I. ГОЛОСА НОЧНОГО ГОРОДА
1.
Песенка состарившегося принца
Мой храм разрушенный на вид,
Но служба в нем идет…
У алтаря всегда стоит
Там Ангел – и поет.
Поет он песню, и слова
Струятся в небеса…
Вокруг лишь дикая трава
И гиблые леса.
Здесь до Москвы – не добежать,
Здесь горожан – под ноль…
И будет здесь в земле лежать
Еще один король.
Чье царство было – выше гор,
Дороже слез земных…
Но он был – нищ. Но он был – горд.
И жил без выходных.
И потому, что был умен
И царствовать привык,
Он начал строить Вавилон
И разрушать язык.
Он начал лгать – сперва друзьям,
Потом уже – врагам…
И съежилась его земля,
К чужим упав ногам.
Ему остался лишь кусок
Непаханых полей…
И кто-то выстрелил в висок
Из выросших детей.
И мне, последнему в роду,
По прихоти небес,
Достался этот храм в саду,
И этот черный лес.
И эта голая земля,
Заросшая травой…
И буду царствовать здесь я,
Наедине с собой.
Мне будут Ангелы служить,
Откроются врата…
Я буду тихо восходить
К подножию Креста.
И в чашу царскую мою,
Прижатую к груди,
Слезу я красную пролью
О всем земном пути.
О всех, кому за упокой
Я сослужу теперь…
И Ангел хлеб положит свой
И отойдет – за дверь.
И вот тогда, наедине,
Когда лишь – я и Бог,
Всей неприкаянной стране
Я подведу итог.
И Чашу к небу подниму –
С причастием Твоим…
И всех прощу, и все – пойму.
И стану – молодым.
2.
Пляшут веки у спящей подруги...
Накануне московской весны
В занесенной снегами округе
Черных птиц восклицанья слышны.
Скрыта тайна в бессоннице птичьей.
Спят влюбленные в тесном тепле...
И невидимый им Третий Лишний
По заснеженной бродит земле.
3.
Твои ладони - две иконы.
Когда охватывает страсть,
Мужчина твой им бьет поклоны
И их старается украсть.
Но редкий вор бывает нежным...
И в памяти его храня,
На белые твои одежды
Ложатся отблески огня.
И ты стоишь свечою строгой
И смотришь в темное окно...
И кто-то долгою дорогой
К тебе идет давным-давно.
4.
Твое имя - на моем языке.
А язык мой - за зубами давно.
И моя синица сдохла в руке,
А журавль стучится клювом в окно.
Он ко мне с небес спустился вчера
(Птиц небесных не пускают в дома!)
А душа моя молилась с утра,
И отбеливала строки - зима.
А на атласе ладони твоей
Столько линий, сколько в церкви - икон...
И когда-нибудь ты будешь моей -
С наступлением Последних Времен.
5.
Небеса раскрылись на мгновение.
Чистотой их - мы поражены...
Мне Господь послал стихотворение,
О котором знать не все должны.
В нем слова другие расположены:
Молниями бьют они - меня.
И полны их буквицы угрозами,
Порохом Небесного Огня.
Но горит бумага легче пороха
В таинстве восторженных стихий...
И летят в дыму, летят по воздуху
К небесам горячие стихи.
Там они найдут свое пристанище,
В вечности, для Одного Чтеца...
И земные строки - их товарищи -
Не увидят тайного венца.
6.
О, волосы твои густы!
Глаза твои черны!..
Из всех мужчин все те глупы,
Что выбились в чины.
У них глаза блестят, а рты
Прожорливых птенцов.
И не мужчин в них видишь ты,
А денежных купцов.
Ты смело юбками трясешь,
Ты дьявольски нежна.
Но честь свою всегда спасешь,
Когда придет нужда.
Так только женщины мудры!..
Но, раскусив вранье,
Ты можешь выйти из Игры
Или войти в нее.
7.
Новый Год. Мы на кухне, вдвоем,
Из бокала разбитого пьем.
И целуемся, второпях,
Потому что сидим в гостях.
А Луна на полу лежит.
И хозяин на всех брюзжит.
И пластинку идет менять,
Чтобы в танце тебя - обнять.
Белый снег за чужим окном.
Тесен мир за одним столом.
И колени твои крепки,
Как два шлюза одной реки...
Ночь темна, и рука тепла.
И осколок блестит стекла.
Словно будущему грозя:
Из разбитого пить – нельзя.
8.
А тогда, в начале лета,
Красном, как немецкий плед,
Ты была моя Джульетта,
Двадцати неполных лет.
Ты тогда смеялась звонко.
Не курила, не лгала.
От волос твоих заколка
В ящик пряталась стола.
Старый кот, как третий лишний,
Не сводил серьезных глаз...
Барабанил дождь по крыше
В этот очень поздний час.
И цветы, как микрофоны,
Все стояли на столе...
И молчали телефоны
В этой сумрачной стране.
И в притихшем было мире
Ночь царапала окно...
Мы в нетопленой квартире
Пили теплое вино.
Как союзники на Эльбе,
В час усталости земной...
Спали войны в колыбели,
И земля была сырой.
9.
Держит веер карточный рука.
Женщина играет "в дурака".
Бережет козырного туза.
Смотрит выжидательно в глаза.
Вечеринка вечера длинней...
Карты чьи окажутся сильней?..
Женщина играет и живет.
Опустел, как дом, ее живот.
Дети спят. Колода на руках.
Мальчик остается в дураках.
Говорят, победа не горчит...
Проигрыш ее не огорчит.
10.
У женщины ресницы загнуты.
Беретик над пушистым локоном.
В метро мужчины дышат загнанно,
Когда ее качает около.
Они хватаются за поручни.
Они теряют равновесие.
Они безлики и беспомощны,
Как похоронная процессия.
Их жены к ним готовят санкции,
Чтоб не глядели так печально...
А диктор объявляет станции,
Проглатывая окончанья.
11.
Такая тишина на небесах.
Где заповедей зыбких заповедник...
Где Старый Бог, как старый проповедник,
Устав шептать на разных языках,
Слагает речь для Страшного Суда
И рассыпает семена знамений...
А ангелы, без лишних откровений,
Как призраки, спускаются сюда,
Обугливаясь в воздухе ночном,
Ломая крылья, как поэты - перья,
И падая перед закрытой дверью...
Бескрылый ангел - безобразный гном.
Но в хриплых и тяжелых голосах
Такая мощь, что ночью дети плачут!..
А взрослые глаза куда-то прячут...
И тишина стоит на небесах.
12.
Ветер, как в гражданскую войну...
Я сижу, как некий обыватель.
На экране - мой обозреватель.
Это долг - поддакивать ему.
Смутные настали времена.
Ноги в тапки, словно в стремена,
И на кухню - в малую державу,
Холодильник брать, как дед - Варшаву...
(1989)
13.
Воздушная граница на замке.
И ангелов гоняют, как пиратов.
А родина моя - в черновике...
На родине - раздолье для пилатов.
Уснувшее отечество мое -
Пустой ковчег, плывущий по теченью...
Придет рассвет, когда петух поет,
И позднее свершается Крещенье.
Пусть 10 лет - тяжелых, как веков,
Минуют нас и не раздавят весом!..
Но скомканы листы черновиков...
Спят петухи. И нужно спорить с бесом.
(1989)
14.
Последний парад
"Наверх, вы, товарищи, все по местам...."
(из песни "Варяг")
Над Россией кремлевские звезды горят...
Выходите, солдаты, на последний парад!
На священный парад. На Победный...
Разверните знамена, примкните штыки.
Долг последний - печатные ваши шаги.
И ударит вам колокол медный...
Звук его будет чистым, как имя страны,
Чьи герои когда-то вернулись с войны,
Опаленные и молодые...
Раз в полвека в России особый парад:
В бесконечных шеренгах солдаты стоят.
Здесь и мертвые, здесь и живые.
Вы пройдете парадом по горькой земле.
Вся дорога - в цветах, вся Россия - во мгле.
И бездарны правители ваши...
Но последний ваш Маршал ведет вас туда,
Где сверкает последняя в небе звезда,
И победные слышатся марши.
И за вашими спинами солнце встает.
И петух, самый первый, вот-вот запоет,
На полвека всего припозднившись.
На трибунах уже занимают места...
И уходит, под тяжестью страшной Креста,
Век Двадцатый, ни с кем не простившись.
15.
Без любви жить не могут народной
Лебедь белый и пес подзаборный.
Их звериная жизнь на виду,
И ее не утопишь в пруду.
Завтра лебедь объявится черный,
Пес в ошейнике бродит ученый...
Перемены в стране вопреки
Обещаниям твердой руки.
Но у лебедя - красные лапы,
А у пса - непременные блохи.
От предчувствий снимаются шляпы,
И делишки звериные плохи.
Если лебедь меняет окраску,
А изгой обретает породу,
Нас зовут в незнакомую сказку,
Как в холодную темную воду.
Где железные крылья - у птицы,
Где хвосты отрубают и шеи...
А газеты молчат, как убийцы,
С каждым днем на пятак дешевея.
Что считать здесь концом, что началом?
Голова или задница в мыле?..
Лебедь серым плывет кардиналом,
Пса зачем-то на цепь посадили.
Как два брата они в мире диком.
Будем ждать лебединого лая...
Высшей формой их жизни и пиком
Оказалась дворовая стая.
(1996)
1-я ПОЭМА О ЧУДАКЕ
(в 2 равноценных частях с эпиграфом)
Там, за окном, закат разлит,
И день неторопливо вянет.
А я, как колокол, отлит,
Но за язык никто не тянет...
1.
Чудак бродил по этажу...
Дымили дамы на балконах...
Шатенки склонны к шантажу:
Они, в прозрачных балахонах,
Просили спичек, сея кашель...
И он дарил головку каждой.
Но эти женщины неловки,
И мало им одной головки!..
Чудак катался колобком,
Боясь расстаться с коробком.
О, дочери простых прорабов!
Рабыни негров и арабов!..
Вам ложе заменил матрац...
Намазанные амазонки,
Мистерий уличных масонки,
Позорища народных масс!..
Но иностранцам тел мосты
Заменят все "телемосты"...
А чудаку нужна шатенка
Восточно-русского оттенка.
Его шатания и шаткость
Отдельных жизненных позиций
В шатенках вызывали влажность
В районе области амбиций...
Они безоблачно дымили
И этим мальчика томили.
И принимали массу поз,
Дабы позлить его немного...
Как пес, глодая взглядом ногу,
Чудак наш заступал на пост.
Так, если женская нога
Способна вызывать накал
Таких страстей, то как при этом
Должно сочувствовать поэтам!..
Ребенок-стих встает на рифмы,
Как на носочки... Боже мой!
"Души прекрасные" нарывы
Посвящены тебе одной.
Любовь, как злак взрастает сорный...
И стих, как мальчик беспризорный.
Аллитерация - "А" литер.
Чудак смотрел на некий свитер:
Вся неподвластная векам,
Там грудь дымилась, как вулкан...
И перси, как персты пророка,
Торчали вверх, дразня жестоко!
Двумя прямыми Лобачевского
Сходились ноги в точке "икс"...
И вид ее - последний писк!
И вес - собрания Ключевского!
Шалея от такой шатенки,
Штандартом возомнив штаны,
Чудак стоял в ее тени,
Как возле города Ташкента.
Ломило в области височной...
Шатенка жгла звездой восточной,
Свивая гнездышко уже
В его бесклассовой душе.
И день сворачивался в свиток...
И ветер забирался в свитер.
А Дева, помазком помады
Обмылив губки наугад,
Смотрелась в розовый закат,
И губы жаждали прохлады...
Она, над бездною воздушной,
Вся замерла, как умерла.
И ночь бесстыдницей послушной
Над ней раздвинула крыла.
И токи сладкие земли
Ее сквозь туфельки прожгли!..
Вот так они стояли рядом,
И струи воздуха лились.
Тела пропитывались ядом,
И ауры переплелись...
Глаза за горизонт глядели,
Рождались звезды в небесах,
И руки их похолодели,
И стрелки замерли в часах.
И время становилось тайной...
И жизнь была - дорогой дальней.
В пространство полное смотря,
Смотрела Дева за моря,
За горы и за край Вселенной...
Она была зверьком ночным,
Что ночью может стать ручным...
Для всех она звалась Еленой!
И он молился ей, как инок,
Иносказанно, как дано:
Как деревянный Буратино,
Как ратник под Бородино.
Он создавал себе кумира...
А Дева снова закурила,
Слизнув помаду языком,
Наедине со сквозняком.
Наедине с душой и телом.
И в Деве пробуждался Демон...
Между духовным и телесным
Еще ворочались лавины,
Но кто-то предложеньем лестным
Соединил две половины.
2.
Когда весна приходит в город,
С грехом и смехом пополам,
Сто женщин открывают ворот
И юбки шьют - "колокола"...
К ним, с наступлением зари,
Придут мужчины-звонари!..
И пусть доказывает спорщик,
Что он в судьбе ее - один,
Но каждой женщине настройщик
Ее души необходим!..
Весна дана для исцеленья.
И в шумном таянье снегов
Уже заложено леченье
Любых болезней и грехов.
И это юное созданье
Глядит на мальчика, дивясь...
И между ними Мирозданья
Установившаяся связь.
И, говоря "высоким штилем",
Герой к ней повернулся шпилем...
И, поразив до тошноты,
Раба бедра - ресниц лучами,
Шатенка перешла "на ты"
И чудака поила чаем.
И в комнате ее вечерней
Горела лампа в сто свечей...
И что она была "ничьей",
Чудак догадывался вчерне...
И, доверяя чудесам,
Провел рукой по волосам.
И пальцев кончики ожгло!
И искры, как роса, стекали...
И все прошло. И все прошло.
И только ветры не стихали.
Но было сумрачно вокруг,
И сердце биться уставало.
Работа органов испуг
У организма вызывала...
Пусть столь коварный каламбур
Простят Москва и Ленинбург!..
Они сидели парой чинной...
И мальчик ножик перочинный
Открыл, как Берингов пролив,
Ни капли крови не пролив!
А радио играло - танго...
И торт открыт, как сердце Данко!
И Дева, розой закусив,
Сидела, разом загрустив...
Она была сама в себе:
И жизнь ее текла - в борьбе.
Чудак молчал, как ополченец,
Ночной изведавший бросок...
Мыслитель часто - многоженец
(Обоими кишит Восток...)
А в нашем Северном Палермо
Моя любовь - моя поэма!..
И стоит в образ раз войти,
Как мне с женой не по пути...
Гарем наш в книжке записной:
С нее сдуваем пыль весной.
Чудак любуется ногами,
И в горле пенится слюна...
Герои часто полигамны
(Им ставит памятник - страна!)
Вот две звезды - как две любови
Висят на сердце у божка,
И на движение любое
Страна глядит исподтишка.
Чем отличается герой?.. -
Ему нужны штаны с дырой!
Чем выше грудь - тем чаще сердце!
И тем чувствительнее - мы.
Ресницы хлопают, как дверцы
Для нас распахнутой тюрьмы...
И эта Ночь Открытых Окон
Ведет победною тропой
Всех чудаков в семейный кокон
(За эротический разбой)...
Им спать у стенки, убиенным,
С последней женщиной Вселенной...
Глаза - как гильзы - потускнели.
Луна скатилась за чердак...
Сидел, как рыцарь (на постели)
С колодой карточной - чудак.
Десятку побивая дамой:
Последний бой - он трудный самый!..
И уходили короли
В поход за краешек земли.
Курила девочка, банкуя...
И шла Игра - до поцелуя!
Так, перемалывая вздор,
Они готовились к Осанне...
И Поцелуй, как Командор,
Пришел - и склеил их устами.
И ночь заплакала навзрыд,
И отступила за границу.
Был горизонт зарей изрыт,
Как черновик - во всю страницу...
Они ослепли на века,
Когда легли на облака!
16.
Август, 30
У августа в запасе день...
Везут курортники детей.
Висит Полярная звезда,
Мигая экономно...
И пол-Союза в поездах
Трясет навстречу дому.
А дом, когда еще он есть,
Готовит возвращенцам месть.
А дом стоит и смотрит косо,
Построенный во время оно...
Любовник, как в открытый космос,
Ныряет в будку телефона.
И, опустив, мерзавец, "двушку",
Спокойно набирает номер
И осторожно шепчет в ушко,
Что, - жив-здоров, но сердце ноет...
И вот проскальзывает - "киса"!
(Как знак - они конспиративны...)
И та, что опытней чекиста,
Уже выходит из квартиры.
И мужу говорит: "До вечера!.."
И тот посмотрит вслед доверчиво.
Так, жертвуя семьей и телом,
Свободы впитывая дым,
Та женщина, как хрупкий демон,
Идет со спутником ночным.
А позади нее - пустыня.
А впереди - блестит река.
И эти заросли густые -
Ее другие берега...
Мужчина - зеркало кривое!..
И потому-то, потому,
Лишившись прежнего покоя,
Уходит женщина во тьму.
Реки серебряное ложе.
Часы песочные текут...
Здесь змеи сбрасывают кожу.
Слова забытые влекут.
Здесь женщина меняет возраст:
Ее судьбы горит костер...
И вот мужчина - только хворост!
И ночь раскинула шатер
Над пламенем ее высоким...
И в центре этого костра
Пылал любовник одинокий.
А ночь - за стенками шатра -
Отброшена к ее рожденью
И отошла в небытие,
Тем совершая отторженье
И отражение ее.
17.
Женщина четырнадцати лет
Смотрит так, как будто вас здесь нет.
Сигаретку пальчиками мнет
И охрипшим голоском поет.
Женщина четырнадцати лет
Презирает всякий интеллект.
Переходит с песен на жаргон
И уходит вечером в «Сайгон».
К женщине четырнадцати лет
Подойдет потерянный субъект.
Прислонившись к стеночке плечом
Заведет бодягу ни о чем.
А она, не слушая речей,
В обществе поношенных плащей,
Будет пить свой «маленький двойной»
И молчать, как мир перед войной…
Женщина из нашего двора.
Итальянской девочки сестра.
(1986)
18.
«Товарищ Сталин, Вы – большой ученый…»
(Ю.Алешковский)
Товарищ Ельцин, Вы – большой политик!
К народу Вы выходите всегда.
Вы Горбачева Михаила критик:
Во лбу у Вас горит его звезда.
Гори, гори, звезда полей и башен!
Сверкай в стакане красное вино!..
Когда Ваш мир покажется нам страшен,
С Кручиною мы выпрыгнем в окно.
Последний вождь великого народа,
Вы выросли, как водится, в низах.
Отец Ваш – Ленин, Ваша мать – свобода!
И мальчики гайдаровы в глазах…
Уходят под конвоем депутаты.
Веселая в России кутерьма…
Вон желтые кремлевские палаты,
В которых нет ни горя, ни ума.
А поутру, когда они проснулись,
И вкус победы был во рту тяжел,
От них ушел еще один Бурбулис
И Стенька Жириновский к ним пришел.
И в этом мире, злом и бестолковом,
Где граждане – свободные рабы,
Вы стали нашим Леней Голубковым
И символом бесклассовой борьбы!..
Живите тыщу лет, товарищ Ельцин!
От Вас ждет новых подвигов страна!..
Над родиной лоскутной песня лейся
Заместо стали или чугуна.
(1994)
19.
Бьется в тесной печурке Сурков…
В.Суркову, заместителю главы
Администрации Президента (Кремль).
Владислав! Мой липецкий земляк!
У поэтов есть такой обычай:
Если ты пожертвуешь «трояк»,
Твой «трояк» считается добычей.
На него (условно говоря)
Купим мы чего-нибудь попроще…
И придем – тебя боготворя –
На твою кремлевскую жилплощадь.
До тебя здесь Бедный жил Демьян:
Широко шагал – со всеми в ногу…
И когда бывал стихами пьян,
Выходил один он на дорогу.
Ту дорогу, что уже внутри
Той Стены, которая всех выше…
И кричал он Богу, - посмотри!
Только Бог Демьяна не услышал.
Бог блатных убогих не любил:
Хоть стихи писал и сам Андропов,
Но в Кремле достаточно чернил,
И секретарей всегда - до жопы.
Владислав! Хотя ты не поляк,
А земляк – но Смутная эпоха
Говорит, что ты не дашь «трояк»…
«Нашим» плохо, Славик, «нашим» - плохо!..
Как ты мог, с какого бодуна
Породить такого «якименко»?..
Где твоя высокая струна? -
По твоим партнерам - плачет стенка.
Впрочем, в этом точно что-то есть:
Из стены Кремлевской – Стену Плача…
Славную ты им устроил месть:
Кукарача, Слава, кукарача!..
(2005)
20.
Буденовская
В гнилой Москве – мы люди цельные.
За что мы боремся – спроси!
Пусть наши бизнесы расстрельные
Не приживутся на Руси.
Пусть наши детки бесшабашные
Еще по-русски говорят…
Но где вы, умницы вчерашние?
Они вас – не боготворят.
Вы, потерявшие отечество,
Что предложили им взамен?
Какое (на фиг!) человечество
Мы осчастливили, Сэмэн?..
Семен Михайлович, вы помните
Как раньше – с шашкой наголо,
Врывались вы в чужие комнаты
И были радостны зело?
Тогда на острие зазубренном
Держава корчилась, дрожа,
Питались грешники - изюбрами
И рыбу кушали с ножа.
И командиры ваши красные
Искали истину – в вине.
И чьи-то девушки прекрасные
Не уступали им – в цене.
Смотри, мой маршал, сколько выпито!
И сколько выбито – долгов…
Твой конь давно не бьет копытами,
Твоим бойцам – не до стихов.
И вся буденовская конница,
Как новоявленная рать,
На свете том – все та же вольница,
Которой выпало – летать.
А мы, земные и бес конные,
Уже не держим на кону
Свои случайные, законные,
Хотя их ставят нам – в вину.
Но шашкой можно выйти в дамки – и
Проскакать по облакам…
Накроем головы - панамками:
Наш век тебе - не по зубам.
21.
КАЗАКИ
«Как родная мать меня
Провожала…»
(Д.Бедный)
Как по берегу реки,
По-над Доном,
Проносились казаки
Эскадроном.
Лаком крыты козырьки,
Лица злые.
Молодые казаки.
Пожилые.
Пыль на спекшихся губах
Злей крушины.
А в холодных погребах
Ждут кувшины.
Языки у всех лежат
За зубами.
Только коршуны кружат
Над чубами.
Жизнь разбита, как хлеба,
На полоски…
За рекою не пальба –
Отголоски.
Пулеметы на басах
Захлебнулись…
Знать, от всех на небесах
Отвернулись.
Каждый смотрит, словно волк,
Исподлобья.
Каждый сам несет свой долг,
Как надгробье.
Без приказа ни на шаг –
Дисциплина.
Свистнет птицей в камышах
Пуля в спину.
Кровь ударит, как родник,
На рубаху.
Солонее слез родни
Жжет рубаку.
Нежно выронит тогда
Он поводья…
Полетит стрелой беда
На подворье.
Как по берегу реки,
По-над Доном,
Проносились казаки
Эскадроном.
Смелость цену им вдвойне
Подымает…
Победителей в войне
Не бывает.
22.
Когда нет нежности в одной
Из лучших половин,
Любовь повернута спиной
К тебе. И ты – один.
Как будто бы закрыл Господь
Один из тех путей,
Где празднует субботу - плоть
В кругу своих детей.
Где набивают закрома
На 8 лет вперед.
Где даже «горе от ума»
Свое всегда возьмет…
Как будто бы тебе в вину
Поставлено судьбой,
Что выбрал ты не ту жену,
Не в тот ввязался бой.
Не тех прикармливал друзей,
Не всех врагов прощал…
И возвращается (ей-ей!)
В лицо – своя праща.
Тогда я вижу – сколь высок
Твой замысел, Творец!..
Когда в руках Твоих песок,
А строишь Ты – дворец.
Когда, испытывая нас,
Ты отсекаешь Сам
Все лишнее, что видит глаз,
И что удобно нам.
Когда, забыв земной размен,
Став выше чувств пяти,
Мы встать готовимся с колен,
На Млечный путь – взойти.
Поверх опущенных голов,
Растерзанных пространств…
Туда, где небо – выше слов,
И слово – выше царств.
Куда приходят не толпой,
И даже не семьей…
Но чтобы стать – самим собой.
Чтоб стать – самим собой.
23.
Живем - младенцем в колыбели!..
Когда качают - без паденья.
Пересекутся параллели -
И этот Крест - как преступленье
Не совершенное (быть может!)...
Но подставляя - спины, плечи
Берем. И все! И совесть - гложет.
И расплатиться - нечем. Нечем.
24.
ПЯТНИЦА, 13-е.
1.
не все то золото, что все-таки блестит…
пространство взорвано – Империя смердит;
но где спасательный жилет пикейный мой?
и обязательный отсчет – перед женой?
уже объявлена Небесная Война:
вернулось главное – страна моя больна…
и врачеватели бездушные в Кремле
ниспровергатели порядка на земле;
и только Бог еще молчит, как партизан:
старухи крестятся, отец Левиафан
им отпускает все 11 грехов
и занимается писанием стихов…
2.
копытца цокают – Москва полна чертей:
с друзьями чокаюсь и думаю – ты чей?..
друг улыбается и кормится с руки
и притворяется, что сточены клыки…
и эта МЕРЗОСТЬ ЗАПУСТЕНИЯ видна
последним пьяницам – и формула вина
не в Кану канула, а кинута к ногам:
в вине нет градусов - так кажется врагам…
с утра под окнами бьют дворники стекло:
нам всем когда-то здесь родиться повезло;
нас тоже бьют, чтоб было легче подобрать:
какая разница во что нас собирать?
2-я «ПОЭМА ДЫРЫ»
И я лицо свое умыл
И полотенцем вытер,
Но мозг, как зуб, ночами ныл
И плакал в старый свитер...
Автобусы качают лица.
Так начинается среда.
С телами-таймерами слиться...
Работа - средство и среда
Необитания. Отстойник.
Где я барахтаюсь за "стольник",
А повезет - за полтора.
Мой разум - "черная дыра".
Из этой внутренней дыры
Смотрю во внешние миры.
Девчонка - розовая львица.
Вокруг нее опасно виться.
В ней просыпается рефлекс
И дарит Вам приставку "Экс".
И я пером грызу затылок,
В носках не замечая дырок,
И шлю последнее "прости"
Последней девушке Руси.
По наблюдениям старушек
(Нет замечания верней!),
Что меньше девушек, чем "двушек"
В карманах родины моей.
Я не любовник и не раб.
Мне одинаково вредят
Прикосновенья мягких лап
И легкость та, с какой едят.
У львицы безупречный вкус.
В ее глазах янтарный свет.
Любовь похожа на укус:
Есть - ощущенье, крови - нет.
В застое первая из рифм.
О ней готовится Указ.
Бумагу знаками изрыв,
Поэты замерли у касс.
Идет оплата аллегорий...
Я - инженер. Вне категорий.
В пространстве свернутом Дыры,
Где дышит времени петля,
Лежат Священные Дары,
О воскрешении моля.
Желтеют прошлого клочки.
И нет у памяти корней.
Там, сердца слушая толчки,
Я часто думаю о ней.
Я вижу маятника ход.
Следы к ней залиты слюдой.
Любовь, как памятника пот,
Проступит каменной слезой.
Я четвертован был в четверг.
Палач мой плакал у окна.
Как этот плач похож на смех!
О, как естественна она!
Но эти слезы были злы.
Мне стыд глаза ел, словно дым.
Вот так развязывать узлы
Доступно женщинам одним.
Любимой завершен распад.
Я грудью врезался в закат.
Белее ночи, мела
Шатался очумело.
По тем местам, по тем местам,
Чтоб усмехнуться криво,
Где в первый раз к ее устам
Допущен, как к архивам...
По тем местам, под тем мостом,
Где парочек, как птиц.
Где начинался мой разгром
Под взмах ее ресниц.
Моя свобода! - Смерть моя!
Ты мне сестра теперь.
Немая девушка-змея
За мной закрыла дверь.
Немая - значит, не моя...
Отвергнутый смешон.
Как нищий, нищенку кляня,
Бегу из царства жен.
Там точат лясы и ножи.
Там дремлют сытые мужи.
Там дети громко плачут.
Там чьи-то письма прячут.
Автограф взяв, ушла на зов...
А мне, сгоревшему, с азов.
Я, августейшая особа,
Из августа бреду в июль.
Там, с обещанием "до гроба",
Приносят вести в вестибюль.
Там водят за нос, как хотят,
И поцелуем нежным
Нас топят, как слепых котят,
Изящно и небрежно.
Увы! Тонуть приятно.
Любовь выводит пятна.
Я свечи восковые жег
И слушал певчих пенье.
Плескалось пламя, как флажок,
Как знак долготерпенья.
Я в лики тусклые глядел.
Я отрывал святых от дел.
И сам, свечой сгорая,
Стучал в ворота рая.
Туристы крестятся в углу.
Свеча похожа на иглу.
Девчонка, бешено жуя,
Вздохнет, глотая слюни:
Какое качество жилья! -
И в храме жвачку сплюнет.
И двинет дальше по Руси,
По номерам и весям...
Но паруси не паруси,
От скуки - хоть повесься!
А мальчики колодой карт
Мелькают, рук не грея...
И снова фильм пошел в прокат
Про капитана Грея.
Миры выходят из игры
И в чрево прячутся Дыры.
А день угасал, как события в Польше.
В разбуженном гаме
Искал, как приезжие - Красную площадь,
Офелию - Гамлет.
Он был одинок, как какой-нибудь старец.
И вечности свечи
Горели над ним. И незапертый ларец
Открыть было нечем.
Но девушка в белом из пасти кофеен
Не выйдет наружу...
И Гамлет умрет. В сонном царстве Офелий
Никто не разбужен.
Душа за телом, как собака,
Бредет и думает инако.
А тело, под толпы плитой,
Как муж под жениной десницей...
У встречных девочек ресницы
Покрыты пылью золотой.
И солнце, в полной лени,
Им золотит колени...
(1988)
25.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Мой сыночек, не кричи!
Мы с тобою - москвичи!
Здесь, на красных площадях,
Плачущих не пощадят...
(1991)
26.
Мы мало меняемся внешне.
На родине наших отцов
В рассохшейся старой скворешне
Никто не выводит птенцов.
Машины, солдаты и куклы
Давно свезены на пустырь.
Задрал продырявленный купол
К седым небесам монастырь...
Нас солнце горячее будит,
Прямыми лучами пыля.
Веселые сильные люди
Пускали в распыл тополя.
Взлетали фонтанчики пуха.
В лучах испарялась роса.
И плакала горько старуха,
Что с этой аллеей росла.
Мальчишка ногами затопал.
Застыл на земле муравей.
Простился с живущими тополь
Стремительным взмахом ветвей.
...А вечером крупные звезды
Угрюмо светили во мгле.
Но птичьи разрушены гнезда.
И пух размело по земле.
(1986)
27.
По лирике, как по болоту,
Тропу опробуя пером...
Одним пожертвовать ребром -
Как прорубить окно - в Европу.
Исторгнуть из груди - восторг!
Забыть, что надобно прощаться...
И никогда на тот порог
Тем мальчиком - не возвращаться.
(1987)
28.
Я был ее единственным поэтом.
И в год второй студенческого стажа
Ее лицо мне виделось в портретах
Голландской школы в залах Эрмитажа.
Когда страна косноязычно пела
Свой гимн Москве, распахнутой, как Мекка,
Мне улыбалась фрейлейн Изабелла,
Красавица семнадцатого века.
Какие ветры встанут за порогом!
Какие марши нам ударят в спины!..
Но никогда в нас не посмотрит строго
Красавица с затерянной картины.
Кто ей пошлет любовную записку
И поднесет цветы, как пионеры?
Моя студентка выросла в связистку:
Удел всех фрейлейн - выйти в инженеры.
От времени уже темнеют краски.
Стареет холст. Но Вы не постарели.
Прощайте, фрейлейн! Закрывайте глазки.
Я к Вам приду на будущей неделе.
(1985)
29.
Такие вот унылые дела...
Подруга, в знак протеста, родила.
И муж торчит, что стал отцом семейства,
Не уяснив всей прелести злодейства.
Не дай мне Бог служить громоотводом.
Чтобы потом, пред всем честным народом,
Предстать, как доказательство другим...
Она стирает грязные пеленки.
Она теперь в заботах о ребенке.
И колыбельную поет, как гимн...
(1988)
30.
В кормящих мамах прочность стен Кремля.
Они живут на тридцать три рубля.
Они не спят шесть месяцев подряд.
Они в пространстве собственном парят.
Кормящим мамам две даны души.
Одну оценят умные мужи.
А вот другой, нигде и никогда,
Не разгадать. Да будет так всегда!
Она дана, как тайна и как речь...
Попробуйте в себе ее сберечь!
(1989)
31.
Лакала облако собака...
От языка - по луже волны.
Бока собаки надувались
(работал внутренний насос).
Она дышала воспаленно.
Она смотрела утомленно.
И кашляла над черной лужей,
Как может кашлять человек.
Шли пешеходы, как будильник.
Сердца их тикали в желудках.
А стрелки ног передвигались,
Отсчитывая день и час.
Они мечтали о собаках.
Они торчали в зоопарках.
И на породистую суку
Влюбленно пялили глаза.
...собаку сбили мотоциклом.
Мотоциклист был оштрафован.
Он все доказывал сержанту,
Что псина бросилась сама.
Никто такому не поверил...
Толпа оплакала потерю
Червонца, псины и чего-то,
Чего никто не мог понять.
(1986)
из старых стихов
32.
Наверное, на родине моей
Сирень цветет и птицы не смолкают...
И Тихий Дон в ручей перетекает,
И свищет ветер в куполах церквей.
Наверное, на родине моей
Еще живут мои однофамильцы.
Чем постоянно кормятся кормильцы?..
(В счастливом детстве - нет очередей!)
Наверное, на родине моей
Лишь памятники обо мне и помнят.
И половицы уцелевших комнат.
И старый двор, забытый и ничей.
И все в порядке смысла и вещей
На родине оставленной моей.
(1989)
33.
И это было в нашем веке!
И в доме, полном старины,
Фортепиано фирмы "Беккер"
Считалось русским, как блины.
И девушек сухие пальцы,
По белым клавишам кружа,
Старинные играли вальсы,
В которых плакала душа.
Десятилетия, как ливни.
И ни мелодий, и ни слов...
Желтеют клавиши, как бивни
Забытых в комнатах слонов.
На стороне играют свадьбы.
Самостоятельность ума...
И вымирают, как усадьбы,
Большие русские дома.
(1988)
34.
на родине моей все тот же звон
колоколов соборной колокольни…
и обмелевший неприглядный Дон
такой же тихий, как любой покойник.
жив – монастырь, а в городе моем
убито время…но народ не ропщет:
он также собирается втроем
и что-то пьет – и смотрит, как извозчик.
но сила человеков/лошадей
ушла в пески и превратилась в глину…
и гул ушел с торговых площадей,
и груза нет, под что подставить спину.
и потому свободная спина
ушла в живот – и в килограммы сала…
брюхатая небритая страна –
ты все-таки беременною стала.
каким ты нас порадуешь мальцом?
родится ль он – здоровым и тверезым?..
и если мир земной – перед концом,
Хотя бы пусть он будет не обрезан.
35.
Год Змеи - это год Зимы.
Поживем на краю земли.
Поглядим на тайгу в упор,
Как глядит на нее топор.
Поглядим на иной уклад.
Почитаем земной доклад.
Проследим путь звезды к земле.
Отоспимся в чужой семье.
Не сорвешься - с цепочки лет.
Все земное оставит след.
(1989)
36.
"На свете счастья нет. Но есть покой и воля..."
А.С.Пушкин
Свобода наша неизбежна:
Нас первой унесет волной.
И жизнь уже не будет прежней,
Когда воротимся домой.
Как в повести о блудном сыне,
С ее отчетливым концом,
Нам кочевать по всей России
С всегда нахмуренным лицом.
И если в горле колом - бури,
И речи - пресны и просты,
То наши фразы каламбурны,
И все исчерканы листы.
Нам уходить учениками,
С глазами, полными стекла...
Так жизнь черна - черновиками
И ученичеством - светла.
Нам остается только воля,
Ее другие берега,
Где роль почетного конвоя
Несет печатная строка!
(1989)
37.
По Невскому солдат водили...
Прохожие солдат давили.
И сами громко возмущались.
А те тихонько восхищались...
А, может, им "до лампы" даже
Мосты, дворцы и эрмитажи,
Колонны, портики, мансарды...
Солдатам нравятся казармы.
К чему привыкли, то и строим.
Таланты привыкают - строем.
Застенчивы, как новобранцы,
И перед обществом - засранцы.
Из строя вырвется смешок...
В руке у критика - горшок.
Солдаты в сторону глазели.
Солдатам нравились мамзели
И девочки восьмого класса.
А девочек на Невском - масса!
Но только строй на то и строй:
Глазами - ешь, и волком - вой...
И по причине воздержанья
В строю солдат рождалось ржанье.
И их фантазия вела
Туда, где женские тела...
И ни один не будет в курсе
Организованных экскурсий.
(1988)
38.
КОЛУМБЫ
Провожатые машут платками и чертят кресты...
Штурман корабль проведет сквозь игольное ушко.
Кто-то требует ясности с наступлением темноты.
Его возьмут на поруки или возьмут на пушку.
Первое плаванье после латания дыр.
Часть команды с потерей банкнот потеряла рассудок.
Море меняется, если меняется мир.
Вернутся те, кто имеет крепкий желудок.
Почему-то стареют сидящие на берегу.
Те, что на судне, не доступны для тех, что на суше.
Если верить штурману, можно не верить врагу.
Если бьются сердца, разобьются ли вдребезги души?..
Чем дольше плаванье, тем меньше еды и острот.
Повесят носы, а кого-то повесят на рее.
Вселенная заперта, словно сибирский острог.
И знание цели не делает личность добрее.
Существует надежда, пока не кончается ром.
Но "белые пятна" наводят на черные мысли:
Европа открыла Америку, чтобы устроить погром.
И встречает посланцев ее, как членов высоких комиссий...
Плывущие в ночь вместо берега встретят рассвет.
Поход бесконечен, как терпение Господа Бога.
Сменились ветер, команда и чей-то портрет.
И что-то чернеет вдали по правому борту...
(1988)
39.
Ночь подула на ресницы.
На столе - цветы...
Я хочу тебе присниться
Так, как снишься ты.
И боюсь, что ты устало
Встретишь этот сон...
Ничего. Начну сначала.
Я в тебя влюблен.
Спи и слушай... Очень-очень.
Словно зодчий - в храм.
Не отправлены по почте
Сотни телеграмм.
Помещу, пока я точен,
На один листок.
Спи и слушай... Очень-очень.
Как пчела - в цветок.
Мир без слов моих непрочен
Для тебя самой.
Спи и слушай... Очень-очень.
Как никто другой.
Ночь подула на ресницы.
На столе - цветы...
Я хочу тебе присниться
Так, как снишься ты.
40.
Я скатерть голубую разверну
И сяду одиноким горбуном...
И Золушку, покорную жену,
Из башмачка попотчую вином.
Окончен бал. Но стрелки разлепить
Не хочет полночь. Все часы стоят.
До третьих петухов тебя любить
Мне черти равнодушные велят.
Бессонница нас осенит крестом,
И нечисть в бездну вылетит, в трубу!..
Мы - в плаванье. И мы лежим пластом
И держим курс на общую судьбу.
А ночь несет на черных парусах
Нас в хищное томление пустот...
И ангелы, усевшись на часах,
На нас взирают с видимых высот.
На стрелках двух, на малой и большой,
Два ангела - спокойные, как псы,
Сидят-стоят над спящею душой
И не пускают в действие часы.
41.
Ангел крылья опустил,
Разрывается душой.
Ангел что-то загрустил
Между небом и землей.
Он – не падший, но пока
У него проблемы.
Не летит за облака,
Слушает поэмы.
Льется музыка – из нас.
Слушает и плачет.
Слезы катятся из глаз,
Нас от Бога – прячет.
Закрывает нас крылом
Белым и потрепанным.
И, наверно, дураком
Выглядит – зареванным.
Если б не стихи, дружок,
Нас давно не стало бы.
Он на дальний бережок
Нас снесет – без жалобы.
И отправится наверх,
В высшие инстанции
Объяснять, что смертный грех
Нам с тобой достался.
Соберут тогда совет
Херувимский с иже…
Скажут: «Девочка – поэт,
А второй – пожиже…»
Но, прикинув на весах
Что там и куда там,
Скажут: «Ладно. Полчаса
Этим, бесноватым…»
Время встанет. Год пройдет,
Как одна минута.
Ангел горькую запьет
Провожая утро.
Знает он – на небесах
Время не такое.
На невидимых весах
Доброе и злое.
42.
И позабудет Королева бала
Свои слова: "Невидима! Свободна!.."
Когда ее свобода – обокрала,
И Времени не будет. И восхода.
Один закат – в две краски – красно-черной…
Один вопрос – и тысяча ответов.
И где-то рядом бродит Кот Ученый,
И прямо в зиму переходит лето…
Тогда глядеть – открытыми глазами
Сквозь времена, дороги и пространства!..
Пока душа – тяжелыми крылами
(два взмаха – век!) летит, как в пропасть, в Царство
Кощеево! И старичок у входа
Ей улыбнется… И привет – свобода!
43.
Держи карманную Кармен
В кармане рваном…
Корми с руки, коснись колен,
Тверди о главном.
Но твердь – плывет, и дышит плоть
На вдох и выдох.
И воздух горьковатый пьет
И ищет выход.
А под ногами грязь весны.
Февраль. Ангина.
И руки чистые нужны:
Девчонка – глина.
Которую не замесить,
Пустив по кругу…
А только словом – попросить,
И делом – в угол.
И раскрутить ее вот так! –
По стрелке – вправо.
Ее помял один дурак,
Да толку мало.
Она – бесформенный сосуд,
Без клейм и масла.
Ее уже не продадут -
Душа погасла.
Но для коллекции веков
И от болезней
Ее узоры черепков
Еще полезней.
44.
На кладбище
Великолепная крапива
Вошла в свой беспроцентный рост,
Осеменяя терпеливо
Природе вверенный погост.
Но, где кладбищенский порядок
Искоренить ее успел,
В кружке крестов, среди оградок
Десятки неостывших тел.
Они пируют на могилах
Своих сограждан и отцов,
Из-под земли черпая силы
Отдать долги взамен концов.
И, с неприкрытым наслажденьем,
Прожевывая жизни клей,
Они зеленым насажденьям
Смешны дремучестью своей...
Иль перепутаны в концерте
Все основные номера,
Иль унесенным ветром смерти
Такая нравится игра.
45.
У компьютера
Герой-дурак во мне еще живет...
Не сеет он, не пашет и не жнет,
А жрет, как жрец, и пьет, как все пииты...
Его возьмет природа на испуг,
Он гнет свое, берет одно из двух
И матом отвечает на молитвы.
А руки стали коротки у всех,
Кто, как за нож, хватался за успех
И получал по полной подпрограмме...
Бес-хакер, как дежурный программист,
С усмешкою глядит на чистый лист,
На коврик самолетный под руками.
Но мышка не бежала по столу...
И небо вводит тонкую иглу
В ту область, где рождаются потоки
Уже не света и еще не слов...
И мой герой-дурак всегда готов
Служить себе и распадаться в строки.
46.
После перерыва
1.
Выходя из себя и рифмуя
«горечь-полночь» «звезда и вода»
я как маленький мальчик рискую
улететь понарошку туда
где земные разорваны нити
всех событий, соитий, судеб…
где Планеты лежат на орбите
выпасая нам - солнце и хлеб
и в движении этом весомом
принимая слова как платеж
Небо каждому станет знакомо
кто наточит язык или нож
ибо чем бы не резали воздух
мир стекает по лезвию - вниз
и товарищам-гражданам поздно
темным ликом на солнечный диск
лицезреть…обещают соседи:
6 лет Солнца – и вечная тьма…
как там (в фильме?) – « а надо ли, Федя?..»
Вспышка. Зарево. Космос. Зима.
2.
чем нам греться? Душа нараспашку
и под полами крыльев ее
Дух свернулся в комочек – и страшно
Перейти ему в Царство Твое.
Чем платить? на тринадцати главах
завершилась Любовь – теснота
в мире тьмы и гниющие травы
забивают нам запах Креста
и Земля как ребенок без мамы
остановится чтобы понять
что чужие нарушены планы
а своих Ей уже не принять
3
«Мир спасет Красота» – говорильня…
мы сожрали Планету - и что ж?
чтоб цыпленком на солнечном гриле
самому под космический нож?..
чтоб в минуты последнего страха
человеческий образ отвыть
отвыкая от света и прахом
раствориться в пространстве «не быть»?..
Да и было ли Слово – в Начале?..
Мир безмолвен. Бесчувственен. Мрак.
И поэты свое – отмычали…
И закончился этот бардак.
47.
Дворник
Скребя лопатой по сугробу,
Законнорожденному в ночь,
Она с зимы снимает пробу
И, разровняв, уходит прочь.
Ее ущербная лопата
Все перегрызла, что могла.
И жизнь ее трудом богата,
Где больше света, чем тепла.
Но если жить наполовину,
Мы все окажемся в долгах
Пред теми, кто ломает спину
И держит нас - в своих руках.
48.
хорошо бы, застегнув ширинку,
к девушке отправиться в глубинку,
что в ковбойской шляпе и сапожках
мальчиков рисует на обложках.
у нее там ручка фирмы «Паркер»,
в ресторан с ней ходит старый хакер,
в среду пиво пьет, в субботу – виски,
утром исчезает по-английски.
говорит с чудовищным акцентом,
никогда не платит по процентам,
засыпает вечером в «джакузи»,
состоит в каком-то в профсоюзе…
девушка такая – это песня!
что нам Беговая или Пресня,
здесь мы не увидим на дорожках
девушек в расписанных сапожках.
где-то там, в далеких аризонах,
в местных негритянских гарнизонах,
девушки цветут и пахнут сладко
русскою молочной шоколадкой.
вот она рисует на обложках
мальчиков и думает о «рожках»,
что наставит всем попеременно,
если я приеду к ней мгновенно.
49.
Эта муза, что рылом не вышла,
Удивительно с нами мила…
У нее европейская "крыша",
Азиатская шкура козла.
В этой шкуре какой-нибудь дуре
Так удобно, легко и тепло…
Рук порханье по клавиатуре,
Как царапанье крыльев - в стекло.
Где-то там, за стеклом монитора,
Столько глаз незнакомых глядят…
(Все мы - воры, и все - режиссеры).
Мы - не любим, и нас ли - хотят?
Но неважно, неважно, неважно…
Мы торопимся сделать свой взнос
В страшный мир. Где живут безбумажно.
Без мужчин и без женщин. Вразнос.
Вылезая из старого тела,
Змей-талант уползает в экран,
Где любой промокашка - Отелло,
И за словом полезет в карман.
Ибо платит наличными тут же,
Выкупая 4 часа,
У которой ни дома, ни мужа,
Лишь открытые в полночь - глаза.
Это учит нас жертвовать телом,
Отпуская на волю и в грязь
Нашу душеньку (нищенку в белом!)
Муза-Клио, над нами смеясь.
50.
Не бойся – но вооружись
(Как будто ты – солдат),
Всем, что спасет чужую жизнь,
И не смотри назад,
Подобно Лотовой жене,
Что обратилась в столб…
Мы на неправильной войне,
Где худшее из зол,
Как производная от лжи,
Расставила силки…
А ты пиши, дружок, пиши:
Поэты – дураки.
Они толкуют о своем,
Как те тетерева…
Им не всегда тепло – вдвоем,
Для них слова – дрова.
Но искра Божия (вот тут!)
У каждого – своя…
Поэты долго не живут –
Для них тесна земля.
И потому так важен – Бог.
И тот надежный друг,
Что прочитает между строк
Твой девичий испуг.
И важен каждый новый шаг,
Пока немы – уста…
Пока лишь музыка в ушах,
И в сердце – теснота.
51.
Твердым лбом о прозрачную стену
Любят биться, рожденные ползать…
Набивая кто шишки, кто – цену,
Принимая удобную позу.
Вовлекая тылы и таланты
Поучаствовать сбоку и снизу…
По песочным часам секунданты
Вымеряют отсрочку и визу
Матерятся менты и поэты.
Исламисты проходят дворами
Проходными (плохая примета!).
Не летаем, а ходим – кругами…
Потому ли в огромной округе
Не осталось ни свата, ни брата,
Ни сестры, ни последней подруги…
Кроме книжки и пса-акробата.
Книжку можно читать без усилий,
Пса выгуливать полночью звездной.
Ты-то думала – режутся крылья…
Это зубы меняются поздно.
52.
Поэт умен – он строит мир,
Не забывая о тебе…
В его стихах и заяц – тигр,
И захолустье - Коктебель.
Певец, готовый стать творцом,
Скворец, с замахом на орла,
Вот он стоит перед дворцом,
В котором ты скучать могла.
И на единственной струне
Своей натянутой души
Он наиграет свет в окне
И поцелуев – на гроши.
Но бедняку и хлеб – пирог.
Он даже крошкам рад поди…
У хвастуна один итог:
К героям снов не подходи.
Они живут средь нас давно.
Питаются не светом дня,
И пьют венозное вино
Из беззащитного меня.
В них проявляются черты,
Которых он не рисовал…
Они не белые листы,
А дети темноты - провал.
Так, наизнанку, не для тех,
Подвижников прямых продаж,
Нам был показан этот грех
Воображения. Мираж.
И мне теперь не отвести
Их, как молитвой и постом…
Прости меня, поэт, прости!
Я не впущу тебя в свой дом.
53.
за окном не то, чтобы зима…
и в кармане – вроде бы не деньги.
ты уж там решай, дружок, сама:
как начать в субботу – понедельник.
телу – дело, а потехе – час…
злость, как производная от страха,
что живет внутри помимо нас
в ожиданьи кризисов и краха.
небо чертит бледные стихи,
чтоб прочесть с листа и лиц прохожих,
что дела не то, чтобы плохи…
что под пиво не берут пирожных.
что вдвоем не ездят на метро,
что втроем не ходят по подъездам…
что Москва – столица всех ветров,
нос утрет и даст под зад приезжим.
впрочем, как тебе не объясняй,
у тебя в глазах – одни витрины…
мне – на небо, я сажусь в трамвай.
А тебе, конечно, на смотрины.
54.
В небе молоко свернулось,
Научился лаять кот…
И ко мне вчера вернулась
Муза, чтобы взять аккорд
Из разбитого корыта…
У нее дела не «ах!».
Потому она открыта
Всем, кто сам не при делах.
Муза эта, между делом,
Приторговывает телом.
Раньше с Музой было проще,
Даже прямо скажем: чаще!..
То ее поили – в роще,
То ее водили – в чащи…
Здесь – березку, там – осинку
Под сурдинку воспевали…
И, бывало, даже спинку
Легким перышком чесали…
И в любой передовице
Уделяли полстраницы.
А теперь не смотрит прямо,
Разговоров не ведет…
Стала дерзка и упряма
И смотреть не хочет в рот…
Муза, ясно, не дантистка!
Но зачем тогда пришла?..
Без меня она – редиска,
Уши пьяного осла…
Впрочем, здравствуй, дорогая!
Ты сегодня - никакая.
Тут и стала Муза в позу,
Неизвестную досель…
И сказала: «Только прозу…
Иль вали давай отсель!..
Мне уже поэты (твари!),
Веришь ли, невмоготу.
И смотреть не надо, парень,
На мою на наготу…
Хоть роман, хоть даже – эпос,
Чем туман и пьяный лесбос…»
У меня теперь минуты
Нет свободной, господа!..
Мы одеты и обуты,
И партнеры - хоть куда…
Весь секрет литературы
Заключается в словах
Всем известных: бабы – дуры!
"Облак с яблоком" - в штанах.
С Музой нужно аккуратно:
Сверху-вниз, туда-обратно.
55.
Коллегиальное
в кругу петухов и кукушек
вы можете плакать и квакать,
пить пиво из глиняных кружек,
ахматовых матовых – лапать.
комизм в этом вашем космизме
в критической выражен фазе:
источники творческой жизни
не могут истечь - без фантазий.
кукушка в гнезде – это нечто!
смотри же, петух, не мигая:
она червяка-человечка
отправит в полет, помогая
покинуть гнездо без остатка
согласно традициям птичьим…
какая высокая хватка!
какая поэзия – в личном.
у каждого третьего – крылья,
у каждого пятого – посох…
умершую Музу отрыли,
клянясь ей в любви на допросах.
друзья! поднимите ей веки!..
спросите ее на латыни –
когда остановятся реки?
куда нам бежать по равнине?..
ведь сказано, - горы укроют.
но там и без нас – тесновато...
а Музу, конечно, зароют
и даже споют виновато.
все формы поэзии слиты
в единую формулу воя…
но с теми, кто пишет, мы – квиты,
сожрав петуха - на второе.
56.
Поэты выбиты, как пробки,
В разгар застолья…
Но до сих пор идут разборки,
И все такое.
Литературные резервы
Концертных бардов
Нужны сегодня, как консервы
На стойках баров.
Еще гуляют в Це-Де-эЛе
Остатки войска…
Кто на мели, а кто при деле,
Но ты – не бойся!
Когда настало время цирка
И шуток плоских,
На рифму мы ответим цифрой
На всех подмостках.
И новый рейтинг, подкрепленный
Богатым боссом,
Покажет кто у нас – терновый,
Кто – под вопросом.
Кому – цветы, кому – открытку,
Кому – по полной:
Чтоб сразу новое корыто
И место в сборной.
А там уже совсем не важно
О чем он пишет…
Ведь в нашем мире безбумажном
Никто не слышит.
57.
а весь закон был прост, и тайна
была понятна даже детям:
все под контролем неслучайно,
и понарошку солнце светит.
и в миллиметрах этих ртутных
вся наша жизнь нетрудовая…
но столько на планете глупых,
что прямо «мама дорогая!»..
58.
В городе, где можно стать
«лениным» или ленивым,
тянет каждого – поспать,
чтобы шагом торопливым
мчаться, голову сломя,
из тепла навстречу стуже,
из огня да в полымя
и еще куда похуже.
В городе, в котором власть
достается всяким рыжим,
так легко бывает пасть
и остаться третьим лишним.
не испытывать нужды
ни в ресурсах, ни в расстройствах...
от рождественской звезды
начинать трудоустройство.
В городе, в котором жизнь
умирает, как в болоте,
тем удобней, кто – во лжи,
тем не страшно – кто в полете.
только крылья нам даны
утвержденного размера…
за пределами страны
мы - бескрылые, Валера.
59.
1919 год
Тот мир объявлен вне закона.
На новый выписан мандат.
Как почерневшая икона,
Висит повешенный солдат.
Веревкой веру не навяжешь.
Ее инерция страшна.
Россию всю пройдешь - и ляжешь.
И не изменишь ни рожна.
История набрала скорость.
И не берет теперь в расчет,
Какой уезд, какую волость
В какую сторону качнет.
И по каким таким мотивам
Кричат "Ура!" или "Долой!"..
Она летит локомотивом,
Полна жестокости одной.
В семь дней весь мир перевернуть бы,
Железный выковать финал...
А чьи-то души, чьи-то судьбы
Удобны, как оригинал.
История наводит глянец.
Солдат ей высунул язык...
И вся Россия, как германец,
Уже насажена на штык.
(1988)
60.
Выметает осень из столицы
Все, что проросло-не-проросло...
Память, ты должна собой гордиться -
Тем, что ты не помнишь громких слов.
Все слова чужие - это камни,
Брошенные в нас давным-давно.
Ты своей забывчивостью, память,
Хороша, как горькое вино.
Время в нас вливает постоянно
Новые волнения и дрожь...
Только мы чужие - вот что странно,
Праздниками нас не проведешь.
Там, внутри, как в тридевятом царстве,
По законам, писанным Земле,
Океаны первобытной страсти,
Острова, забытые во мгле.
И когда слова всплывают наши
Из глубин не свойственных своих,
Видим мы, что все же Слово - старше
Всех нас, остающихся в живых.
61.
Отравой черных революций
До одури опоена,
Ты спишь и видишь - к власти рвутся
Все те же нежити, страна.
Чья фраза - "ни войны ни мира!"
Подходит к ним как никогда?!
Чьи это уши из "сортира"
Торчат, мохнатые, всегда?..
Кому грозят? кого боятся?
Что снится им под выходной?..
И мнится мне, что, может статься,
Они больны со всей страной.
Для них закрыта перспектива
Высоких строек и знамен...
И сам главарь, без коллектива,
Умом лишь задним и умен.
Когда, себе боясь признаться
В самой случайности своей,
Он ищет - чем еще заняться
В кругу своих поводырей.
И ложь лишь множится и льется,
И все идет и вкривь и вкось...
Пока Россия не проснется,
Пока святой не станет злость.
62.
Нераскаянное поколенье,
Ты горишь синим пламенем - и
Ни одно твое стихотворенье
Не ударит словами-плетьми
Наши души, уснувшие (ну же!)
Безголосьем твоим не возьмешь...
Сумасбродка прилепится к мужу,
И наложится правда - на ложь.
В комбинациях этих смертельных,
На холодных ступенях земных,
Я боюсь вас - чумных и последних,
Заражающих тело и стих.
Вас, воскресших и ныне гниющих,
Не-сиамских таких близнецов,
Бисер мечущих, в церквах поющих,
Попирающих дело отцов.
Вас, создавших из жизни - концлагерь,
Где трепещущим киллер - Господь...
Признающих то белые флаги,
То рабочую черную кость.
Проклинающих деньги - и тут же
Запускающих руки в карман...
С вами будет чем дальше - тем хуже.
Вы - сырье отработанных стран.
Я боюсь вас - таких зараженных
Этой верой в последний ваш бой,
Где и умных и умалишенных
Вы, конечно, возьмете с собой.
Перепутав Небесное Царство
С кладовыми подземными - вы
Не свое продаете богатство
На распутных пространствах Москвы.
63.
Е.Вишневскому
Генералом казачьего войска
Можно стать нынче в мирное время...
Успокойся, дружок, успокойся:
Носом - в землю. Копытами - в стремя.
Наши ушки давно на макушке.
Наше рыльце - в пушку, и однако
Наши жены еще не старушки,
Наши хлопцы не ходят в атаку.
Наши хлопцы - барыгами в банках,
В орденах африкано-московских...
На кремлевских танцуют пуантах,
На чеченских воюют подмостках.
Наши братья по разуму - в мыле.
Что их гонит?..- как спрашивал некто.
Не они ли страну развалили
В состоянии полу-аффекта.
Все, к чему прикоснутся, Евгений,
Наши братья по двум полушарьям,
Превращается в гниль поколений,
В тот продукт, что уже не мешает
Ни чертям, ни врагам, ни блаженным...
Эти полу-и-post человеки
Прокопали ходы по Вселенным,
Поднимая кредиты и веки.
Высекая из задницы - искру,
Раздувая мехи или жабры...
Как партнеры они - слишком быстры,
Как враги - исключительно жадны.
Посмотри - мы среди этих не-до!..
Разменявших последние лица.
Так какая нужна нам победа,
Если не с кем потом - поделиться?..
64.
Себя не знаем, а страну
Не знаем и подавно…
Она устроит нам войну,
И так всем будет славно!
Она подставит нас всегда,
Распотрошит, как зайцев.
И разменяет (да-да-да!)
На чехов и китайцев.
Вы скажете, мол, - что за бред!
И отвернетесь даже…
Россия – наш последний «брэнд»,
Готовый к распродаже.
И за ценой не постоят
Ни президент, ни нищий…
Когда молчание ягнят –
Хороший знак, дружище!
65.
Ответ
1.
Да – но «вера без дел мертва»…
А в делах процветает ложь.
И любые твои слова
Не потянут на медный грош,
Потому что «красивость фраз»
Это просто такой прием…
Потому что – на этот раз –
Все живое горит огнем,
Чтобы выйти, как из воды,
Из неведомого огня…
Хорошо бы стать молодым –
Да вот Бог научил меня,
Что тяжелый земной размен
Заключается (ты – прости!)
Не в стояньи у чьих-то стен,
А в разборчивости пути.
2.
И поэтому, потому
Что корабль твой еще – не сбит,
Так полезно быть – одному,
Когда город огромный спит.
Спит, оставив дела свои,
Отключив голубой экран…
На окраинах соловьи
Горлом режут ночной туман.
И деревья стоят в росе,
Молча пьют углекислый газ.
И кому-то не быть – как все,
Или плакать – до красных глаз.
Ставь, бессонница, паруса
На пиратские корабли…
Пусть откроются адреса,
Нам начертанные – внутри.
66.
До осени что-то осталось…
Две стирки субботних белья,
Да книжки, да самая малость –
Высокая милость Твоя.
Пока не пришло все в движенье,
Не рвется наружу листва,
Есть время готовить сраженье,
Искать под ногами слова.
Войти, не моргнув, в состоянье
Высокой своей стороны…
Измерить рукой расстоянье
До новой далекой страны.
Пусть август глухим камертоном
Пройдется по чувствам пяти,
Осенним моим эшелонам
Недолго стоять на пути.
К серьезным моим перепадам
Готовится сердце во сне…
И к этим цветным листопадам,
Обратным зеленой весне.
К тяжелой невидимой брани
Готовится сердце мое…
И если зима будет ранней,
Мы как-то дождемся ее.
3-я ПОЭМА «ГОЛОСА НОЧНОГО ГОРОДА»
Между Господом и ГОСТом
Бродит ветер по погостам...
1.
Дни строились по мировым стандартам...
А по ночам, возненавидев ГОСТ,
Рвал трафарет и покидал штандарты
Голодный голубь, уносящий кость.
Он улетал, с достоинством нахала,
Оставив крышам множество мазков.
Вселенная светила в полнакала,
Устав от промывания мозгов.
Он улетал. Земля была
Бела, как оперенье...
Она, ворочаясь, спала,
Замерзнув от паренья.
В постели плакал Голый Бог:
Приснился белый голубок
Создателю-Отцу...
Ржавел небесный механизм.
И лишь Луны автоматизм
Потворствовал Отцу.
2.
Кровь города - ветер. И город бормочет,
Свои разминая суставы.
Он прошлой и этой, особенной, ночью
Свистком провожает составы.
Он вытащил свет, как дежурное платье.
По-зимнему чистоплотен,
Он дворникам чистой валютой заплатит
За чистку его подворотен.
А ночь посылает заряд за зарядом,
Взрывая деревья и путая карты,
Чтоб утром мели по аккордным нарядам
Ленивые люди в брезентовых фартуках.
Прохожий в прошитом пальто на ватине.
Прищур припорошенных век...
- Что может быть в городе консервативней,
Чем - ватник, и фартук - поверх?..
Сметая метлой этот век с тротуара,
Он важен, как Наполеон...
И так не хватает фигуры жандарма
За первым углом!
3.
Ночная стража разбежалась
И дрыхнет честно.
На стенах храма роспись сжалась,
Грозя исчезнуть.
А храм побеленный - громаден.
В пылу традиций
В него ходили по команде
(Успев родиться).
В него ходили добровольно
(Привычка - старшим!)
Будил он звоном колокольным,
Как будят маршем.
Привычку новую посеем,
Как зуб Дракона...
И в храмах выросли бассейны
Во время оно.
И бледный ангел с аквалангом,
Покинув купол,
В купальник влез - и белым флагом
В глубины рухнул.
Осталась надпись на латыни:
"Ворота Трои..."
Вход подержался по полтине
И вырос втрое.
4.
А он для звучанья подыскивал повод.
Он тронул случайно троллейбусный провод.
И словно струну ущипнули на арфе.
И ветер запутался в собственном шарфе.
Он слушал аккорды ночного оркестра.
Он занял водителя черное кресло.
И белый троллейбус, смычок поднимая,
Вступил в разговор с Паганини-трамваем...
5.
В пустых, с электронной защитой, подъездах,
Как в сейфах Госбанка...
Куда не проникнуть ни пьяным, ни трезвым,
Ни детям, ни панкам.
Оттуда, с минуту поклацав защелкой,
Чуть небо подсохло,
Выходит старуха с плетеной кошелкой,
В японских кроссовках.
О, нас поманил несгнивающий Запад
Богатствами Креза!..
Кто знает, в чем старость появится завтра
Из наших подъездов?..
Очищенных вдруг от столетнего хлама,
От запаха кошек...
На крышах взрывается светом реклама,
Царапая кожу.
(1985)