"Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный серый вечер
Мне так хочется любить!"
/романс Германа, Фомина /
Когда семь лет назад меня познакомили с Шерил, я сразу почувствовала её антипатию.
Нет, она улыбалась своей заготовленной американской улыбкой и даже, вполне сносно, обратилась ко мне на русском: «Будем работать вместе».
Но глаза всегда выдают человека, и глаза её не любили во мне всё.
Шерил разглядывала меня, как враг изучает врага, как соперница всматривается в соперницу. Я не уводила её мужа, я не сожгла её дом, я никогда не переходила ей дорогу, напротив, я была той, с помощью которой Шерил должна была заработать немалые деньги и, наверное, это единственное, что заставляло её общаться со мной.
Я была в растерянности, работать с человеком, от которого исходит неприязнь, было непривычно и неуютно. Как работать художнику, если от творческого вдохновения и его настроения зависит результат.
В первый же вечер, вернувшись в отель, я позвонила домой и почти рыдая, рассказала всю несуразность своего положения, и услышала единственное, что мне могли сказать: «Возвращайся».
Возвращаться я не собиралась и, пролежав всю ночь без сна, под утро пришла к единственному решению: «Буду наблюдать, а там как получится…».
Уже подъезжая к мастерской, я почти уговорила себя, что это было не совсем так, и что во всем виноват тяжелый перелет и моя усталость, и тем более, работать я буду не только с ней, но и с двумя русскими художниками, прилетевшими чуть раньше меня.
Антон и Жора встретили меня с истинно русской щедростью, мало того, что они убрали мою мастерскую до зеркального блеска, но и приготовили для меня целую программу развлечений и экскурсий на неделю вперед.
И то, что «свои» были рядом, придало мне сил, и вчерашнее показалось не таким уж и страшным событием, пока я не увидела ее снова…
Зайдя в мастерскую, Шерил поздоровалась только со мной. На ребят она посмотрела вскользь, не посчитав нужным ответить на их приветствие. И в дальнейшем она продолжала игнорировать их присутствие.
Антон ежедневно, проходя мимо Шерил, громко с ней здоровался, и натыкался на подчеркнуто-равнодушный взгляд, скользящий поверх его головы.
Факт, что я не понравилась Шерил, я могла объяснить. Шерил была некрасива, а некрасивым женщинам я не нравилась очень часто. Они всегда подозревали меня - в силиконе, в удаленных нижних ребрах, в цветных линзах, в том, что мне все катится на халяву, что я увожу их мужей, и что жизнь целует меня во все места….
Шерил была не просто некрасива, она была по-американски мужеподобна, 64 размера, с сильной асимметрией лица и кривыми зубами. Ей было всего тридцать пять лет, а она выглядела в два раза старше.
Несмотря на её внушительные размеры, Шерил очень мало ела. Это потом я поняла, что многие американцы больны на генном уровне из-за еды напичканной всякой дрянью, позволяющей вырастать цыпленку в полноценную курицу за месяц, но местная еда достойна отдельного рассказа.
Я могла не нравиться Шерил по причинам сугубо женским, но причем здесь были Антон и Жора, которых она просто игнорировала и не замечала.
Сказать, что наша мадам была еще и мужененавистница, скажу неправду, я много раз наблюдала, как она активно и жизнерадостно общается с другими мужчинами.
Вскоре я поняла и причину её "нелюбви": Шерил не любила русских!
Мы не нравились ей как нация. Русские для нее были чужими, с резким поведением, которых нельзя было просчитать, и поэтому нас надо было бояться и держать на расстоянии.
Наша эмоциональность, открытая радость по отношению друг к другу её настораживала и отталкивала. Априори. Мы не похожи на американцев, значит мы хуже их.
За шесть месяцев моего пребывания в Сиэтле мы нашли несколько общих тем, и это помогло как-то сгладить шероховатость углов. Шерил неплохо знала русский, и мечтала выучить итальянский, что и помогло нам общаться чаще.
С ребятами она начала здороваться примерно месяца через три, но общаться дальше так и не стала.
Да, я забыла отметить, что моя американская «подруга» была не художником, а была администратором, то есть отвечала за бумажную волокиту и за то, чтобы мои работы были проданы. И по причине, что в Москве открывалась еще одна совместная мастерская по художественным ремеслам, через полгода мы вместе выехали в Москву.
В России Шерил уже была два раза, и рассмотреть из машины ничего толком не успела. Единственное, что она видела - это Красную площадь и вид из окна гостиницы "Россия".
И этот третий прилет Шерил в Россию, оказался судьбоносным и переломным в дальнейших отношениях её с русскими.
За четыре дня её пребывания среди «чужих русских», вся её зацементированная американским фундаментом основа дала течь и рухнула.
Я просто познакомила её с моими друзьями художниками: Сашкой и Андреем.
И если в начале знакомства Шерил попыталась встать в стойку «я вас знать не хочу», то после купания Андрея в проруби ради «американской королевы», пения романсов для неё же, катания на тройке с бубенцами, и других сумасбродств моих орлов, Шерил сдалась.
Я видела, как эта большая некрасивая тетка превращалась в симпатичную пухленькую хохотушку. А когда я узнала, что Андрюха еще и после выпитого на десятый раз, на брудершафт, увез «американскую королеву» к себе, и телефон его замолчал до обеда следующего дня, я поняла, что «чужие» могут быть и родными.
Не знаю, заметили ли подмену американцы, но назад вернулась не Шерил, а нормальная улыбчивая женщина, которая улетая, вдруг заплакала как девчонка.
Через семь месяцев, прилетев в штат Вашингтон, я увидела, что меня встречают Шерил, Антон и Жора, которые были теперь друзьями. А в сумочке у меня лежал новый романс от Андрея для «американской королевы».