Ты…Ты верить умеешь. Научи и меня, коль сможешь.
Ты все еще хочешь спасать, не надеясь спастись.
Знаешь, там, на границе туманностей, старенький сторож
Насупился в будке, как сердце, упавшее ниц.
Не спеши подбирать! Может, в дряблости этой породы
Есть вся сила: пожить, где позволено лишь выживать…
С обмороженных губ отскоблю я карминную моду,
Но вот сердце на вахте не вспомнит пропитую стать.
И что толку?! Фантомы январских морозов
Разгнездились под пальцами вялыми, в складках шарфа…
Ты умеешь молиться. Научи и меня, если сможешь.
Ибо я – ничего не умею! Я все проспала
На уроках старинных скрижалей и первых аграфов.
Я ленилась ножом вырезать покаянье и свет
На ладонях растертых и, может быть, даже от страха
Я привыкла дышать кислородом, которого нет…
Я живая… Живая! И ровно на эти три слога
Я вручаю тебе лицемерного компаса взмах.
Я сама не нашла ни к смиренью, ни к правде дорогу
В беломорских промерзших и семиметровых стенах.
Обскакав Буцефалом все лунные стороны вздохов,
Я увидела только Содомской брусчатки гранит…
Ты…Ты знаешь свободу, а я – филистимский акрополь
С повелителем мух не смогла за века поделить.
Я клонюсь на колени – достоинства меньше не станет –
И в кусочек плаща утыкаю расхристанный пульс.
Научи меня верить! В тобой преломленную память
Я жилами вечности, словно губами вопьюсь!
Я все принимаю! И выучке ивовой рада,
И выправке кривости крыльев в тисках сапожка.
Ты верить умеешь, а большего мне и не надо.
Я все остальное в желании верить нашла.