Вот мы и выскоблили боли гниль. Оставив голь.
Оставив тоооненькие стеночки своего тела
почти из полиэтилена.
Боль на руках теперь. Как мёртвый младенец.
Теперь мы видим её в полный рост.
Теперь мы видим её цвет. Я не скажу какой,
но он звучит, как ноготь по стеклу.
Мы не знаем, дорогая, хорошая, что с ней делать.
У нас заняты слабые руки, вздулись вены
от её тяжести. Она нас перевешивает.
И внутри на рёбра верёвка натянута – сушится сердце. И тяжело от прищепки,
как когда-то в смешных анекдотах про дистрофию.
Заняты слабые руки, а казалось бы – вот сейчас бы с объятий всё и начать...
Я последний раз её долгое имя
произнесу: Боооолль... И ещё сырые
ошмётки с её барского стола –
швырну на корм всевсасывающей земле,
и буду млеть. И тебе скажу млеть.
А, может, скажу умереть. Смотреть!!
Смотри, как боли потроха-труха
быстро скрывается за губами
жвачной земли. И будто рука
помогает вместить... Смотрим долго, но – оставля -
ем. Наши глаза – ядра
всевозможных теорий. Боже ж мой, земля,
как ты всё-таки всеядна.