Когда ее родители погибли
Ей было мало лет: три года.
Всю душу одиночества покой ей выпил,
Куда-то вдаль, к приюту, шла дорога;
И, прозябая вечерами у окна,
Одно лишь слово Нина знала: мама.
Прошло четыре года, как на льду;
Семь лет исполнилось;
Вся жизнь – как сон, в бреду.
Но… опекунство – выгодное дело.
И в жизнь, да в душу тетка ей влетела.
Работать…. Надрываясь, до бессилья;
Пытаться жить, но жить, как не-рабыня.
Лететь… без крыльев,
Да ходить без ног;
Судьбой побита, как больной щенок.
Один лишь друг ее любил, родную;
Пиратом звали пса.
Ее такою
Запомнил он; пусть некрасивой,
Пусть в слезах,
Но он любил ее, как жизнь
И как глаза.
И так прошло не больше лет восьми
Под гнетом рабства, под огнем любви;
И иссыхало тело от работы,
И злая хворь влезала в сердце, словно
Червяк,
И грызла изнутри
Согнувшуюся Нину.
Вот! Смотри: лежит в постели,
Бьется, словно птица;
Прикрыты веки, на глазах дрожат ресницы;
И сердце чует, что беда придет,
И руки тянутся к лицу:
Забыть бы все.
Но нет: врач извлекал червя недолго;
Домой, домой… смеется тетка колко:
«Где твой Пират? Ушел? Тебя покинул?
Ты не нужна ему, как жизнь;
А, может, хилый
Подох,
Да и валяется в канаве?
Ну, Нина, извини… ну что ты плачешь?»
И правда: нет Пирата, не идет.
Потухла Нина, слабый огонек;
А после – труп его нашла в сырой канаве;
Она его убила – знает…
Плакал дождь над могилой Пирата,
Нина тихо шептала молитвы;
Пусть он пес, или просто – собака;
Почему же ему быть убитым?
Отомстить ей! Подавится ядом!
Повстречается с псом на том свете.
Пусть умрет эта злая собака,
Что в Пирате сожгла человека…
После – суд; Приговор справедливый;
Но и Нина по совести сделала;
Есть закон, словно труп, молчаливый,
Есть закон, словно плеть, бьющий тело.