Когда я проснулся на улице шел снег. Странно. Когда идет снег, в этом нет ничего необычного, но я удивился. Все-таки середина лета.
Громкоговоритель извергал какой-то военный марш. На кухне кто-то гремел посудой. Сквозь плохо задернутые шторы пробивался неуверенный и слабый лучик света, играя пылинками и маленькими пушинками из разорванной подушки, что валялась тут же на полу. Было довольно-таки жарко.
Я потянулся на тумбочку за сигаретами, с радостью обнаружив их наличие, как и двух спичек в коробке. Закурил, бездумно выпуская дым в потолок.
Снег пошел реже, но большими, увесистыми комками. Где-то во дворе тонким, противным голоском затявкала собачонка. В дверях появилась недовольная Эльза. В полураспахнутом халате и подносом в руках, на котором дымились две большие кружки, судя по запаху, совсем неплохого кофе.
С тихой ненавистью, проклиная вечный бедлам моей квартиры, она пожелала мне доброго утра и мягко, как кошка, забралась на кровать, удобно устроив поднос у себя на коленях.
Из открытой балконной двери дома напротив доносились характерные звуки семейных разбирательств. Громкоговоритель прервал музыку, что-то прошипел и обиженно затих.
- Приоткрой пошире окно. Душно. Да и надымил, как сапожник.
Я нехотя встал и подошел к окну. Опираясь на подоконник, посмотрел на город.
- Снег идет.
- Кушать будешь? У меня зверский аппетит.
На подносе, кроме кофе, возвышалась внушительная горка сэндвичей.
- У тебя всегда зверский аппетит утром. А часто и среди ночи. Смотри – растолстеешь.
Она прищурила от света один глаз и хитро улыбнулась:
- Не-а. В ближайшие пять-десять лет мне это не грозит. А вот ты скоро точно скуришся.
В собаку бросили камнем и она, взвизгнув, убежала. Балконную дверь с грохотом и жутким дребезжанием стекла закрыли. Стало тише. Лишь вдалеке было слышно, как позванивает на поворотах трамвай.
- Снег идет.
- А когда я совсем вырасту, то стану стюардессой. Или пойду в манекенщицы. Говорят, там неплохо платят.
- По крайней мере, раз в десять больше чем за мою писанину.
Снег потихоньку прекратился, и лежал на земле плотным белым, точно мохеровым, ковром. Солнце окончательно проснулось и стало серьезно припекать.
- Вторая сигарета подряд. Лучше выпей кофе. Зря ли я лишала себя самых сладких утренних минут. Ты же знаешь, как я люблю поваляться.
Она поставила поднос на тумбочку, потянулась и клубочком свернулась на одеяле.
- У тебя сегодня много дел?
- Прилично. Но я скоро вернусь.
Снег потерял яркость и белизну, растекаясь мутными ручейками по двору. Крыши уже просохли. Я отхлебнул кофе и стал одеваться.
Отнес поднос на кухню. Побрился. Когда вошел в комнату, Эльза стояла у окна, рассматривая что-то внизу:
- Ну и странный же ты какой-то сегодня. Все снег да снег!?!
Завязывая галстук, смотрю у нее через плечо. Во дворе сухо. Разогретый асфальт зияет рытвинами и трещинами. Солнце, кажется, сошло с ума от своей же собственной жары.
Уже возле двери я остановился. Эльза продолжала задумчиво смотреть вниз. Ее длинные, слегка спутавшиеся волосы шевелил легкий ветерок. Или это просто сквозняк? Я не мог видеть ее глаз, но ее напряженная спина, руки… Во мне промелькнула тень беспокойства.
- Дождя то, не было уже сколько, а ты все снег да снег, – повторяла и повторяла она, как человек, настойчиво пытающийся что-то вспомнить. Казалось, она сейчас заплачет.
Через силу я улыбнулся:
- Тебе показалось. Какой там снег. На дворе середина лета.
Даже сквозь закрытые двери было слышно, как со скрежетом подошел лифт.