Тропа течет по вене, бросается под ноги.
Я видел эти тени, я знаю тех немногих,
Чьи крики по ветвям разносит глупый ветер!
И мчатся по пятам в неверном лунном свете
Охотники на зверя, рабы безвольной плоти,
Но я остался верен пленяющей свободе.
Да только сердце в бок колотит стуком дробным:
Эй, мертвый волчий бог, безжалостный и злобный,
Симфонию погони ноктюрном изливая,
Твой павший духом воин в ночи к тебе взывает!
Звенящей тетивой, глаза наполнив алым,
Клокочет хриплый вой расплавленным металлом!
И этот вой, треклятый вой,
Надломный, точкой болевой
Я изливаю! В этом вое воля!
Летит совой над головой -
Я надрываю голос свой,
На этот мир, меня пленивший, воя!
А в спину дышат тленом оскаленные лица,
Взывающие к стенам, решеткам и темницам,
Но силы есть еще в душе, ногах и стоне.
Еще не предрешен последний шаг погони!
Конец непредсказуем, финал пока неведом,
Осталось стиснуть зубы и мчаться в чащу следом
За матерью совой, а вдох острее бритвы.
Обратно в глотку вой – не время для молитвы!
Но этот вой, треклятый вой,
Надломный, точкой болевой
Я изливаю! В этом вое воля!
Летит совой над головой -
Я надрываю голос свой,
На этот мир, меня сломивший, воя!
Молитва стала флагом, навек сроднился с ней я!
Но с каждым новым шагом становится сложнее
Кровавая игра. В нее играл я рьяно,
Но росчерком пера плечо сковала рана
Начертанная кровью, огнем на пыльной шкуре.
И вот, на суд ветров лью, взывая хрипло к буре,
Дарую небу вой, но он, подобно змею
На выдохе петлей затягивает шею.
Затягивает шею все туже с каждым вздохом,
Но я не сожалею и словно зверь подохну
На той тропе кривой, в тени лесного свода,
Вложив в последний вой отчаянный: «Свобода!».
Но этот вой, треклятый вой,
Надломный, точкой болевой
Я изливаю! В этом вое воля!
Летит совой над головой -
Я надрываю голос свой,
На этот мир, меня убивший, воя!