У нее был свой дом. Небольшой загородный дом, где она родилась и где провела все свою жизнь, сколько знала себя… Деревянные стены и крыльцо, потемневшие от времени, помнили все…Помнили касания рук ее родителей, и касание ее рук, и рук ее мужа, которого вот уже пять лет как не было в живых…Помнил всех этих людей и сад, собственноручно посаженный ее родителями…Яблони, старые, кривые, корявые, сами похожие на сморщенных, согнутых от нелегкой жизни в дугу старух, уже не приносили тех крупных, розовых, ароматных и твердых яблок, истекающих сладким соком, только надкусишь их…Урождались лишь мелкие, какие-то побитые, нездоровые яблоки, кислые и вязкие на вкус…Но и их она ценила, как что-то родное, и никогда не покупала на рынке чужих. Нет, не из жадности поступала она так…Предательством казалось ей покупать не свое, тогда как отцовские яблони все еще приносят свой скудный урожай…А как цвели они по весне! Словно сбрасывали свои старые одежды, укрываясь новыми, девичьими, молодыми, и молодела со своими яблонями старуха…Сама она считала, что зажилась уже на этом свете…Жизнь не была ласкова к ней, заставив познать страшнейшее родительское горе – пережить своих детей.
Дочь, и ее муж погибли в автокатастрофе в Крыму, оставив на ее руках двух внуков – мальчика и девочку…Тех хотели сначала отдать в детдом, но старуха уговорила оставить детей при ней, сама решила поднимать их на ноги, а потому и их запомнил старый дом, и сад, он, как и сама старуха, лелеял в памяти радостные крики играющих малышей, вспоминал их горестный плач, когда упал кто-то и разбил себе коленку, и старуха спешила к ним. Давно выросли внуки, и уехали в город из деревни. Надо ли говорить, как быстро забыли они в московской суете о той, что всю свою жизнь посвятила им и осталась жить в деревенской глуши? Она не держала зла на них, нет. Да и как могла она? Птенцы взрослеют и улетают из гнезда, чтобы никогда не вернуться в него. Но она любила их, хотела видеть их лица, пусть даже в глазах внуков не зажигался никогда огонек ответной любви…Она возила им свои яблоки, свято веря в то, что и для них они так же значимы, как для нее… Каждый год по августу она выбиралась в город, за двести пятьдесят километров от родного дома… И уже который раз отказывались принять ее внуки, ссылаясь на житейские заботы и отсутствие времени. Она не обижалась, она прожила свой век, так старую вещь, что никому не нужна, относят на чердак, и отдавала свои яблоки спустившейся к подъезду внучке, благословляла ее, и выцветшие, блекло-голубые глаза сияли искренним и чистым счастьем… А потом она уходила…И так было каждый год, пока однажды она не заснула, сидя в автобусе, чтобы не проснуться больше никогда…Да и то не сразу пассажиры заметили, что маленькая седая старуха, морщинистым лбом прислонившаяся к окну, не дышит уже. А она улыбалась, и последней мыслью была мысль о внуках и об отцовских яблоках, пусть кислых, но своих…
А в дорого обставленной, двухкомнатной квартире на столе в хрустальной вазе лежали совсем другие яблоки, огромные, так, что трудно было их удержать в руках, и алая кожура отливала восковым, неживым глянцем…