Веселый май раскинул шаль,
Обархатил пустую даль,
Вплетал он арабески
В луга и перелески.
Одел он в туники и тоги
Кусты, деревья у дороги,
Вваял он царскую помпезность
В холмисто низменную местность.
И он с заядлым постоянством
Играл, позировал убранством.
Юный, нежный зодчий
Охорошил край отчий.
Окончив тварную работу
Стопы направил он к уходу.
Подхватив росу седую,
Омыл ей выю молодую.
Он встречей с другом озабочен,
А тот во времени был точен.
Июнь там, где углом сосновый лес
Через наряженное поле бежал уже наперерез.
Начав с томительного зноя,
Совсем лишился он покоя,
Косил, сушил, сгребал, вязал –
Сосущей тварью истязал.
Он все рогатое живое
Магнитил к чаще водопоя,
О древо опершись клюки,
Смотрелся в заводь он реки.
Земля одышливо дышала
Дождя давно бы не мешало,
И он тогда из бурь и гроз
Устроил ей апофеоз.
Не видно уж яркого цвета,
Небо стало муругого цвета,
В округе молнии блистали,
А гром и дождь чуть поотстали.
Но вот где кипучий родник
Переходит на крик,
Неотесанный ветер-мужик,
Но за вишневым садом
Поперхнулся градом.
От этого больше озлился
И над деревнею изголился.
Он беспредельничал над гумнами и садами,
И над поджавшимися в страхе домами.
Где на коньках лишь жесть поднял.
А на других пол крыши снял.
Не брезговал ничем своей натугой прыткой,
Украл гнилой забор с расшатанной калиткой.
Досталось и лесу в водяной метели
Деревья в нем с треском как одуванчики летели,
Но вдруг уж снова солнце светит,
Вот кому все равно
И равнодушно большие лужи метит,
Как будто не было ничего.
Строптивый месяц на исходе,
Ушла с небес пугающая хмурь
И в високосном этом годе
Приосаненный его сменил июль.
Походкою важной и чинной
Все ставил он больше на зной,
И в этой веселости длинной
Почти не бывал сеногной.
В мареве розово-синем
Среди дозревавших полей
Бродил эдаким злыднем
Удушливый царь суховой.
В то же время июль был простак
Преисполнен заботы,
От души просто так
Проявлял он щедроты.
В растительной пище создал он идиллию,
Он был апогей по изобилию.
Правда, забот он придал трудолюбивым,
Ну а слаще жилось в нем ленивым.
Он выходил с бидоном на проселок,
Где дачный нежился поселок,
Кричал с восторгом далеко:
«Кому парное молоко?»
Ему бы и дальше влачить милосердный оброк,
Но и его заканчивался календарный срок.
По дороге раздавал он последние вишни с лукошки,
Да август его рукой подзывал поспешать по дорожке.
Хотя ярило так же светит в небесах,
У августа тоска в глазах.
Лицом осунулся, поблек
К себе не так уже он влек.
Он был хозяйственный аграрий
И травы многие от правил уж в гербарий.
За день намучился, устал,
В закат согбенный шел на сеновал.
Ведь рано поутру вставать,
И овощи в бурты ссыпать,
А ведь вчера перед грибным дождем
Успел он также справится с зерном.
На дальнее уверенность нужна:
Скотину чтобы зимний месяц не кормил полынью
Ржаной соломы по жнивью
В заре еще он соберет навильню.
Ну все, закончены труды и с видом дальних деревень
Отмахиваясь от оводов, садится на трухлявый пень.
Потом своей заботливой рукой
Будил он сменщика, тот отсыпался под конной.
Раскрыв ресницы в оба ока,
Встает уныло лежебока.
Идет под цикадный стрекот, еще звонка в эту пору тварь
И к обязанностям приступает вальяжной походкой сентябрь.
В последней неубранной грядке
Помучил себя он в присядке,
Хотя и сам он означил квелость и томность везде,
Вдруг с отрешенным видом садится на борозде.
Бросает все, идет он к пожелтевшей груше,
Там воду пьет быком из лужи,
Потом прилег, где жупилась куга
И вдаль смотрел, как день уж падал копчиком в луга.
Бродил в ночи: жары не зная, света,
Повстречал там бабье лето.
И вдруг ненастье наступило,
Природе придан был разгул,
Кричала осень «Караул!»
Октябрь не беден был от роду,
Таким бы стал он лишь потом,
Но листопад его породу
С лихвой осыпал золотым дождем.
В нем поздний день уже проснулся,
Привстал и гибко потянулся,
Гулял распадком он и долом,
Бывал и в лесе полуголом.
Но все ж веселья было мало,
Уныло солнце уж вставало.
Душой совсем поник октябрь.
Вблизи беспечно поджидая,
Уже покашливал ноябрь.
Он с непокрытой головою
Ветрами предавался вою,
То вдруг морозом ради шутки
Крутил листву на самокрутки.
Он вел себя как плут и хам,
Проходу не давал снегам,
Кривлялся он как (модный) фря,
Но за спиной своей услышал
Суровый окрик декабря.
Тот лютую с собой нес стужу,
Но все ж означил свой урок,
И к ноябрю ступив поближе,
Прокричал ему «Шшанок»,
Он с торбы снегом осыпал пространства
И тем вносил он ясность постоянства.
Он как ухарский фельдфебель
Ставил в строй сугробов мебель,
Он день и ночь сгружал обоз
И примерялся на мороз.
Ходил он с бадиком к жилищу
И там стучал по голенищу,
Хотел он всех предостеречь,
Чтоб в ночь топили лучше печь.
Потом он будет и теперь
Проверять, закрыта ль дверь.
В печную дунет он трубу,
Наложит на тепло табу.
А поле в снеге будет чисто
И лес одел уж он в монисто,
Накрыты сосны уж накидкою седой,
И те довольны под фатой.