Между столиков
как голодная кошка
бродит музыка.
…
Пока не умер я,
мне ничего не страшно:
ведь для меня поёт души твоей свирель.
Пусть бродит в жилах хмель,
я вновь иду по пашне!
Нам ссуду жизнь дала, сочтемся с ней, поверь.
Чей ветер в вышине? Чья музыка в графинах,
где терпкого вина расплавленный янтарь…
С улыбкой на губах я подставляю спину
под грубый бич судьбы - пройдет её январь.
Пока не умер я
и сладкую истому способен пить любви,
пусть подождет тоска.
Пройдет любовь, ну что ж!
Беда не велика:
всегда найдется тот, кого мы не любили.
…
Хмельная ль, трезвая
ты всё в отраду мне.
Спускаясь в Ад под звуки флейты милой,
так хочется порой отдаться новизне,
дарящей молодость, раскаянье и силу.
Но знанье мудрое житейской суеты
заставит оглянуться ненароком…
И вновь растает мир надуманной мечты,
и станет холодно, темно и одиноко.
…
Надо сердце приучать к разлукам.
Путь недолог в гору предстоит.
Треснутый валун – судьбы некролог
не плющем, а цепью перевит.
Перевит, закручен, заморочен…
не развить, не сбить, не разрубить.
Где мой скит! Среди каких урочищ
он в тиши и благости стоит?
Не дойти – хоть близко, хоть далече.
Чьих-то ран касается рука.
И опять выплескиваем вечность,
как вина не выпитый стакан.
Никогда не быть мне в ризе белой.
Полегла душистая трава.
Скит мой – одиночества напевы,
дружбы позабытые слова.
Знаю я, ничто конец не скрасит:
ни свинцовый отблеск над Невой,
ни упавший в воду тополь ясный,
ни улыбка матери родной.