Когда я создан был - уже не помню:
Я был слепым и ждал свой час покорно.
Но вот однажды кровь чужих ладоней
Омыла плоть мою и я прозрел:
Я плыл во тьме торжественно-зловонной,
Где небосвод пронзали сотни молний,
А дождь хлестал по шлемам легиона
И по хитонам серых пустомель.
Ревела ночь и не было предела
Ее безумству. А во мне все пело,
И я стоял, обняв чужое тело,
И лишь мечтал - не расставаться с ним...
Но смерть взмахнула белыми крылами,
И небеса захлопнулись над нами,
А хриплый возглас: "Ламма савахфани!"
Обжег меня отчаянием своим.
...И время потекло кипящей лавой.
Бежали дни. Я упивался славой.
Мой силуэт угрюмый и костлявый
Застыл клеймом у каждого в душе.
Я был не богом, призрачным виденьем -
Я был живым, бессмертным и нетленным!
А тот кого я нес - стал просто тенью,
Оставшейся на дальнем рубеже...
Я был везде: и в детской колыбели,
В остроге и в супружеской постели.
Я с человеком шел к последней цели,
И с человеком падал в пустоту.
Я был любовью, страхом и печалью,
Ярмом раба и королевской дланью,
Я был пожаром и дамасской сталью
И шел войной на месяц и звезду.
Я шел и устилал свой путь костями,
Взлетая словно смерч над городами,
Где я топил костры еретиками,
И вместе с ними корчился в огне.
Но как порою подло и трусливо
Меня сжигали ночью у залива,
Топтали с бранью под цветущей сливой,
И рисовали плетью на спине.
Когда-нибудь закончатся дороги,
Уйдут друзья, и отвернутся боги
В твоей лачуге - сирой и убогой,
Лишь я с тобой останусь до конца.
Когда-нибудь, весеннюю порою
Я под крылом своим тебя укрою,
Как птица-мать, что заслонит собою
Любого не взлетевшего птенца.