Он не был рабом - он был рыбой.
ртом воздух хватал, выброшенный на сушу.
Бездыханным валялся под дыбой,
с суставами выдернутыми наружу...
Его не прельщали подобные страсти...
И он стал свободным от всех обязательств.
От обязательств к нему свободными стали и власти.
Осталась свободной от всех посягательств
одна привилегия вечная - думы...
Хмельные,разбойничьи Стенькины думы...
Ах! Любо вам! Волга, Дон, Яик и Сечь!
Поутру похмелья полынная горечь,
кошачье дерьмо, а быть может и хуже...
Да что уж и хуже, чем горечь на ужин,
чем "слякоть" на завтрак,
и голод на завтра!
Его привилегия вечная: трюмы,
колодки, трактиры, да пьяные стервы,
и нечто углы его дома и стены.
И нечто, что за полем, дымом, дорогой,
что волей зовут, выходя из тюрьмы.
Но все это здесь обернется тревогой,
и все на корню огребут толстосумы,
чтоб снова продать.Мы безумны...безумны...
Мы - тати! Мы - нежити! Но не бездумны!...
И как в помутнении точка рассвета,
забрезжит далекое:"Здравствуйте, мама!"
И станет легко и свободно от света!
И дышится вольно!И смотрится прямо!
Звезда моя - Детство...В лучах его грелось
отрочество, юность, надсадная зрелость...
Надрывная Старость - вот все,что осталось.
Эх! Взять бы все это - всю стыдность и стадность,
тоску и остуду, всю сирость и серость -
Да оземь! Да трижды! Чтоб жить захотелось
не волглою воблой, не бабочкой в гриле.
Зажить человеком! В свободе и силе!
Так нет же,дружище,
с собой бы ужиться,
собой бы остаться,
да жить - не скитаться.
Вот тем и богаты,
о том и радеем.
На шкуру - заплаты,
на горе - елеем,
а то, что у стойки -
за все неустойки.