1
То было в незапамятное время,
Когда Алтай простором был богат.
Там первых полудиких тюрок племя
Поставило свой первый каганат.
Безумные, жестокие законы
Царили в каганате той порой,
Когда с мужьями хоронили жен их,
И жаждал жертвы бог над головой.
Коня вели под гору, где в пещере
Его хозяин мертвый возлежал
С смертельною кровавой раной в черепе
Свою последнюю он битву проиграл.
Свои последние он не отдал поклоны,
Он замертво в бою упал с коня.
… в пещере на коленях выли жены-
На мокрых лицах отблески огня.
Они рыдали не от тяжести потери
Навек любимых умерших очей.
Они рыдали, не желая верить
В неотвратимость участи своей.
И в ужасе друг к дружке прижимаясь,
И лютой злобою умершего кляня,
Они с надеждою и страхом расступались,
Вперед пуская белого коня.
Хозяину он был милее женщин,
Роднее братьев, преданней друзей.
Он был уздою золоченою увенчан,
Украшенною россыпью камней.
Он от рождения к своему хозяину
Привязан лошадиною душой.
И отступить теперь нельзя ему,
Ведь он не знал беды своей большой-
Беды, что полюбил он человека,
В бою спасал от смерти и от ран.
И что теперь отныне и вовеки
С хозяином разделит он курган.
Горбатый тюрок был палач давнишний
С изъетым оспою, зашрамленным лицом.
Он по пещере взад-вперед ходил неслышно,
Помахивая в воздухе клевцом.
Тем небольшим оружьем ритуальным,
Которым только он владеть и мог.
О чем он думал в этот миг печальный,
Когда свершению ритуала будет срок.
И вот исчезло солнце под горою,
Окрасив запад в розовый огонь.
Упершись в камень сильною ногою,
Стоял перед горбатым белый конь.
Он ждал, он понял все с начала
И был готов принять удар клевца.
Но лишь глаза молитвою кричали
от ужаса грядущего конца…
Давно исчезло солнце под горою.
Горбатый шел и слезы вспомнил он…
Упершись в камень сильною ногою,
стоял перед глазами белый конь.
2
Был долгий день. Земля изнемогала.
Гранаты взрывами ей вспарывали вены.
По пашням и полям война шагала,
По травам сапогами здоровенными.
Но стихли выстрелы, и сталь в ночи остыла.
И в поле лег опасливый покой.
Там призрачная белая кобыла
тревожит травы жилистой ногой.
Она жила в соседней деревушке,
В полуразрушенном окраинном хлеву,
Где по соседству мухи да лягушки,
И гладь болотная виднелась сквозь траву.
Она ходила по ночам усталая
На это поле много дней подряд.
Здесь были заросли крапивы разудалой,
А за крапивой рос колхозный сад.
Был пруд большой и низкий перелесок,
И шепот камышей под ветерком,
И звонкий ручеек девичьих песен.
И у окраины знакомый ветхий дом.
Где стойло теплое из досок во дворе,
Что сторожила кнопка-собачонка.
Там радость первая на мартовской заре
Коснулась вымени губами жеребенка.
Так дни текли. Так жизнь хотела жизни.
Подрос гнедок, заботой окруженный.
Но где-то болью передернуло отчизну,
И сотни тысяч в строй вооруженный
Стали на призыв плечо в плечо.
В живых сердцах смертельная тревога.
Земля и небо запылали горячо,
Так горячо, что жарко стало Богу.
И выжгло землю. И затихло поле,
Держа десятки мертвых тел в своих ладонях.
Здесь им приют, последний здесь покой им.
Им грома колокол заупокой отзвонит.
Бродила лошадь по сгоревшей пашне,
Как привидение белое в тумане.
Одна…и в мыслях день вчерашний.
Одна… и жизнь, как в наказание.
Ведь судьба-злодейка не оставила
Капли смерти для кобылы белой.
Смерть чужую чувствовать заставила,
Глядя на мальчишек- бойких, смелых…
Она их лица трогала губами,
Дыхание приближая к их глазам,
Как матери, что исходя слезами,
целуют лица безответным сыновьям.
Одиночество, тоску и смерть ребенка
Она узнала и вовеки не забыла,
Когда над мертвым телом жеребенка
СЕДОЮ стала ЧЕРНАЯ кобыла.