Она выпалила, покраснев: «Выметайся отсюда!»
Это было зимой, на дворе была снежная ночь.
Заперевшись, в углу горько плакала взрослая дочь,
Сын сидел и молчал. И молчала на кухне посуда.
Он, ни слова не выронив, голову вниз опустил,
Взял лишь шарф, волоча за собой его по полу тихо…
А за окнами – снег бушевал разъяренно и лихо,
Отнимая у редких прохожих остатки их сил.
Он стоял у двери. Средь родных – совершенно один,
На секунду застыл, но, опомнившись, вздрогнул и вышел,
Все плыло. Все кружилось. Он шел. Он не видел. Не слышал.
Просто шел, как идут на работу. В кино. В магазин.
Просто шел, и не чувствовал холода, снега и ветра,
Он не чувствовал боли, сковавшей раскрытую грудь.
Разливалась по телу тяжелая вязкая ртуть,
Наполняя собой миллиметр за миллиметром.
И больным электрическим светом гудят фонари,
Непонятно зачем и кому освещая дороги.
Все трудней отрывать от земли трехпудовые ноги,
И в глазах – то ли маки цветут, то ль летят снегири.
Где-то там далеко, за глухой и высокой стеной
Завизжали, как злые коты, тормозящие шины,
Нервно выли сигналы клаксонов и брань матершины,
А ему все равно. А ему все равно. В С Е Р А В Н О.
22. 02. 2008