Где-то в 98-м, с четверга на пятницу
часы остановились, что-то заело в часах,
в воздухе пахло вереском и вечером, город уже маялся,
солнце начинало пятится, по гнездам разгоняя птах.
Блестели булыжники площадей, и длинными становились тени,
в твоем голосе потухли краски, их пляски погасли в глазах,
и небо окрашивалось в цвета тюленьи,
- Отстань,
ты мне сказала,
- наше дело швах,
и, подергивая плечиком добавила,
- Все будет окей,
разбивая чувства на сектора искренностей,
ромашку скомкав в своей руке,
а я прислушивался к рингтонам твоих интимностей,
а ты сыпалась песком вдоль линий ладоней,
и стекло между нами запотевало все сильней,
а ты расплывалась за мутным стеклом затененным ,
а я вводил кофе внутривенно, изгоняя печаль во вне,
коротая многоточье секунд настойчивых.
Среди пласти-
ческих операций памяти
полуночник
с глазами сов и зим,
голос твой, звучал все неразборчивее:
- а я..., а ты...,
все реже мелькал твой облик
в толпе спешащих спин.