Запачканный сажей седой меланхолик
опять опускает ядро в дымоход
и. немного сердясь, выполняет
бессмысленность этой работы.
О. Время! – седой, непокорный синклит
с голубыми глазами младенца –
шуруешь прочисткой в мозгах
поколений и сеешь зачатки сознанья
в пеленках страданий, чтоб снова
увидеть два – три лица
на засвеченном снимке эпохи.
вздохнуть и порвать это фото.
Засвеченный смысл эпохи,
ты проявиться готов, но лишь
лабораторные лампы тебя сохраняют,
при свете сознанья ты меркнешь,
себе оставляя последнее слово,
как пулю, и в доказательство
черный листок предъявляешь,
с которым будет возиться колдун
из других поколений,
раскрасить пытаясь
бледность тех копий,
тех слабых рисунков с натуры,
два раза сожженных, чтобы
потомки, в золе ковыряясь,
пальцев твоих не нашли отпечатков.
Но Время – седой меланхолик
с глазами младенца молча готовит
прочистку и на свет извлекает
яркие пятна картин и лики детей.
Подросток, свернувший карту Америки,
глядя в трубу на закат, прочитает
тоннами крови подписанный акт
о недееспособности здравого смысла эпохи,
взгрустнет и обнимет того трубочиста на крыше,
поднимет прочистку, проникнет в глаза
голубые всепонимающей ясности взглядом,
улыбнется чуть слышно и, почти обреченно
предначертанье пойдет выполнять –
то есть чистить трубы дымоход
и пачкаться в саже.