Моя семья :отец -режиссер ученик Мейерхольда Александр БердичЕвский . Он пришел в гости из Дома Ветеранов Сцены к моей маме Надежде Кедровой -Челищевой актрисе и его бывшей супруги на ул Вахтангова (Николо-Песковский)3 в родовое гнездо Челищевых на Арбате,где когда-то жила моя бабушка Софья Челищева ,мой дед Владимир Юматов и мой прадед Федор Челищев.
80
Сон в Крещенскую ночь 2006
При жизни мама потеряла зрение
Во сне я понял
Мама умерла
Но ждет меня
С открытыми глазами
Когда я подошел
она сказала
– Ну вот теперь я снова вижу
теперь идем –
И мы вошли в туннель
С толпой людей
И вышли прямо к свету
Настало утро
я открыл глаза
http://metapoetry.narod.ru/rod/rod06.htm НОДЯ
Нодя
(Надежда Владимировна Кедрова)
На выпускном вечере Наде Юматовой подарили книгу И.В.Сталина “Вопросы ленинизма”. Официальная надпись наискось, от руки, ровным почерком: “Надежде Юматовой за отличную учебу!” Подпись, печать. А ниже акростих, написанный с нажимом и волосяными линиями, словно на уроке чистописания: “Надеждой все живут, / Она есть свет людей. / Друзья, враги умрут, /Я буду только с ней”. Начальные буквы складывались в имя “Нодя” – через “о”.
Нодя родилась в роковом 1917-ом, 25 ноября по новому стилю в родовом имении Челищевых в – Дубровке Калужской губернии. Во главе дома стоял дедушка Федор Сергеевич Челищев. Родители жили в имении на положении детей, в садовом флигеле. Дело в том, что отцом Надюшки Юматовой стал репетитор Владимир Павлович Юматов. Он чему-то обучал юную Софью Федоровну Челищеву, пока она не стала Юматовой.
Венчались в Москве, в церквушке на Арбате, которая изображена на картине Поленова “Московский дворик”. После свадьбы вернулись в Дубровку. И началось, по словам Федора Сергеевича, “безобразие”. Молодые не покидали уютного флигелька, так что прислуге запретили туда вообще входить без специального зова. А многочисленным сестрам и братьям Софьи строго-настрого заказали вбегать к сестренке без стука. Но дети то и дело вбегали, якобы невзначай. Особенно любил вбегать Павлик Челищев. Вбежит и тотчас же выбежит. Двери же запирать там до самого 17-го года так и не научились. Так через пять лет после свадьбы во флигельке оказалось уже не двое, а четверо обитателей.
У Федора Сергеевича забот полон рот. Все дворянское состояние в семь миллионов ухнуло в дыру национализации. Юный Павел Челищев стал рядиться в балеринские пачки и часами красоваться возле зеркал. Повезли его в 1913-ом в Цюрих, к профессору. Тот сказал: “И не тратьте деньги. Das ist naturlich”. И развел руками. Хорошо еще, что Павлик увлекся пастельной живописью. В 1914-ом всю Дубровку запечатлел на бумаге верже в стиле Сомова. На этих пастелях она только и уцелела. И храниться теперь в запасниках Русского музея. Все сгорела в огне 1919-го. Исчез куда-то Владимир Юматов, умерла от тифа Софья Юматова. Осиротевшую Надюшку Федор Сергеевич отдал на воспитание тетушкам – Марии и Александре Юматовым. Муленька и Санечка, хотя и были дворянками, но больше походили на разночинок. Сестры ездили по империи с бродячим семейным театром. Играли в основном Островского. За ними не числилось имений и не значилось родословной, восходящей к Калите, как у Челищевых. А потому Надюшка смогла окончить школу с отличием, собирая летом какие-то колоски, так что руки стирались до крови. Она собрала колосков больше всех и тем еще больше упрочила свой социальный статут. Как все пионерки тех времен, Нодя влюбилась в Сталина и почти ничего не знала о своем дворянском происхождении. Больше всех на Сталина был похож юный герой-любовник костромского ТЮЗа Владимир Витковский. Нодя влюбилась в него без памяти, и ее взяли в театр играть на выходных ролях, как некий довесок к мужу. Витковский спился почти мгновенно, и уже через два года Надюшка Юматова, так и не став Витковской, сделалась женой обаятельного низкорослого комика и режиссера Сашки Бердического, с ударением на второе “е”, хотя и Лазаревича. Добрый веселый Сашка осыпал ее стихами: “Ты пришла, как звездочка лучистая. / Твой ласкающий и светлый взгляд, / Словно дымка сказочная мглистая, / Заволакивает путь назад”.
И Надюшка, и Сашка дружно писали стихи о Сталине в семейный альбом. Дни и ночи проводили на сцене и за кулисами, отдавая все оставшееся время любви. Они почти не заметили, как началась война, и умудрились под бомбами в Рыбинске, в промежутки между выездами на фронт с агитконцертами, родить в 1942 году Котика. Котик вначале, напуганный взрывами и недостатком необходимых веществ, не принимал пищу и чуть не умер. Но по совету опытной акушерки, ему влили в рот ложку стерляжьего бульона, и Котик ожил. Где и как раздобыли эту стерлядь в голодном Рыбинске, сказать трудно. По словам Надежды Владимировны, тогда все всем во всем помогали и потому уцелели. Как только фронт откатился от Рыбинска, Надюшка и Сашка принялись колесить по градам ив весям с веселыми опереттами. Оперетты пользовались бешеным спросом, и актеры зарабатывали порой так много, что могли закупать у крестьян не только самогон, но иной раз и курицу.
Надюшка давно разлюбила своего Сашку. Теперь она любила только Котика и весьма похожего на Витковского “большого Котика” – Костю Якушева, тоже героя-любовника, пришедшего на смену спившемуся Витковскому. Злые языки поговаривали в театре, что Костик родился не от Сашки, а от Кости. И хотя Саша знал, что Котик – его сын, тень от этих пересудов осталась на его отношении к Надюшке и к сыну. К тому же Надюшка, по его словам, переигрывала и на сцене, и в жизни. Она могла только обожать. Перестав обожать, тотчас же начинала презирать. Сашу она презирала, прежде всего, за то, что он слишком долго и неутомимо любил. Женскому организму это не нужно и даже вредно. К тому же трех-четырех-пяти-шести-семилетний Костик то и дело просыпался по ночам от скрипа хлипкой кровати. Другой не было. Надюшка считала это безнравственным и утомительным. Утром на репетицию, вечером на спектакль, а еще устроить и отвести Костика в садик, а еще не платили зарплату, а еще безвольный Сашка не мог добыть для нее главной роли… Словом, в 1948-ом театр расформировали. Костика отвезли к Муленьке и Санечке в Углич, а Надюшка без памяти влюбилась в… водопроводчика Алексея Кедрова. Ну, не водопроводчика, а главного инженера коммунального хозяйства города Новозыбкова. Кедров ходил почему-то в военном френче, хотя на фронте никогда не был. Правда, на ноге были два кругленьких шрама от шальной пули. Пил он запоем, как Витковский, но Надюшка даже забыла, что такое алкоголизм. Ей казалось, что она прикажет, и Алеша тотчас бросит пить. Но Алеша и не думал бросать. Надюшка выбегала босиком на снег и куда-то мчалась. Алеша хватался за двустволку с криком: “Где моя Надюшка, я без нее жить не буду! Сейчас застрелюсь!” А единственным зрителем этого домашнего театра был восьмилетний Костик, который к тому же недоумевал, почему надо называть папой этого странного человека.
Нодя очнулась от этого кошмара лишь через 30 лет, вернее, так и не очнулась. Когда Алеша умер, он стал казаться ей мудрым и добрым. Она забыла и свои, и его измены, забыла все сцены и все скандалы и даже разлюбили театр. Теперь она жила на Арбате вблизи от того самого поленовского дворика и горячо молилась за упокой Алеши в той самой церкви, где венчалась ее мама.
Костик стал бородатым преподавателем Литинститута и опальным поэтом. Когда в 1986-ом году Костика отстранили от преподавания за религиозность, Нодя застыла возле “Праги” с поднятым кулачком: “Сволочи!” Это было ее прощание с советской властью, которую она разлюбила в тот же день, когда советская власть разлюбила Сталина.
– Жизнь псу под хвост, а я-то колоски собирала, – сказала она в начале перестройки, – а ведь мы не докажем свое дворянство.
– Почему? – спросил Костик.
– Я сожгла свидетельство о рождении.
Костик понял. После войны погибли многие архивы, и, заметая следы, Надежда Владимировна уничтожила главную улику.
Нодя умерла вместе с советской властью в 1991 году в больнице для безнадежно больных, в Капотне, в вербное воскресенье, 30 апреля. Саша Бердичевский умер в том же году в Доме Ветеранов сцены 30 сентября в день Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи. На похоронах Надюшки он вдруг обнял бородатого Костика: “Сынок! Мы осиротели”. Это был последний всплеск любви к Надюшке на этой земле.
Надеждой все живут,
Она есть свет людей.
Друзья, враги умрут,
Я буду только с ней
Начальные буквы неточного акростиха составляли имя НОДЯ
***
http://metapoetry.narod.ru/rod/rod07.htm
САША
Саша
(Александр БердичЕвский)
Он умер 30 сентября 1991 в больнице вблизи от Дома Ветеранов сцены в Измайлово. В палате было холодно, и Саша попросил у Ольги одеяло. Ольга принесла. Одеяло оказалось ядовито-желтого цвета. “Надо же, всю жизнь не любил желтый цвет”, – сказал Александр Лазаревич. Ночью он умер под капельницей от сердечной недостаточности. Ему было 83 года.
Саша увлекся театром в Томске. Это были времена НЭПа. Все оживало. Ожил и театр. Несмотря на низкий росточек, метр шестьдесят три, юношу взяли в театр и научили комическим куплетам. Театр стал его школой. Поначалу увлекся биомеханикой Мейерхольда. Крепкое телосложение позволяло творить на сцене великолепные трюки и кульбиты. Саша стал любимцем театра и публики. Культ дружбы возник в 20-е годы и оставался с ним на всю жизнь. Он получал открытки от друзей, с которыми начинал театральный путь, даже в 1991 году. Среди новогодних поздравлений каждый год была открытка от Игоря Ильинского.Веселый нрав открыл Саше все пути. Без образования он стал в течение пяти лет не только актером, но и режиссером.Он понял,где бьется пульс театральной жизни .Судьба свела его с молодым комиком из театра Мейерхольда Ильинским.Ставил эксцентрику. Обожал Лопе де Вега и агитки. Там можно было вытворять, что угодно. Саша верил, что ни сегодня завтра отменят деньги, границы, нации, и наступит всеобщее творческое братство. Позднее это назвали троцкизмом. Саша не стал комсомольцем. Ему претила любая муштра и дисциплина, но ему нравились
люди в кожаных куртках. “Дураками они не были. Фанатиками, да, но не дураками, как их сейчас играют”- говорил он позднее. Да и его главный наставник и гуру Мейерхольд кожанную куртку носил. После ареста и расстрела Мейерхольда молодые студийцы рассыпались по стране,пытаясь спастись от клейма-ученик врага народа. Саше это удалось. Он избрал правильную тактикую.Скрылся в Тамбов. Когда тамбовский театр сгорел до тла,перебрался в Костромской ТЮЗ,где в то время начинал свой театральный путь Виктор Розов. Связи с Москвой не порывались . Каждое лето вся актерская братия собиралась на Бирже.Поразительно,что советская власть терпела такую вольницу. Актры и режиссеры со всей страны сьезжались летом на Биржу и находили работу.
Вся страна, затаив дыхание, ждала социализма. Каким он будет? И вдруг по радио объявили, что социализм уже наступил. Ничего, кроме смеха, это не вызвало. Поколение Саши сочло это дурной шуткой. Стало ясно, что к власти пришли либо обманщики, либо дураки, либо дураки и обманщики. Даже молчаливый горец Сталин стал вызывать сомнение. Неужели и он обманщик или даже дурак? Прочь, прочь сомнения. Чтобы переубедить себя, Саша писал стихи о Сталине, о Кирове, о социализме. Но это для души, в альбом. А рядом стихи сначала первой жене, потом любимой пионерке Надюшке, пришедшей в театр. Комсомолкой Надюшка не стала, но галстук красный носила и в 18 лет. Любовь режиссера Саши БердичЕвского и статистки Надюшки Юматовой завораживала театр. Сашу и Надюшку любили все. От них исходили доброта, сила, молодость и талант. Саше тридцать, Надюшке 20, но на них смотрели, как на ровесников. Конечно, театр неотделим от интриг. Но прежде всего был смех. Сейчас даже трудно понять, почему все так смеялись. Фильм “Веселые ребята” не выдумка. Так жили все. После развода Саша бросил пить и курить. С Надюшкой он начал новую жизнь. Серьезную. И тут началась война. Передвижной театр эвакуировали в Рыбинск. Сформировали агитбригаду и послали на фронт. Пока Надюшка рожала под разрыв бомбы в Рыбинском роддоме, Саша тонул в проруби Рыбинского водохранилища. Его вытащили, а машина утонула. Обледенелых актеров еле живых доставили в лазарет и напоили спиртом. От него Саша чуть было не умер, потому что пить давно бросил. Прорубь чуть не убила, но спасла жизнь. До фронта так и не добрались.
А потом, несмотря на войну, началась веселая жизнь. Как ни странно, война пробудила у населения любовь к театру. Саша ставил, страшно сказать, еще недавно полузапрещенные опереты “Марица”, “Цыганский барон”, “Сильва”. Сам сочинял репризы. И пересочинял текст. Актеры уже не понимали слов “файв о’клок” и произносили вместо этого “бегемот”. “А у нас в деревне славно, \ все без экивоков, \ пьют и кушают исправно \ без различных бегемотов”, – пела прима. Саша сам обучил всех и пению, и танцам. Что такое "экивоки" тоже не понимали. Цыгане что ли? А может космополиты?
Саша не понял, кто такие космополиты безродные. Не понимал он, почему его увольняли из всех театров, несмотря на то, что “Золушка”, поставленная в Новозыбкове, стала всесоюзным событием. О чудо-премьере написал журнал “Огонек” и даже в самый разгар борьбы с космополитами безродными поместил снимок с Саши Бердичевского в роли Несчастливцева в “Лесе”. Возможно, этот снимок спас ему жизнь. Саша лишился работы. От него ушла Надюшка с сыном Котиком, но он так и не понял, что в стране начался государственный антисемитизм.
Безмятежный беззлобный характер помог Саше выжить. Он женился на только что вышедшей из сталинского концлагеря голубоглазой красавице Ольге Владской, смахивающей и по характеру, и по виду на Любовь Орлову. Такой семейной паре путь на сцены областных городов был заказан. Ольге до 1958 года въезд в областные города был запрещен. Ее первого мужа, Ивана Владского, журналиста из Сталинграда, расстреляли, как троцкиста. Саша и красавица Ольга покоряли сцены советской провинции. В столице Коми-Пермяцкого округа Кудымкаре, в Пугачеве, в Бугуруслане, в Ирбите Саша поднимал до настоящих сценических высот театр за театром. Как беспартийный еврей, женатый на зэковке, он не мог быть главрежем, но на его спектакли зрители ломились толпами. В Пугачеве он создал хит “Бешеные деньги”, не сходивший со сцены лет десять. В Кудымкаре люди по много раз ходили на “Марию Тюдор” Гюго. Сбылась мечта Ольги, она блистательно сыграла и Ларису, и королеву. В Бугурслане он так поставил и сыграл “Слугу двух господ”, что на улице люди не давали ему прохода, устраивали овации где-нибудь в магазине. Такого смешного Труффальдино никто никогда нигде не видел и не увидел. Только с годами стало понятно,что ученик Игоря Ильинского и Мейерхольда создал в так называемой провинции целу театральную империю,хранящую и преумножающую традиции расстрелянного гения Мейерхольда.
Саша боролся за смех и слезы. Он говорил: “Театр невозможен без гротеска и мелодрамы”. Если зрители не плакали и не смеялись в зале, он считал, что спектакль не удался. “Смех и слезы” – стало устойчивой поговоркой, а это должен быть девиз театра. В конце 80-х от режиссеров стали требовать дипломы, и Александр Лазаревич заочно окончил Высшие режиссерские курсы. Когда он узнал, что Шекспир не полностью автор своих пьес, это стало для него большим потрясением. Саша понял, что нет справедливости. Закрыли театры Таирова и Мейерхольда. Закрыли ГАБТ.Он мысленно спроецировал судьбу истинных авторов “Гамлета” и “Ромео” на свою судьбу и понял, что театр – это творчество безвестных. Одновременно он осознал, что жил и живет в стране жестокой тирании. Со Сталиным все стало ясно после апеста Мейерхольда. К Ленину Саша всегда относился настороженно. Осталась некоторая теплота к людям в кожаных куртках типа Троцкого. Он ничего не знал о масштабах их зверств, но помнил, что это были люди с идеями. Вспомнив изобилие НЭПа и сравнив его с голодом военного коммунизма и убожеством сталинского социализма, Саша стал убежденным сторонником частной собственности. В нем на всю жизнь оставалась мечта о независимом сапожнике, который подбивает себе сапоги и на всех плюет. Мечта о рае для холодных сапожников.Но самое поразительное,что кочуя почти ежегодно из театра в театр,умудряясь поставить одну пьесу в год в традициях Мейерхольда, он фактически оставался свободным художником в абсолютно несвободной стране
Раньше. Чем Саша покинул сцену, умер его театр. Театр Мейерхольда и Станиславского, где царят условность и правда, где в зале плачут и смеются до посинения. Этот театр умер в 70-х, когда к власти пришли хмурые бровастые люди. Сначала они запретили смех, почти полностью изгнав комедию. А потом и слезы стали моветоном. Новые зрители не смеялись, а хихикали. Плакать они уже не умели.
Саша и Ольга поселились в конце жизни в Доме Ветеранов сцены. Ольга там сразу стала каким-то лидером и активисткой. А Саша занял привычное место всеобщего любимца. После их смерти в 1991 году в стенгазете Дома Ветеранов сцены появились трогательные стихи. Последняя строчка в них была – “любовь не умирает”. Слезы ушли из театра, но в Доме Ветеранов сцены они еще оставались.
Его театр был гротескным реализмом. Он с восторгом отзывался о “Ночах Кабирии”: “Это настоящий театр и настоящее кино!” А вообще-то мечтал о соединении оперетты с трагикомедией. Он называл это синтетическим театром. Сегодня мы сказали бы – мюзикл.
Любимая пословица: “Ты себе думаешь, а оно себе думает”. И еще: “Мама, выроди меня обратно!” Саша был философом. Интересовался теорией относительности и считал, что разум человека не способен понять смысл мироздания. “Может, все мы – микробы в теле вселенского великана. Великан чихнет – и землетрясение”. К религии Саша был равнодушен, но в последние годы жизни припомнил с иронией . “Есть поверье, что , увидевший правнука или правнучку, попадет в рай”. У Саши был и правнуки, но разбросанные по разным семьям. Еще он просил не кремировать его тело, а просто похоронить. Но в 1991 году эта просьба оказалась невыполнимой.
Как же весело отплясывал он с Надюшкой каскад!
“Эй, смуглянка-молдаванка, полно мечтать!
Эй, кудрявая овечка, будем плясать!
Тысячи чертей на помощь ты при-и-изови,
пусть чардаш огнем горит в груди!”
Н.В. Кедровой
А.Л. Бердичевскому
Архитектор свободы
построил карманный храм
войди в него
он в твоем кармане
в зачетке, где отл.
поет только хор
полумесяц и крест в горниле
Ну вывернут наизнанку
где нутро подкладка
или перелицуют
или продадут за бесценок
храм где живут умершие предки
как летний театр – без стенок
Здесь парит одна сцена посреди лета
нет кулис а задником служит небо
я ждал что отец появится слева
и он появился слева
Навстречу – справа
к нему шла мама
я крикнул – мама
я прошептал – мама
Отяжелели ладони
я взял в них сцену
приблизил ее к губам
отец узнал во мне сына
он меня не забыл
Унося в кармане сцену и маму
с папой –
короля и даму в колоде
я знал что Богу не нужны храмы
ему нужны люди и только люди
Если бы сцена была рояль
я бы играл на сцене любя
но на сцене папа играл себя
и мама играла только себя
Видишь каким огромным стал зал
где повис ландшафт посреди кулис
я сказал: Папа!
А папа сказал –
Только в этом храме молись
Давно ли я был на сцене с вами
где уже не корчась от боли
папа играл короля
мама даму
в еще несыгранной роли
О сцена ты как колода карт
где за спиной тасуются виды
чередуя поп-арт оп-арт
пейзажи висят на дыбе
Вот вверх уплывает старинный Новозыбков
обнажая Чернобыль
где жил я в детстве
за Новозыбковом рябь и зыбь
сплошное пещное действо
Излучаясь к другим мирам
гамма-гаммой вдаль излучен
единоверческий старый храм
где после спектакля ночью я был крещен
В каждой тени актера таится
гамма излучений всего актера
теперь я знаю – театр был храмом
а храм – реактором
Так узор и волн и частиц
плетет незримое кружево
квантовое барокко лептонных птиц
от Новозыбкова до Чернобыля
Я не знаю какова роль
человека в этом театре
где мама королева а папа король
до сих пор в невидимом гамма-спектре
Где занавес как рубашка колоды
опускается падает ниц
где болью залитый как коллодием
я застыл в кутерьме ресниц
От каждой ресницы у другой реснице
тянется невидимый луч
луч вибрирует как границы
когда происходит путч
1991
-Театральная-
Театральная поэма –
это блеск и суета
это чувствовать на тему
это жизнь читать с листа
это плаха
нет
помост
сцена
где сгоришь дотла
это души как гумос
тающие от тепла
Отец любил гумос
наращивать на нос
любил когда парик
преображает лик
Балкон свиданье,
шпага плащ
любовь прощанье
смех и плач
Тех давних сцен я знаю цену
и вызываю всех на сцену
А комик Лева промолвил так
– Товарищи
театр наш попал впросак
и предстоит решать пока
как нам выйти из этого просака.
Слушайте смотрите сказку
о чистом сердце
о торжестве правды
о прекрасной Золушке
– Ну как – спросил отец мой
ноготь грызя –
можно это вставить
или нельзя?
Премьера
Я загримирован
я – гном седая борода
я первой ролью зачарован
и зачарован навсегда
Всю жизнь я только гномом буду
добром и злом повелевать
мне суждено
но только всюду
придется бороду сбривать
Срывали бороду – я плакал
потом приклеивал опять
и часто кровь с засохшим лаком
мне приходилось отдирать
Премьера.
Я загримирован
я на веревках ввысь парю
я в рампе заживо горю
я с башмачками вниз спускаюсь
и Золушкиного лица
слезой нечаянно касаюсь
Вот башмачки из хрусталя
возьми их Золушка скорее
хрустальные возьми земля
а кожаных я не имею.
Лопе де Вега:
– Ночь над Севильей спустилась,
где-то поют соловьи.
Ты мне сегодня приснилась
в сиянье ночной красоты
Отец:
– Ночь над Севильей спустилась
где-то поют петухи
Ты мне сегодня приснилась
на кухне у жаркой плиты
Лопе де Вега:
– Проснись молодая красотка
развей свой задумчивый сон
и нежной своею походкой
выйди ко мне на балкон
Отец:
– Проснись молодая кокетка
свари мне янтарный бульон
зажарь поскорее котлетки
и принеси макарон
Шут:
– Его высочество – ваш принц
он занят важными делами
он вас покинул ну а вы
повеселитесь сами
Дилинь – дилинь
дилинь – дилинь
вот вам моя рука
Ваш принц ушел оставив вас
на дурака, ха-ха
На дворе трава на траве дрова
дух древесный кружится голова
Стрекоза трепещет в моей руке
пароход гудит я бегу к реке
Я с отцом занимаюсь культурой речи
а коза понимает по-человечьи
– Кар-р-р! – кричат вороны, черные птицы
Продолжаются первые репетиции
А отец упрямо твердит с утра
– На дворе трава, на траве дрова…
Стрекоза в руке моей чуть жива
Яндекс.Пробки
Яндекс.Директ