С самого утра Котику (да, Котику: на прошлой неделе он был школьным автобусом Семми, а на этой он - Котик, Котя-котенька-коток-котя-серенький-бочок, литл кэт, Котик-серенький животик и т.д.), так вот, с самого утра Котику было грустно. Объективной причины для плохого настроения не было, но что-то смутно тревожило и не пускало в это утро радость обычной улыбчиво-сердитой маминой суетливости, казалось, что все привычные движения - колготки, носки, брюки, сапоги - лишь прелюдия... не к обычному, нет, к новому, непонятному, пугающему своей навязчивой неотвратимостью...
Котик пытался капризничать - ему казалось, если сейчас он отпустит мамину руку, уйдёт в тёплую и манящую игрушками группу, то случится ЭТО - непонятное, ненужное, порвётся ниточка, связующая их с мамой крепче любого каната.
Весь день он носил в себе эту тоску, оберегая её от шумных друзей и участливых воспитателей, наверное, первый раз почувствовал Котик колючее и холодное - одиночество, и, не зная что делать с ним, горевал - искренне и полно. После полдника стало хуже - горе выливалось слезами. Мерили температуру, спрашивали, что болит. В итоге решили звонить маме.
Пришёл папа. Это и стало последней каплей. Котик больше не сдерживался - и напрасно было утешать, ведь никто не мог успокоить маленькую метущуюся душу, только... мама...
...а вечером он забрался к маме на ручки, прижался к тёплой, мягкой груди и попросил: "Покачай меня." И, закрывая глаза, Котик улыбался, понимая, что никогда не порвётся та ниточка, и мама - добрая, строгая, нежная и требовательная - всегда будет с ним...