1.
Прямо перед машиной фон Хартмана темнел большой каменистый холм.
На пологих склонах росли редкие кусты.
Дорога раздваивалась, огибая холм справа и слева.
Карта уверяла, что за холмом, на расстоянии примерно двух километров, расположена маленькая деревушка.
Фон Хартман, высунувшись из бронетранспортера, разглядывал местность в бинокль и обдумывал, с какой стороны лучше обойти холм.
Генерал фон Ферст, командующий 21-й дивизией, поручил фон Хартману произвести разведку к югу от Эль-Агейлы.
Готовилось большое наступление, и для планирования операции нужны были точные сведения о расположении войск противника.
По данным пилотов-разведчиков, британцы укрепляли свой южный фланг.
Фон Хартман со своим отрядом должен был подобраться к деревушке и завязать бой, чтобы выяснить обстановку.
Отряд состоял из пятнадцати стрелков, двух пулеметчиков, сапера и медика.
Тяжелый пулемет был установлен только на бронетранспортере.
Грузовик «опель» предназначался для перевозки пехоты, бронированная восьмиколесная машина с передатчиком и антенной – для разведки, а мотоцикл с коляской – для быстрой доставки медика к раненым.
Фон Хартман только что закончил осматривать местность.
На холме он не заметил никаких укреплений, но противник мог прятаться за холмом – англичане часто принимали неожиданные решения.
Оберст-лейтенант отдал приказ, и машина с радиопередатчиком двинулась вперед, огибая холм слева.
Засады не было.
Броневик благополучно миновал холм и остановился приблизительно в пятистах метрах от деревушки.
Стрелок, открыв верхний люк, внимательно рассмотрел каждый дом.
Радист передал информацию оберст-лейтенанту: семь домов – три справа от дороги и четыре слева; сад, обнесенный каменной стеной; у ближнего дома – участок голой земли, окруженный изгородью; дальше – водоем, пальмы, кусты агавы, колодец.
Ливийские поселки! Фон Хартман хорошо знал, что они собой представляют: низкие коробки домов; стены, обмазанные серой глиной; проемы сделаны лишь в одной стене (входное и оконные); окна закрыты занавесками, иногда – ставнями; возле домов – сосуды с водой и киснущим молоком, глиняные миски, деревянные блюда, черепки, кости, очистки, объедки; в помещениях – тяжелый запах, полумрак, закопченные стены, потолок, покрытый насекомыми; люди спят с платками на лицах – чтобы уберечься от мух.
Африка вызывала у фон Хартмана отвращение.
Оберст-лейтенант прибыл в Ливию полгода назад. Стояла осень, но кожа (там, где ее пекло солнце) сразу покрылась красными волдырями.
Песок натирал ноги, забивался в волосы, скрипел на зубах.
Мухи были всюду: лезли в глаза, нос, рот; их останки были обязательной приправой к любому блюду.
Эрих с тоской вспоминал Прагу – там он провел последние месяцы перед отправкой: Ратушная площадь, звон курантов, кафе «U zlateho hada» («У золотого змея»), стук каблучков по Карловой улице, влюбленные парочки на Кампе, прохладные вечера.
Незадолго до отъезда он познакомился с молодой француженкой; ее звали Флер де ла Моль.
Флер училась живописи в Парижской академии и хорошо говорила по-немецки.
В Прагу она приехала на две недели – осмотреть город и посетить музеи.
Фон Хартман встретил ее у лодочной пристани на Чертовке.
Флер хотела прокатиться по «пражской Венеции», и Эрих пригласил ее в лодку, которую он только что нанял.
Они объехали весь остров.
С тех пор они встречались каждый день – бродили по залам музеев, слушали музыку в Рудольфинуме, катались в старинных каретах.
Она рассказывала ему о Хайнсе и Маулберче, а он читал ей наизусть стихи Гете и Гельдерлина.
Флер была необыкновенной француженкой: ей нравилась диктатура.
Она радовалась тому, что Париж пал.
Гитлера она считала величайшим человеком в истории (после Цезаря), «спасителем Европы».
Европейские народы, по ее мнению, деградировали: они погрязли в меркантилизме, парламентаризме и религиозных суевериях.
Старые нации – англичане, французы, голландцы – ничего уже не могут дать культуре.
Они больны всеми недугами старости.
Джаз, чарльстон, сюрреализм – разве это не свидетельствует об агонии?
«Модерн, – говорила она, указывая на причудливые фасады домов Парижской улицы, – это историческая катастрофа».
Выяснилось, что Флер знает книгу фюрера лучше, чем Эрих.
«Образование и воспитание должны быть идеалистичными, – цитировала она по памяти, глядя с Карлова моста на мерцающую внизу Влтаву. – Эллинский идеал культуры должен быть сохранен как образец красоты».
Флер, по ее словам, уже несколько раз принимала участие в выставках, и две ее картины купил немецкий промышленник, известный коллекционер.
Она с увлечением рассказывала Эриху о новом направлении в живописи, которое называла «идеал-реализмом» (или «реал-идеализмом» – он уже не помнил).
Эрих смотрел на ее нежный профиль, и ему хотелось взять ее за руку.
Но мужество, никогда не изменявшее оберст-лейтенанту на поле боя, покидало его, когда он был рядом с Флер.
Радист сообщил, что на краю поселка, слева от дороги, стоят мотоцикл и танк «даймлер»; такие же машины – танк и мотоцикл – расположены справа.
Мотоциклами (и в британской, и в германской армии) обычно пользовались разведчики.
Одетые в специальную маскировочную форму, они были почти незаметны на фоне желтых песков.
Оставив мотоцикл за дюнами, они проникали в расположение врага, собирали сведения, а потом возвращались в лагерь.
Судя по всему, командир британцев поручил разведчикам охранять вход в деревню.
«Возможно, нас уже обнаружили», – подумал фон Хартман, и его догадку подтвердили одиночные выстрелы – по броневику открыли огонь.
Необходимо было быстро принять решение: отвести броневик или оставить его под обстрелом.
Фон Хартман напряженно думал: танки, по-видимому, стоят без экипажа; можно попытаться захватить обе машины и выбить британцев из деревни; стрелков в разведывательной машине нужно побыстрее высадить, чтобы они могли вести огонь; для подмоги направить на левый фланг «опель» с двумя стрелками и мотоциклиста; оставшимся пехотинцам – захватить второй танк, обойдя холм справа.
Фон Хартман отдал приказы и стал ждать исхода схватки.
Бой закончился через несколько минут – четыре стрелка, вооруженные винтовками «маузер», уложили двух британских разведчиков.
Какое-то время стояла полная тишина.
Потом наблюдатель доложил: к машине приближаются три британских сапера и пулеметчик.
Появление саперов подтверждало данные, полученные штабом: британцы действительно укрепляли свои позиции.
Может быть, подступы к деревне уже заминированы?
Это усложняло ситуацию.
Фон Хартман пожалел, что не выслал вперед сапера с миноискателем – времени на поиск мин уже не осталось.
Положившись (как он часто делал в бою) на удачу, оберст-лейтенант приказал водителю вывести машину на правый фланг – оттуда удобно было наблюдать за действиями пехотинцев.
Бронетранспортер обогнул холм, и фон Хартман увидел, что его стрелки уже заняли правый «даймлер»: башня танка медленно поворачивалась в сторону селения.
На левом фланге положение было хуже: все стрелки были тяжело ранены, разведывательная машина получила серьезные повреждения.
Пехотинцы справа бросились на помощь раненым товарищам; один из них тут же упал, сраженный очередью из ближайшего дома.
Пулеметчики залегли рядом с «опелем» и почти в упор расстреливали британцев.
Минуты через три перестрелка стихла – путь к «даймлеру» слева был свободен.
С захватом танков огневая мощь отряда значительно увеличилась.
Британцы укрылись в домах, и выбить их оттуда можно было только пушками.
Тонкая броня «даймлеров» не выдерживала шквального огня, который противник вел из окон, поэтому танки маневрировали, стараясь подойти к зданиям с другой стороны.
Разрушить стены было непросто: нужно было произвести шесть-восемь выстрелов, чтобы дом рухнул.
Удивительно, но эти жалкие коробки выдерживали несколько прямых попаданий!
Левый танк, маневрируя между пальмами, наткнулся на третий «даймлер» (тоже без экипажа).
После недолгого совещания один стрелок выбрался из машины и занял пустой танк.
Теперь в отряде было три танка, но их боевая мощь была невысока – укомплектовать экипажи полностью было невозможно из-за больших потерь.
В рации что-то гудело, пищало, щелкало.
Наконец фон Хартман услышал голос радиста: «Они отступают! Бегут!»
Британцы (шесть человек), отстреливаясь, отступали к северной окраине.
Но у выхода из деревни их ждала засада – пулеметчик, воспользовавшись мотоциклом, успел занять выгодную позицию.
Подпустив противника поближе, он открыл огонь.
Британцы падали с криками «Oh, God!» и «Help!»
Солнечный свет режет глаза.
Желтые пески кажутся такими же яркими, как и голубое небо.
Слышны стоны раненых и треск огня.
Поваленные деревья перегородили улицу.
Несколько пальм свалились в водоем.
Кусты агавы распластаны на земле – по ним проехали танки.
Мертвые тела как будто шевелятся – их облепили тысячи мух.
Необходимо подсчитать оставшихся солдат, проверить технику.
Пулеметчик здоров, его мотоцикл полностью исправен («Представить к награде», – думает фон Хартман).
На западной окраине – два поврежденных «даймлера».
Третий танк почти полностью разрушен.
Разведывательная машина повреждена, но водитель здоров.
Бронетранспортер тоже имеет повреждения, из экипажа остались только двое – оберст-лейтенант и водитель.
Медик погиб в начале атаки, поэтому вылечить раненых невозможно.
Среди захваченной техники, кроме танков и мотоциклов, – один грузовик. Ремонтная машина британцев уничтожена случайным попаданием снаряда.
Есть и пропавшие: двое стрелков.
Солдаты осмотрели руины, колодец, водоем, но никого не нашли.
К удивлению фон Хартмана, под обломками зданий не оказалось ни одного араба: по-видимому, британцы эвакуировали всех жителей.
Рация неисправна, поэтому оберст-лейтенант отправляет в расположение полка мотоциклиста: связной должен сообщить командованию о выполнении основной задачи («захватить оазис»).
Если в пути ничего не случится (поломка, неожиданная встреча с противником), то часа через два прибудет подкрепление (новая дополнительная задача: «удерживайте позиции до подхода пехотного батальона»).
Отправив мотоциклиста, оберст-лейтенант приступает к организации обороны.
Пулеметчик занимает крайний дом, чтобы защищать поселок с севера.
За домом прячется «даймлер».
Второй танк остается на западной стороне.
Третий танк (всего одно очко прочности!) и бронетранспортер располагаются у южной окраины.
Тела погибших грузят в фургон.
Солдаты с тоской поглядывают на озеро.
Но фон Хартман запретил им купаться – нужно быть начеку.
Наконец нашлись тела двух пропавших стрелков – их накрыло рухнувшей пальмой.
К оберст-лейтенанту приводят пленного – его уже перевязали; он сообщает, что вечером в деревню должен войти танковый взвод под командованием капитана Синклера.
«Уж не тот ли это Синклер, с которым я встречался на Олимпиаде?» – думает фон Хартман.
В состязаниях по стрельбе фон Хартман тогда занял первое место, а Синклер – второе.
«Как зовут капитана?»
«Грегори».
Так и есть! Выходит, что Эрих обошел своего бывшего противника в звании.
Может быть, Грегори отсиживался в тылу? Или ему просто не везло?
Но это неважно – звания и былые победы ничего не значат, когда начинается бой.
Фон Хартман смотрит на часы: связной уже должен прибыть в Эль-Нофилию.
Несмотря на прогноз («прохладно, облачно»), солнце жарит вовсю.
Солдаты прячутся в тени под машинами.
Это нарушение приказа, но оберст-лейтенант делает вид, что ничего не замечает.
Он вспоминает Прагу: раннюю весну, щебет птиц...
Три часа пополудни. Подкрепление все еще не подошло.
Противник атаковал внезапно: с севера в деревню ворвался легкий танк «викерс».
«Даймлер», предусмотрительно поставленный фон Хартманом за последним домом, открыл огонь.
«Викрес» взорвался, но из клубов пыли и дыма тут же вылетел второй танк.
Новая дуэль тоже закончилась в пользу «даймлера» (танкист получил серьезное ранение).
Решив, что противник наступает с севера, фон Хартман направляет туда еще два танка
Южную окраину деревни прикрывает теперь только бронетранспортер.
Но именно с юга и появляется третий «викерс».
Он на ходу обстреливает бронетранспортер из пулемета
Водитель едва успевает отвести машину за дом – снаряд, пущенный британцем, летит мимо.
Но спрятаться от пуль не удалось: фон Хартмана ранен в плечо и шею, водитель – в голову.
«Даймлеры» разворачиваются и атакуют «викерс».
Стреляют они редко и неточно.
Зато тяжелые пулеметы «викерса» бьют без промаха – «даймлеры» взрываются один за другим.
Вспыхивает последний танк, и пулеметы «викерса» замолкают.
«О, черт! – думает фон Хартман. – Где же подкрепление? Если у них есть хоть какой-то запас прочности, нам капут».
Из крайнего дома справа, волоча за собой пулемет, выходит стрелок, но его тут же настигает очередь.
Стрелок падает на бок, согнув одну руку и вытянув другую – будто собрался спать.
На песке вокруг него расплывается красное пятно; кровь быстро темнеет.
Водитель заваливается на бок – он мертв.
Фон Хартман осторожно выбирается из машины и, прячась за обломками домов, подбирается к британскому танку.
«Викерс» стоит неподвижно – с разбитой подвеской и дымящейся рубкой.
При таких повреждениях экипаж обычно оставляет машину.
Оберст-лейтенант кладет дуло винтовки на камень и прицеливается.
«Только бы не потерять сознание».
Раны сильно кровоточат.
Дым над «викерсом» поднимается все гуще.
Наконец со скрежетом откидывается крышка люка.
В этот момент в небе раздается шум мотора, и по песку между камнем, за которым прячется фон Хартман, и танком проносится тень – самолет!
Но чей? Фон Хартман не успевает рассмотреть опознавательные знаки.
Раздается оглушительный грохот: корпус танка отделяется от ходовой части и повисает в воздухе, поддерживаемый ярким пламенем.
Потом огонь гаснет, корпус рушится вниз, и останки танка заволакивает дымом.
Из черных клубов появляется высокая фигура в обгоревшей рубашке и шортах.
Эрих прижимается щекой к прикладу.
Танкист направляется прямо к камню, за которым прячется оберст-лейтенант.
Когда он проходит половину расстояния, фон Хартман спускает курок.
Осечка.
Британец (с черным, покрытым гарью лицом) медленно приближается.
Эрих снова нажимает на курок.
И снова осечка!
Человек останавливается и поднимает правую руку с кольтом.
Это Синклер!
Фон Хартман быстро перезаряжает ружье.
Два выстрела раздаются почти одновременно.
2.
Место действия: итальянский военный госпиталь в Триполи (Ливия).
Персонажи:
оберст-лейтенант Эрих фон Хартман (21-я танковая дивизия, Германия),
капитан Грегори Синклер (танковая дивизия «Пустынные крысы», Британия),
лейтенант Морис Лафарж («Свободная Франция»),
лейтенант Лучано Беллини (танковая дивизия «Ариете», Италия).
Все четверо ранены и проходят лечение в госпитале (Синклер и Лафарж – на положении пленных).
Историческая справка.
Итальянские части в Африке фактически подчинялись командующему Африканским корпусом генералу Роммелю.
Правительство Петэна во Франции сотрудничало с оккупационными немецкими войсками.
В Африке на стороне британских войск сражался отряд «Свободная Франция»
************************************************
– Вам мат, Беллини, – спокойно сказал Синклер, переставив ферзя.
– Вот так закончится осенняя кампания: шах и мат! – Лафарж весело хлопнул Беллини по плечу.
– Осенней кампании не будет. Мы возьмем Каир в августе, – голос Беллини звучал неуверенно; он все еще глядел на доску, обдумывая финальную позицию.
– И дуче въедет в город на своем любимом белом коне! Бросьте. Мы это уже слышали. Коню дуче никогда не видать Каира. А «Пустынные крысы» через три месяца будут здесь. За встречу!
Лафарж подлил всем коньяку.
– «Крысам», Морис, придется иметь дело не с итальянцами, а с 21-й дивизией, – фон Хартман повернул доску к себе. – Это что-то меняет, не правда ли?
– Абсолютно ничего. Британцы побьют Роммеля так же, как побили в прошлом году Грациани. Их «матильды» неуязвимы. Спросите у Синклера. Верно, Грегори?
Синклер молча кивнул.
– Неуязвимых танков не бывает. «Флаки» пробивают любую броню, – Эрих расставил черные фигуры. – Но дело даже не в технике, а в стратегии – вот как в этой партии. Почему проиграл Беллини? Потому что не решился на прорыв в центре. Роммель такого случая не упустит.
– Прорыв? – Синклер затянулся сигаретой и медленно выпустил дым. – Это бы ему ничего не дало.
– Вы продержались бы ходов десять, Грегори, не больше. В таких позициях следует нападать, а не защищаться. Тарраш доказал это в партии против Дэвидсона. Сан-Себастьян, третий тур. Помните?
– Тарраш? – Синклер закашлялся. – Доктор Тарраш предпочитал маневры, это всем известно. Ученая степень не прибавила ему храбрости. Так же, как и Ласкеру.
– Распространенное заблуждение. И начало ему положили журналисты, вроде Тартаковера. Они готовы написать что угодно, лишь бы позабавить читателя. Я покажу вам эту партию, – Эрих быстро сделал несколько ходов за белых и за черных. – Вот, смотрите. Восемнадцатый ход белых. Позиция похожа на ту, что проиграл Беллини. Белые давят ладьями на висячие пешки черных. Если промедлить, они усилят давление, и черным придется плохо. Что делает Тарраш? Он заставляет белого ферзя вернуться назад, а затем продвигает вперед центральную пешку. После этого под ударом слон. Если белые оставят слона на месте, то черные побьют его своим слоном и раскроют позицию белого короля.
Синклер рассеянно взглянул на доску.
– Я бы взял черного слона.
– Дэвидсон так и сыграл. И вот что из этого вышло.
Эрих отдал второго черного слона за пешку; через несколько ходов белый король получил мат.
– Вот так закончится осенняя кампания, Морис. Летом мы захватим Мальту...
Эрих не договорил: большая муха уселась в углу доски, рядом с черным королем. Оберст-лейтенант медленно поднял хлопушку, лежавшую на соседнем стуле.
– Не делайте этого, Эрих! – Лафарж схватил фон Хартмана за плечо, пытаясь предотвратить удар.
Мухобойка стремительно обрушилась на доску. Часть фигур полетела на пол, остальные раскатились по столу.
– Che diavolo! – воскликнул Беллини. – Я еще не разобрался в позиции!
Клетка, на которой сидела муха, осталась чистой.
– «Пустынные крысы» проведут Роммеля так же, как эта муха провела вас, Эрих, – Синклер аккуратно положил крошечный окурок в пепельницу. – Наступление начнется в сентябре, как только спадет жара. Надеюсь, моя нога к тому времени заживет, и я избавлю вас от своего присутствия, а себя – от вашего гостеприимства.
– Чепуха, – оберст-лейтенант поднял черного ферзя, лежащего рядом с пепельницей, и поставил его на доску. – Выбраться из госпиталя нетрудно. Но что вы будете делать потом, когда окажетесь в городе? В Тунисе и Алжире – вишисты, в Ливии – итальянцы, у границы с Египтом – наши дивизии. До Мальты вам не доплыть. Не побежите же вы в Сахару?
– Слишком большой крюк. Но не все французы так покладисты, как Петэн. У Мориса есть друзья в Тунисе.
– А от Туниса недалеко и до Мальты. Кстати, Эрих, вы не хотели бы отправиться с нами? – Лафарж говорил без улыбки. – С вашей головой все в порядке – это видно по тому, как вы играете. Подумайте. Африканский климат чрезвычайно вреден. К тому же еще эти мухи...
– Да, действительно, это невыносимо! – Беллини разлил остатки коньяка по стаканам. – Здесь, на побережье, еще можно жить. Похоже на Сицилию. Но через неделю меня выпишут и отправят куда-нибудь в пустыню. Diavolo! Иногда я завидую своему брату. Уж лучше русские снега, чем эти пески. Настоящее безумие! Сидеть в танке, когда на броне можно жарить яичницу! Кому пришло в голову послать в Африку танки? Уэвеллу?
– Муссолини, конечно, – улыбнулся Лафарж. – Но в Абиссинии они вам не помогли. Вы были там в прошлом году?
– Нет. Нас переправили сюда из Сицилии.
– В Абиссинии все кончено. Герцог д’Аоста на прошлой неделе сдался. И с ним – еще двадцать тысяч.
– Откуда вы это знаете? Кто это говорит? У нас хорошие позиции в горах на юге. И вообще, если бы Роммель не остановился у Эс-Саллума, англичанам пришлось бы перебросить половину своих частей в Египет, и Аддис-Абеба была бы нашей.
– Не спорьте, Лучано, – фон Хартман вернул на место последнюю пешку. – Если бы Грациани не отдал Тобрук, «Пустынных крыс» не отправили бы в Абиссинию, и герцогу не пришлось бы бежать от них в горы. Но вы говорили о танках. С танками все ясно. М13 – это не танк. Танки в Африку привезли мы. Пятьдесят миллиметров брони и триста лошадиных сил – вот что такое настоящий танк! К тому же «четверки» – это еще не все. В августе сюда переправят «пантеры» и «тигры». А теперь начинайте, Грегори. Будьте внимательны: я дам вам урок стратегии.
– Вы недооцениваете французскую любовь к свободе, Эрих, – Лафарж взял мухобойку и почесал ею спину. – Скоро все гарнизоны перейдут на нашу сторону. И тогда...
– Тогда фюрер пришлет сюда еще одну дивизию, и свободолюбивые французы вернуться к Петэну, – фон Хартман снял белого коня и откинулся на спинку стула. Его противник сосредоточенно смотрел на доску.
– Между прочим, Синклер, – продолжал оберст-лейтенант, – я давно хотел вас спросить... Только не думайте, что я вас отвлекаю: ваш ферзь под ударом... Вы успели тогда разглядеть самолет?
– Что?
– Он пролетел над нами, когда ваш танк взорвался.
– Самолет? Мне было не до этого. Мой «викерс» расстреляли почти в упор. Я едва не сгорел. Три машины против одной!
– Благодарите ваших конструкторов. Для легкого танка «даймлер» совсем неплох. Но вы сами виноваты – оставили машины без охраны!.. Так вы ничего не видели и не слышали? Странно. Самолет пролетел очень низко.
– Что тут странного? – Лафарж прихлопнул муху, севшую ему на колено. – Представляю, каково было Грегори. Он, наверное, ослеп и оглох... Два прямых попадания! Или три?
– Два. Шах, оберст-лейтенант.
– Беллини, у вас есть еще сигареты? Мои кончились. Так вы не видели самолета? А я видел. И я успел разглядеть пилота. Это была женщина.
– Ого! Грегори, вы слышите? Эрих говорит, что видел в небе женщину!
– Ничего удивительного. Немцы думают, что души героев после боя подбирают валькирии.
– Синклер, я видел ее так же ясно, как вижу сейчас вашего короля. И знаете, я уверен, что встречал эту женщину в Праге, в феврале, перед отправкой сюда.
– Вот как? Занятно. Шах.
– Фонарь был открыт, а стекла защитных очков были такими широкими, что я разглядел ее глаза. Я узнал их. Это была она!
– И что же – дама послала вам воздушный поцелуй? – Лафарж дунул на раскрытую ладонь.
– Вам это кажется невероятным? А вы подумайте: почему мы с Грегори остались живы? Кто нас перевязал? Без перевязки мы бы не продержались и половины суток.
– Это сделали санитары. Они обычно перевязывают раненых и идут дальше.
– Какие санитары? Германские? Британские? Итальянские? Может быть, французские? Куда же они потом пошли? И почему они больше никого не перевязали?
– Шах, оберст-лейтенант.
На край доски села муха. Лафарж поднял мухобойку.
– Морис! – предупреждающе воскликнул Синклер.
Фигуры полетели со стола. На доске остался мокрый след.
– Vive le France! – удовлетворенно сказал Лафарж, глядя на мухобойку.
– Вы отняли у меня победу, лейтенант, – огорченно произнес Синклер.
– Ошибаетесь, Грегори. Он спас вас от поражения, – возразил фон Хартман.
– Кто знает, что сегодня на обед? – потягиваясь, спросил Беллини.
3.
Верхний край высоты был похож на борону с острыми зубьями. Подняться на него могла только пехота. Ниже, с южной стороны, шел широкий выступ, образуя своего рода террасу. Терраса круто опускалась на западе и полого – на востоке; центральная ее часть возвышалась над равниной почти отвесно.
Рассматривая высоту в бинокль, фон Хартман видел озеро, пальмы, линии укреплений. Где-то там, за проволокой и дотами притаились британские танки. Но обнаружить их было трудно – выкрашенные в желтый цвет, они сливались с песком. Кроме того, уже второй день дул ветер, и гряда была словно затянута туманом.
На равнине перед высотой британцы выстроили дугу из мощных укреплений. По внешней стороне шла линия колючей проволоки в три кола, потом – ежи, за ними – мешки с песком и огневые точки: пушки, пулеметы, окопы. Еще дальше, за укреплениями, располагались доты. Между линией дотов и высотой блестело озеро. У подножья гряды стояла высокая антенна и ряд палаток.
Крутой подъем на террасу с левой стороны прикрывали две пушки. Подъем справа был, вроде бы, свободен, но выше, на самой террасе, стояла батарея из четырех орудий. С левой стороны террасы располагались еще три батареи тяжелых шестифунтовых орудий. Именно отсюда британцы открыли огонь по частям «Ариете», проходившим мимо высоты. Итальянцы понесли большие потери и отступили. Взять высоту собственными силами берсальерам не удалось, поэтому Роммель (как всегда, находившийся на переднем крае сражения) поручил оберст-лейтенанту уничтожить орудия британцев.
Желтый «мамонт» (трофейный британский броневик, на котором генерал обычно объезжал позиции) уже скрылся в клубах пыли, а перед глазами фон Хартмана все еще стоял Пустынный Лис, в фуражке и поднятых к самой тулье защитных очках, с двумя крестами под воротником рубашки, железным и рыцарским; его прямой гордый нос как будто говорил: «Невыполнимых миссий не бывает!», а голубые глаза смотрели холодно, с металлическим блеском, и так же холодно сверкали брильянты Рыцарского креста.
Оберст-лейтенант перевел взгляд на покрытую пылью технику: шесть «четверок», три «тройки», пять «двоек», броневик, вооруженный 20-мм пушкой, мотоцикл и две ремонтные машины. «Здесь нужна артиллерия, – думал фон Хартман. – А всего лучше было бы вызвать авиацию».
«Четверки» составляли ядро отряда. Оберст-лейтенант знал, что Роммелю стоило большого труда уговорить Гитлера отправить эти машины в Африку. По личному распоряжению фюрера на «четверках F» установили длинноствольную 75-мм пушку. Она была гораздо эффективнее короткоствольного орудия того же калибра. На вооружении танка имелось два пулемета – башенный, спаренный с пушкой, и курсовой, смонтированный в лобовой броне корпуса. Лобовая броня «четверок» достигала полуметровой толщины; такого же размера броня защищала и башню. Двигатель «майбах 120» был устойчив к перепадам температуры, что имело важное значение в условиях пустыни.
С этими машинами можно было пробиться за линию укреплений. «Но на подступах к террасе, – думал фон Хартман, – нас наверняка встретят танки. Хорошо, если там будут только «круизеры» и «крусейдеры». Но что, если британцы пригнали на высоту «матильды» и «валентайны»?»
И еще одна мысль беспокоила фон Хартмана: среди защитников высоты мог оказаться и Синклер. Весной Синклеру и Лафаржу удалось все-таки бежать из госпиталя. Француза Эрих видел совсем недавно – он был смертельно ранен под Бир-Хакеймом. Эрих провел рядом с ним последние полчаса. От Мориса он узнал, что Синклер по-прежнему командует ротой «Пустынных крыс». Похоже было, что именно «Крысы» защищают сейчас южный фланг британских позиций: по дороге сюда Эрих видел несколько поврежденных танков со знакомым рисунком на лобовой броне (усатая длиннохвостая крыса на задних лапах).
Каменная гряда имела вид дуги, огибающей озеро, и фон Хартман подумал, что с самолета озеро, вероятно, кажется голубым глазом под темной бровью. Неожиданно ему вспомнился английский стих: «I saw the new moon late yestreen, with the old moon in her arm; and I fear, I fear, my master dear, we shall have a deadly storm. Вчера молодую я видел луну со старой луной на руках. Боюсь, капитан, попадем мы в беду, – мне душу тревожит страх». Этот стих любил повторять Синклер, когда положение на шахматной доске становилось угрожающим.
В районе высоты 205 стояла тишина. Британцы прекратили огонь, как только итальянцы вывели свои части из сектора обстрела. На песке чернели останки сгоревших машин. Повсюду валялись раненые и убитые. Санитары переходили от одного тела к другому, отыскивая живых. За ними медленно ползла санитарная машина.
Глядя на санитаров, Эрих подумал, что в Африке война ведется по-рыцарски, не так, как в Европе. Раненым оказывают помощь независимо от того, в какую форму они одеты, по санитарам не стреляют, пленных не расстреливают. Существует, вроде бы, даже негласный уговор не открывать огонь с самолетов по купающимся в море солдатам. Никаких «допросов с пристрастием».
«А все потому, что здесь нет войск СС», – подумал оберст-лейтенант. Он вспомнил, с каким выражением лица Роммель разорвал «указ о заложниках». В тот момент Эрих стоял рядом с Лисом. Роммель не колебался ни минуты, и фон Хартман спросил себя, хватило бы у него духу поступить так же. Он не смог тогда ответить на этот вопрос; не мог он ответить на него и сейчас.
В начале кампании фон Хартман проклинал Африку. Оказаться здесь, в Ливии, среди мух и песков, когда немецкие танки перепахивают Европу! Но с той поры он узнал многое о войне в Европе. И его отношение к Африке изменилось.
Эрих снова увидел лицо умирающего Лафаржа. Мориса прошило очередью из крупнокалиберного пулемета. Это произошло два дня назад, когда танки Эриха штурмовали укрепления Бир-Хакейма. Селение защищал французский гарнизон. Добровольцы из «Свободной Франции» не хотели сдаваться даже после того, как их окружили. Три раза Роммель посылал к ним парламентера с предложением о сдаче и получал отказ. Каждый раз после возвращения парламентера пехотинцы 90-й и 101-й дивизии начинали штурм. Батальоны шли вперед под сводящим с ума солнцем, по простреливаемой со всех сторон пустыне. Роммель ехал рядом на своем броневике и подбадривал солдат криками «Vorwaerts!» и «Avanti!» Но взять форт удалось лишь с помощью артиллерии.
Морис успел рассказать Эриху о том, кто спас его весной, в тот день, когда он истекал кровью в горящем поселке. Фон Хартман не ошибся – он действительно видел самолет. И вела его Флер де ла Моль. Флер была агентом британской разведки. Вывезти Синклера ей не удалось, потому что самолет был одноместным. Но она перевязала раны обоим – и Грегори, и Эриху; благодаря ей они смогли продержаться до подхода немецких войск. «Вам повезло: с небес спустился ангел, чтобы вам помочь, – сказал Лафарж. – А вот сегодня небеса почему-то никого не посылают», – и он закусил губу от боли.
«Так Флер – агент! – думал фон Хартман. – Вот оно что! Теперь я понимаю: она нарочно познакомилась со мной тогда, в Праге, – хотела выведать кое-что о наших планах в Африке! А мне казалось...» – «Не расстраивайся, Эжен, – прошептал Лафарж, как будто прочитав его мысли. – Она любит тебя. Иначе зачем ей было тебя спасать? Может быть, она двойной агент? Или тройной? А впрочем, неважно. Какая разница... Мы все агенты. Запомни, Эжен: мы все агенты. Вот только кто нас завербовал? Хотел бы я знать, на кого мы работаем...»
Это были последние слова Мориса. Фон Хартман вспомнил их, и ему стало не по себе. Мы все – агенты? Что это значит? Оберст-лейтенант посмотрел на Ландсмана, высунувшегося из соседнего танка, и его поразили черные, без радужки, зрачки фельдфебеля.
***
I fear, I fear, my master dear!» – английский стишок надоедливо повторялся, как будто в голове у оберст-лейтенанта поселился призрак утонувшего моряка. «Дерьмо!» – выругался Эрих в микрофон. «Господин оберст-лейтенант?» – тут же откликнулся водитель. «Поворот направо, – скомандовал фон Хартман. – Едем к концу гряды».
Тщательный осмотр британских позиций еще больше усилил сомнения Эриха. Левый фланг выглядел неприступным. Правый был отделен от центрального участка небольшим холмом. Это было выгодно атакующим – холм помешал бы противнику вести прицельный огонь из орудий, расположенных в середине линии. На правом фланге находились всего две пушки и две траншеи. Атакуя с этой стороны, можно было не опасаться обстрела слева. Правда, путь, который предстояло проделать отряду, чтобы достичь батарей, расположенных в левой части террасы, увеличивался вдвое или даже втрое, но зато можно было избежать больших потерь, по крайней мере, до подъема на террасу.
Британцы, очевидно, заметили танки и сделали несколько выстрелов. Снаряды падали с недолетом. Оберст-лейтенант связался по рации с командующим одной из итальянских частей и попросил его выдвинуть несколько машин к западной оконечности гряды, чтобы отвлечь внимание британцев.
Ветер усилился. Солнце скрылось за облаками. Пыль забивала фильтры, прилипала к гусеницам и каткам.
Танки остановились, не заглушая двигателей. Сквозь шум моторов было слышно, как ветер швыряет песок в смотровое стекло.
«Be it wind, be it weet, be it hail, be it sleet... Но бури, и ветры, и снег, и град не станут нам на пути», – фон Хартман удивился, осознав, что повторяет эти слова: он не помнил, чтобы слышал их от Синклера. Однако стихи были все из той же баллады о плавании сэра Патрика Спенса. Оберст-лейтенант был уверен в этом, хотя и не мог объяснить, почему.
«Война в пустыне – все равно что война на море, – подумал он. – Те же бескрайние просторы и та же цель: полное уничтожение противника. Захватывать территорию здесь не имеет смысла».
Отряд начал перестраиваться. Построение уже заканчивалось, когда к машине фон Хартмана подошел человек в итальянской форме. Его лицо было грязным; волосы, склеенные потом и песком, торчали. «Беллини! – удивился оберст-лейтенант. – Вы здесь?» – «Уже сутки. Двигатель заглох, и левая гусеница разбита», – Беллини махнул рукой в сторону холма. Там стояло несколько итальянских танков. На равнине было много брошенной техники, и фон Хартман, занятый планированием атаки, не обращал внимания на чужие машины.
«Пробовали взять высоту?» – спросил оберст-лейтенант.
«Пытались», – хриплый голос Беллини казался фон Хартману незнакомым. Только сейчас он заметил, что китель лейтенанта разорван.
«Эрих, – Беллини посмотрел на фон Хартмана, потом на ремонтные машины, – твоим ребятам там работы на час, не больше. А у меня почти полный боекомплект...»
Фон Хартман отрицательно покачал головой: «Нет времени. Мы и так опаздываем. И места в машинах нет – все экипажи укомплектованы».
Черные глаза Беллини как будто потемнели еще больше. Они сделались такими же странными, как глаза Ландсмана.
Мы все агенты. Порыв ветра бросил в лицо оберст-лейтенанту песок, и когда он снова посмотрел на Беллини, то не увидел ничего необычного.
«Ладно, – сказал он, удивляясь тому, что переменил решение. – Задержимся на час. А что с экипажем?»
Ответа он не расслышал из-за ветра. Беллини натянул шлем, отдал честь и направился к своей машине.
Фон Хартман еще раз осмотрел участок. Если бы удалось уничтожить правый дот и минные заграждения, то отряд мог бы пройти за линию укреплений по узкому коридору между дотом и склоном гряды. Пушки, расположенные левее дота, успели бы сделать всего несколько выстрелов. Однако коридор был очень узким, и если бы, миновав дот, машины наткнулись на замаскированные огневые точки, то у них не было бы времени развернуться, и британцы расстреляли бы их одну за другой.
Поэтому оберст-лейтенант решил увеличить фронт атаки. Он разделил отряд на две группы. Три танка («двойка», «тройка» и «четверка») должны были разрушить дот и обойти его справа. Командовать этой операцией фон Хартман поручил Беллини. Вместе с итальянским танком, разведывательным броневиком и «ремонтником» в прорыве должны были участвовать шесть машин. Остальные танки фон Хартман собирался вести сам на укрепления с левой стороны от дота. Преодолев линию заграждений, машины вышли бы на широкий ровный участок, удобный для маневров.
***
Поначалу все шло хорошо. Беллини построил танки в каре, благодаря чему машины могли двигаться по краю равнины, не пересекая зону, обстреливаемую британскими пушками. Подойдя на расстояние километра, два передних танка открыли огонь по доту. Дот выдержал около десяти прямых попаданий и рухнул.
Из разведывательной машины вышел разведчик и осторожно приблизился к проволочным заграждениям. Он заметил, что у развалин дота притаились двое – стрелок и гранатометчик. Справа между камнями гряды поблескивал телескопический прицел снайперской винтовки.
Танки продвинулись на двести метров вперед и открыли огонь по целям, указанным разведчиком. Британцы растерялись – они то вскакивали, чтобы бежать, то снова падали, услышав свист снарядов. По укрытию снайпера пришлось сделать семь выстрелов. Когда огонь прекратился, сапер обезвредил две мины, установленные между «ежами», и пополз к третьей, расположенной возле остатков дота.
Внезапно раздался пушечный выстрел. Рядом с сапером высоким фонтаном взметнулся песок. Орудийный расчет у пушки слева пришел в движение – видно было, как заряжающий закладывает снаряд в казенник, а командир дает отмашку. Сапер бросился назад, пытаясь выйти из зоны обстрела. Каким-то чудом ему это удалось, хотя и один осколок вонзился ему в правое плечо, а другой срезал половину уха.
Две передних танка из группы Беллини развернулись и двинулись в атаку. Через двести метров они оказались в секторе обстрела, и «четверка» получила прямое попадание в башню. «Тройке» удалось уничтожить пушку, но тут в бой вступило шестифунтовое орудие, установленное у холма, отделяющего участок прорыва от центральных укреплений. «Тройка» успела отойти, но разведчик, оставшийся у проволочных заграждений, погиб.
Фон Хартман, внимательно следивший за действиями Беллини, послал вперед три танка, и они быстро уничтожили шестифунтовую пушку. Повреждения получила только одна «четверка». Экипажи не пострадали. Это было удачей. Оберст-лейтенант не ожидал, что с шестифунтовым орудием можно покончить так легко.
После того, как «четверку» отремонтировали, оберст-лейтенант приказал своей группе пересечь линию укреплений. Увлеченный боем, фон Хартман забыл о минах и вспомнил о них, лишь когда под одной из «четверок» полыхнуло пламя. Одновременно из крайней траншеи открыл огонь гранатометчик. Ему удалось остановить вторую «четверку» и серьезно повредить третью.
Вскоре стало ясно, что по танкам стреляет не только гранатометчик – издалека била шестифунтовая пушка. Танки успели сделать несколько ответных выстрелов, уничтожив половину расчета. Однако пушка продолжала стрелять, хотя и не так точно, как раньше. Наконец над орудием поднялся клуб черного дыма.
Бой прекратился. Сквозь шум ветра фон Хартман слышал, как потрескивает пламя – горели маскировочные ветки, разбросанные вокруг огневых точек, и руины дота. Ветер уносил дым на восток.
«To Norway, to Norway, to Norway over the foam; the king’s daughter of Norway, ‘t is thou must bring her home. К норвежской земле, к норвежской земле! В путь по вспененным волнам! Короля норвежского дочь привезти ты должен, сэр Патрик, нам».
Стишок был не к месту, но повторялся, словно наигрыш музыкального автомата. Фон Хартман снял шлем, чтобы ливийский ветер выдул из его головы английские рифмы и ритм. Потом он попытался оценить ситуацию.
Первый этап операции закончился. Потери были значительные: сгорели две «четверки» вместе с экипажами, погиб один разведчик. Противник потерял дот и три орудия. Рация оберст-лейтенанта вышла из строя, поэтому ему пришлось направить к Беллини мотоциклиста с приказом как можно быстрее пересечь линию укреплений и выйти на равнину позади дота. Тем временем два сапера должны были расчистить участок, через который пройдет основная группа.
***
«Mamma mia! Мать родная!» – бормотал Беллини, утирая лицо. В танке было жарко. Пахло потом, порохом и выхлопными газами. Песок резал глаза, першило в горле. Лучано приказал водителю разведывательной машины обойти дот. Броневик двинулся по проходу между дотом и грядой. Разведчики преодолели примерно половину пути до подъема на террасу, когда по ним открыли огонь справа, из-за камней. Машина остановилась.
У «тройки», зацепившейся за проволоку, слетела гусеница. Починка заняла много времени – мешал ветер, мастерам пришлось работать в защитных очках. Не дожидаясь, когда ремонт закончится, Беллини вместе с «двойкой» двинулся вперед. Вскоре он увидел разведывательный броневик. Машина была повреждена незначительно, но оба стрелка погибли.
Лейтенант приказал одному солдату из своего танка перейти в броневик. Все это время «двойка» держала под прицелом склон гряды, откуда недавно велся огонь, но спрятавшийся там стрелок себя не обнаруживал. Возможно, разведчики успели его обезвредить.
Группа продвинулась еще немного, и по броне М13 застучали пули: на склоне было устроено пулеметное гнездо. Пулеметы танка дали несколько ответных очередей, потом выстрелила 47-мм пушка. Снаряд упал с недолетом, но взрывная волна разбросала мешки и перевернула пулемет. Пулеметчик выбежал из-за укрытия и бросился к танку. В правой руке он держал гранату. Британец успел пробежать метров десять, пока его не прошила пулеметная очередь. Сделав еще несколько шагов, он упал на бок. Вокруг тела расплылось ярко-красное пятно.
Беллини не стал дожидаться подхода основной группы и приказал двигаться дальше. Но не успел отряд пройти и ста метров, как навстречу ему со стороны озера, из-за пальм, выкатился «круизер». Водитель отчаянно форсировал двигатель – танк летел по песку, словно по бетонированной дороге. Двухфунтовая пушка и пулемет били по «тройке», которая шла впереди. Все три танка Беллини открыли ответный огонь, и через минуту «круизер» взорвался, оставив после себя искореженное железо и облако черного дыма.
Ремонтная машина подъехала к поврежденной «тройке». Мастера меняли башню, когда из клубов черного дыма, подминая останки «круизера», с торжествующим ревом вывалился огромный танк. Короткий ствол его шестифунтового орудия нацелился на «тройку». Выстрел разнес машину вдребезги. Ствол повернулся в сторону танка Беллини. «Virgo Santissima! Пресвятая Дева!» – прошептал лейтенант и перекрестился.
***
Вдалеке слышались орудийные выстрелы. Отряд Беллини прорывался к террасе. Потом все стихло. Фон Хартман высунулся из башни, чтобы осмотреть местность в бинокль. Неожиданно раздался грохот, и одна из «четверок» вспыхнула. «Мина?!» – подумал оберст-лейтенант. Но это была не мина. Повернувшись, он увидел, что на вторую «четверку» движется громадный танк. Фон Хартман сразу узнал машину, хотя и видел ее только на фотографиях: это был «черчилль». Партия «черчиллей», по данным разведки, недавно прибыла в Александрию. Но никто еще не видел этих танков в деле.
Силуэт «черчилля» был широким и приземистым: тонны стали защищали машину с бортов. Эрих прикинул, какой толщины может быть лобовая броня, и ему стало не по себе. «Черчилль», видимо, столкнулся раньше с отрядом Беллини: корпус танка был уже изрядно помят, башню заклинило, и чтобы произвести выстрел, водителю приходилось поворачивать всю машину. Но стрелку все-таки удалось попасть в корпус «четверки». Однако у британца оставалось уже немного запаса прочности, и когда другая «четверка», выехавшая слева, послала снаряд ему прямо в борт, «черчилль» окутался дымом и взорвался.
Фон Хартман построил оставшиеся на ходу машины в боевой порядок и двинулся к правому краю гряды, чтобы соединиться с группой Беллини. По дороге на отряд напал «круизер», но особого вреда не причинил. Танки миновал горящий «черчилль», останки шестифунтовой пушки и рухнувший дот. У склона гряды фон Хартман приказал остановиться: впереди чернели разбитые машины – все, что осталось от группы Беллини.
«От Эбердина в полсотни миль, на дне, зарывшись в песок, отважный сэр Патрик Спенс лежит со всей командой у ног», – фон Хартман бормотал этот стих, проезжая мимо покрытого гарью итальянского танка. Дела складывались плохо. Отряд преодолел только первую линию укреплений, а уже потерял восемь машин.
***
До подъема на террасу оставалось полкилометра, когда откуда-то сбоку выкатил еще один «черчилль». За «черчиллем» медленно ползла «матильда». Бронебойный снаряд, выпущенный «четверкой», оставил отметину на борту «черчилля», не причинив ему никакого вреда. Перестрелка длилась около получаса. Отряд потерял две «четверки» и «тройку». Машина фон Хартмана получила прямой удар в корпус. Пришлось менять стальные плиты, защищающие правый борт. От удара вылетело множество заклепок. Некоторые попали водителю в глаза, и тот ослеп. Не успевая вытирать текущую кровь, он поворачивал машину, следуя указаниям фон Хартмана.
Фон Хартман давно уже послал мотоциклиста к командиру берсальеров – с просьбой начать атаку левого фланга. Но то ли мотоцикл сломался по дороге, то ли у итальянцев нашлись дела поважнее – пока на той стороне все было тихо.
Отряд еще несколько раз отбивал атаки «крусейдеров» и «круизеров». Один раз из каменной расщелины во фланг отряду ударила «матильда». Попадались на пути и пулеметные гнезда. Машины выходили из строя одна за другой. До террасы добралось всего три танка («четверка» фон Хартмана и две «двойки»).
Шансов на успех не осталось, оберст-лейтенант это понимал. Разумнее всего было бы повернуть назад. Но Эрих вспоминал холодные глаза Роммеля и чувствовал, что отступление невозможно. «Невыполнимых миссий не бывает!» Он приказал танкистам заглушить двигатели и укрыть машины мешками с песком, потом выслал вперед единственного оставшегося в живых разведчика.
С тех прошло более получаса. Разведчик, вероятно, погиб. Нужно было принимать решение. Взобравшись на крышу танка, фон Хартман внимательно осматривал террасу в бинокль. В голове его чей-то голос шептал: «О кто из вас подержит мой шлем, хочу я с грот-мачты взглянуть; быть может, берег найдет мой взор сквозь эту зловещую муть?» Оберст-лейтенант старался не обращать на этот голос внимания. «Твой шлем, капитан, подержать я готов; ты можешь с грот-мачты взглянуть, но берег вряд ли увидишь ты сквозь эту зловещую муть».
Ветер продолжал дуть с прежней силой. Песка в воздухе как будто стало больше. Солнце уже клонилось к горизонту, касаясь западного края гряды. Сквозь пыльную завесу оно казалось маленьким тусклым пятном.
Вдалеке послышался ровный гул. Фон Хартман не сразу понял, что он означает и откуда доносится. Потом он различил шум мотора и лязганье гусениц – к их позиции приближался танк. Оберст-лейтенант спустился вниз и закрыл люк.
Все три немецкие машины стояли в ряд. Слева стояла «четверка» Фон Хартмана, посередине и справа – «двойки».
Спустя минуту показался «черчилль». Он уверенно двигался по террасе, поднимая за собой тучу пыли. На пути ему нужно было преодолеть небольшой песчаный холм. Поднимаясь на его вершину, британец открыл широкое днище. Удачный выстрел мог бы вывести танк из строя. Но пушки «двоек» молчали.
«Черчилль» съехал с холма и остановился. Его башня медленно поворачивалась из стороны в сторону, как будто железное чудовище выбирало себе жертву. «Двойки» по-прежнему бездействовали. Фон Хартман заметил, что и сам он, как завороженный, безвольно следит за движениями орудийного дула. Очнувшись, он наклонился и вытащил из гнезда снаряд.
В экипаже осталось всего три человека: водитель, стрелок и сам оберст-лейтенант. Поэтому ему пришлось занять место заряжающего. В тот момент, когда Эрих закрывал казенник, «черчилль» выстрелил. Правая «двойка» взорвалась, ярко вспыхнув. Эрих скомандовал «огонь!», и «четверка» дрогнула от сильной отдачи.
75-мм снаряд попал британцу в борт. Танк слегка покачнулся. Его башня повернулась, нацелив дуло на соседнюю «двойку». Та выстрелила – и 20-мм снаряд угодил британцу в башню.
Наступила пауза. «Черчилль» не отвечал. На миг Эриху показалось, что башня танка разбита, и машина уже не боеспособна. Но вскоре он понял, что ошибся. Следующий выстрел «черчилля» уничтожил «двойку» – она вспыхнула и развалилась. Башня танка медленно повернулась в сторону «четверки» фон Хартмана. «Огонь! – закричал Эрих. – Огонь!» Но «черчилль» выстрелил первым.
Фон Хартман с трудом выбрался из горящего танка. Ветер тут же засыпал ему глаза песком. «Черчилль» стоял метрах в ста. Оберст-лейтенант опустился на песок, прислонившись спиной к большому камню. Не отводя взгляда от британского танка, он расстегнул кобуру и вытащил «люгер». Солнце, скользнув по краю гряды, повисло над горизонтом. От «черчилля» на восток тянулась длинная тень.
«Vorueber ist alles, Glueck und Hoffnung, Hoffnung und Liebe! Ich liege am Boden, ein oder, schiffbruechiger Mann, und druecke mein gluehendes Antlitz in den feuchten Sand. Все погибло, счастье и надежда, надежда и любовь! Лежу на берегу, одинокий, потерпевший кораблекрушение моряк, и прячу пылающее лицо в сыром песке», – Эрих с удивлением заметил, что вместо английских слов в его голове звучат слова на родном немецком. Одно наваждение сменилось другим. Ну что ж, он умрет, как патриот.
«Мы были обречены с самого начала, – подумал фон Хартман. – И Пустынный Лис это знал».
В башне «черчилля» откинулась крышка люка. Человек в британской форме легко спрыгнул на землю и направился в фон Хартману. В правой руке он держал «кольт».
***
Одномоторный самолет-разведчик «Кертис Р 40 Е», прозванный летчиками Королевских ВВС «соколенком», отчаянно боролся с ветром. Пока он выходил победителем, хотя его и бросало то вверх, то вниз, словно лодку в бушующем море. Несколько раз машина заваливалась так, что Флер уже не надеялась ее выровнять. Лететь приходилось почти над самой землей – в воздухе носилась пыль, солнце уже садилось, темнело, еще пять минут, и внизу ничего нельзя будет рассмотреть.
Клубы дыма отмечали путь, по которому двигался отряд фон Хартмана. Флер пролетела над разрушенным дотом, над сгоревшим танком Беллини, над разбитыми пулеметными гнездами, над остатками «троек» и «четверок», «круизеров» и «крусейдеров». Наконец она увидела «черчилль» и на некотором расстоянии от него – три немецких танка. Все четыре машины горели.
Флер попыталась развернуться, чтобы посадить самолет между «черчиллем» и «четверкой», но сделала это так неловко, что порыв ветра опрокинул «соколенка» – машина провалилась в пике и врезалась в землю. Кабина загорелась. Огонь охватил приборную доску и кресло пилота. Дым от останков самолета смешался с черными клубами, поднимавшимися от горящих танков.
Британец в хаки подошел ближе, и фон Хартман узнал в нем Синклера.
Капитан шел прямо к камню, у которого сидел оберст-лейтенант.
Фон Хартман поднялся ему навстречу.
Какое-то время офицеры стояли неподвижно.
Потом они навели друг на друга пистолеты.
Ветер на мгновение стих.
«Check-mate! Шах и мат!» – сказал Синклер.
«Schach und matt! Шах и мат!» – сказал фон Хартман.
Два выстрела прозвучали одновременно.
КОНЕЦ ВОЙНЫ В АФРИКЕ
________________________
1. Двойки, тройки, четверки - разговорное сокращение PzKpfw (Panzerkampfwagen) II, III, IV (марки германских танков).
2. английский стих - шотландская баллада "Сэр Патрик Спенс" (рус. пер. О.Румера):
http://gremlinmage.narod.ru/medieval/b_engl2.html
другой перевод:
http://www.prav-de.ru/poems/poems17.htm
Баллада положена на музыку:
SANDY DENNY. Sir Patrick Spens.
Fairport Convention. Sir Patrick Spens.