(По мотивам народного поверья)
Это был последний день февраля. Погода в високосье выдалась изумительная. Солнышко светило очень ярко, и пригревало уже по-весеннему. Но снега еще не коснулась рука мартовского таяния, а потому зимний покров был бел, чист и переливался под теплыми ручьями солнечных лучей, как чешуя какого-нибудь экзотического василиска.
– Ну, что Касьян, пора и Богу преставиться, как считашь? – Николай стоял на пороге деревенской избы в одной исподней рубахе, да чунях, обутых на босу ногу. В этом экзотическом наряде, который, ну никак не сочетался со сверкающим видом, расстилающимся сразу за открытой дверью, Николай собрался, было, сходить до ветру. Но увидав такое великолепие, так и застыл на пороге, не смея нарушить этот пейзаж, брошенный на холст мира самим Создателем.
– Да-а, денек само то, – нехотя отвечал Касьян. Его несколько раздражала нелепо наряженная фигура Николы, превращающая все величие Творца в какой-то фарс. А потому он поспешно добавил:
– А ты, Чудотворец мой, никак в исподнем к Богу-то собрался? Мож, чего поприличнее накинешь? Негоже в таком-то наряде на суд Господень следовать. Как ни крути, а дело-то суриозное…
– Ты как всегда прав, государь мой, – отвечал Николай, – навскину-тко я во-о-он тот, шелковый гиматий. Китайцы мне в позапрошлом годе чудную такую ткань отдали: гладенька, тонка, да на ощупь приятна. Как есть, предстану пред Отцом Вседержителем, что твой центурион на параде.
И Николай залился веселым детским смехом. «От, ведь, ети его. Как есть, деревенщина, – мысленно выругался Касьян. – Антиохийцы-то, оне все таки, что говорить. Одно слово – варвары. Вот, вроде стоит он перед тобой, с виду благоверный христианин. А как глянешь глубже зенками-то, а там полный набор: И бедуинцы намешаны, и, прости, Господи, люди твоя, фракийцы каки-нить. Неспроста у них там ереси всяки появляются, шо твои поганки после дождя: то ариане каки, то симонийцы».
Касьян всю ночь провел в молитве. Лег только под утро. И шабутной Николка, встающий вечно ни свет, ни заря, опять прервал всякий сон своим бурным эмоциональным пробуждением. Особенно раздражало Касьяна, как каждый раз, по утряни Николай орал на всю светлицу, прерываясь только чтоб отпить воды из ковша: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром…»
– Ладно, центурион новопеченый, надо помолиться перед дорогой, – прервал Касьян неуместный смех Николая, – Не за дровами, ведь, до колка идем. Души ко Святой Троице понесем свои.
И старцы дружно обратились к иконам…
… «Ну почему, почему до Господа надо идти так долго? – сокрушался Касьян. Этот несносный антиохиец совсем достал римского преподобного, постоянно подтрунивая над его слабостью: любил Касьян в свои именины приложиться к винишку чуть более дозволенного. Но нынче каким-то непонятным образом удерживался римский старец от лишней кружки книдского вина.
– Я знаю, Касьян, почему ты не пьян, – извил неугомонный Николка, бойко срифмовав имя римлянина. – Лишний февральский день сбивает твой внутренний жизненный ритм с толку. И пребывая в некоей сумятице, разум твой не способен усугублять состояние свое. Ведь, чего доброго, встретишь первый день весны в неимоверной грусти, оттого, что зима была на один день длиннее, а голова, будь она не ладна – на похмелье тяжелее.
Даже показавшаяся на горизонте телега, запряженная в лошадь, и мужик, копошащийся возле, не угасили пыла Николая.
– Ну, хорош, антиох, – не выдержал Касьян. – Хоть при людях-то постыдился бы. Шутки шутками, а молва, она, сам знаешь, вылетит и пойдет плясать, обрастая вымыслами, шо твой пень мхом. Али мужика не приметил?
– О, Никанор, здрав будь! – признал Николай мужика.
– И ты здоровь… – Никанор был явно не в духе.
– Что не весел, радость моя? – сочувственно поинтересовался Чудотворец.
– Да вот, ось поломалась, будь она… – проворчал мужик.– Мож пособите? В колею надо телегу выправить.
– Да ты что, мужик, – встрял Касьян, – не видишь, чо ль, в белом, чистом идем.
– Э-э-э, – сокрушенно махнул рукой Никанор.
– Жаль мужика-то, Касьян, – кивнул в сторону крестьянина Николай. – Телега вроде невелика, аккуратненько подпихнем, и всего делов… Я, пожалуй, пособлю.
– Неугомонный ты Николка! – строго произнес Касьян. – Ведь к Господу идем, а ты все о земном печешься…
Но Николай уже не слушал друга Касьяна. Он подпер сзади телегу, Никанор схватил лошаденку под уздцы, и медленно раскачивая из стороны в сторону застрявшие колеса, они вытянули повозку в колею.
– Никанор, снег не растаял еще, а ты в телеге уже, – сокрушенно произнес запыхавшийся Николай, – Смотри, я-то весь увачкался. Ой-ей-ей! Где ж твою телегу носило, что на ней грязи столько?
– С осени осталось – виновато пробурчал Никанор. – А в телеге почему? Дык, ведь, поломалися сани-то…
– Вот те и центурион, красавец,– теперь пришел черед Касьяна подтрунивать над Николаем, – придешь во всей красе. Куда уж нам-то!
Николай шел рядом и молчал. Что и говорить, неказисто как-то все получается. А ведь идти-то недалече осталось…
…У ворот райских их встретил не святой Петр, а архангел Михаил.
– Николай, – закричал он издали. – а ты ныне красавчик, что и говорить… Глянь на Касьяна, он без изъяна. А ты что ж?
Касьян поморщился. Опять его имя пытаются рифмовать. Но было приятно, что не Угодник Николай, а он - преподобный Касьян ныне угодил Господу.
– Да телегу мужику вынимал… – начал оправдываться было Никола.
– Знаем, знаем, – перебил его архангел. – Так вот, слушайте теперь волю Господа. Ты, Николай, за срам в котором сюда явился, будешь два раза в год праздновать свой день. А ты, Касьян, поскольку поберег свой внешний вид для райской обители, награжден особо. Будешь праздновать день свой 29 февраля. То есть, раз в четыре года. Поберечься надо тебе от частых утомительных праздников-то…
…Касьян сидел у ворот и задумчиво глядел вдаль.
– Вот ведь, молва-то людская как определяет. А, Николай? – произнес он, наконец. – Что только не припишет. Телегу не помог мужику вынести. Беды людям несу. А тя-то как расписали, красавчик просто! Вырядили в красный колпак, да красный тулуп: подарки, олени, снегурка рядом!
– Да уж. А помнишь рассказы, как я Арию на соборе пощечину дал? – поддержал разговор Николай. – Вот так. Что захотят с тобой, то и сделают. При жизни развернут по-всякому, а уж опосля смерти-то и подавно… И ведь даже в храмах такие истории рассказывают. Забавно-то как.
– Ладно, все к истине околицей ходят, но ведь все доходят, – подытожил Касьян. – Давай начнем вечерю уже…
И старцы запели дружно: «Царю Небесный, Утешителю, Душе истинный, иже везде сый, и вся исполняяй…»
_____________________________
* Глас народа – глас божий (лат.)