Жить бы тихо технарем-анахоретом
за оградою, за вахтою, в НИИ,
со столом со всяким хламом и с вольтметром
и с забавной фотографией свиньи.
С пожилыми сослуживцами за чаем
в шахматы играть, а лучше – в домино,
чем-то возмущаясь, что-то обличая,
а весной смотреть в раскрытое окно.
С наступленьем летнего сезона
к шхерам, к фьордам, к дальним сопкам уезжать
и прибор, созвучный с титулом барона,
словно в царство Саурона погружать.
Налегая на кривую кремальеру,
быть спокойным. Ну хотя бы на тот счет,
что тебя никто нигде, по крайней мере,
и не вспоминает, и не ждет.
Этой жизни бы скользить как «Наутилус»
под волной скользит, над бездной, в тишине.
«Солнце нашей жизни закатилось»,
«Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»
Но конец почетной ссылки в однолетье,
вдруг, завидится у Промысла в канве,
и волненье нарастёт по экспоненте
при подъеме к ветру, к синеве –
вот тогда свою остойчивость и прочность
испытав и оценив, поймешь
профит жизни той, казавшейся бессрочной
каторгой. Но поздно. Не вернешь.