Ледяной ветер трепал мои волосы, нисколько не прикрытые мохнатой шапкой, заставляя содрогаться пред ним всем телом. Белый снег приятно слепил глаза, в едва затянувшихся льдом лужицах, как в тумане, поблескивали лениво пролетающие облака. Я всегда любил зиму, но сейчас грусть словно витала в воздухе, ведь весны для меня уже не будет… Мимо меня безразлично метались однообразные машины, освещая себе путь, покрытыми густым слоем грязи, фарами, и у всех были свои какие-то неотложные дела. Но мне было уже все равно. Все было как во мраке, расплывалось, искажалось и становилось нестерпимо преступным, жестоким, нереальным… Солнце блекло, несмотря на то, что было еще довольно рано, часов где-то в районе восьми, уступая свое законное место преемнику – месяцу. Но все было без разницы. Все сливалось в одну сплошную боль, боль, которой не было конца, и которая массивными барабанами билась в моей голове.
Я едва мог передвигать свои окоченевшие от адского холода ноги, не взвывая от нестерпимой боли. Но физическая боль умерла для меня уже давно, и с тех пор я уже перестал обращать на нее какое-либо внимание, но от мук душевных доселе никому еще не дано было скрыться. И мне… Один лишь шаг. И все. Долгожданный покой и мир в душе, столь желаемый всеми нами. Казалось, вся жизнь вела меня к этому, последнему и самому важному шагу. Я всегда мечтал об одиночестве, но в то же время не мог и прожить и дня без общения. С ней. Но это уже не важно. У меня было все, все, кроме жизни – лишь гнилое существование, напоминающее вялое передвижение в стоячей воде полусгнившего трупа. Вся моя жизнь была лишь тление полуночной свечи, заранее обреченной на гибель и оттого печально угасающей. Но из последних сил дающей свет.
Я мог легко знакомиться и быть верным товарищем кому угодно, но тем не менее, все мое сердце было изранено, исполосовано резкими ударами призрачного хлыста с тех сторон, откуда… Даже не… не ожидал, а просто не хотел ожидать. Надоело. Надоело вечно жить в бесконечной гонке, даже не надеясь на сказочный выигрыш. Но все же у меня был смысл жизни. Был. А теперь уже нет. В это самое время я и перестал чувствовать боль. Но невыносимые страдания продолжали терзать меня со всех сторон, калеча и сковывая мое сердце в тяжелую, пуленепробиваемую броню. Крови не было, а боль была. Интересно.
Но интерес исчез так же, как ушла любовь, была предана верная, как мне тогда казалось, дружба, как был потерян я для всего мира и для самого себя. Осталась только вялотекущая, до омерзения обыденная серая масса, как тупое быдло, влачащаяся за каким-то своим пастухом, которого, возможно не просто никто не видел, но и никогда не существовал в этом мире. Даже в страданиях можно найти идею, ради которой стоит жить, но я ее не видел. Я не был простым сумасшедшим, который испытывает непреодолимое отвращение к жизни и потому желающий покончить с ней, у меня его не было. Осталось только слепое безразличие к жизни. В смерти я видел лишь долгожданный итог моих мук, с которыми я так долго и безрезультатно пытался биться.
Я сам не помнил, как поднялся по лестнице, не до того было, мыслей скопилось за последнее время слишком много. Монотонный автомобильный гам не особо многолюдной улицы остался позади и терялся где-то далеко внизу. Судорога сковала необычно теплое тело, которое я уже почти перестал чувствовать. Пару раз я спотыкался, слепо наталкиваясь на внезапно, как из-под земли, возникающие трубы. Медленный снег, еще недавно кружившийся в бессмысленном вальсе, превратился в безжалостный буран, сметающий все на своем пути. Хилая загородка. Кто знает, может, так бы и случилось, что на следующий день в прессе не появилась бы заметка об еще одном самоубийстве, если бы не белый ворон, спокойно взирающий на все происходящее мудрыми черными глазами…