Вот, отрежьте, да и бросьте. Глаз коли, промажешь - бровь.
Воют черти на погосте, видно чуют чью – то кровь.
По тропинке, вдоль оврага, одинокий, как свеча,
Показался бедолага, что–то громко бормоча.
Черти тут же оживились, да к нему, навстречу шасть,
И камнями притворились, чтоб помочь ему упасть.
Тут, нисколько не смущаясь, с запахом домашних вин,
Матерно весь свет ругая, показался Никодим.
Крепким был он с малолетства. Норов – оторви да брось.
Натерпелся батька с детства, не унял дурную кровь.
Про него молва такая….., мол и трезвый, больно крут,
А уж если выпивает…. Ну, уж люди – то не врут!
Он от брата шел, с попойки. (Тоже – маята жене).
Лучше бы лежал на койке, да храпел себе во сне.
Топнул крепкою ножищей. Что – то брызнуло во тьме.
Этот бес был, видно, лишним на неласковой земле.
Шмыгнул носом. Запах тоже. Ничего противней нет!
Нечисть на себя похожа, что на запах, что на цвет.
Черти злились, завывая, высунув свои рога.
Никодим, коров ругая, сбил остатки с сапога.
Высказал он все, что думал и про ночь и про овраг,
Поперхнувшись, смачно сплюнул, сделал снова крепкий шаг.
Взвизгнула внезапно кочка, что лежала на пути,
Покатилась вниз клубочком, по оврагу, в лопухи.
Третий черт, уже вкушая горечь участи своей,
Завопил вдруг убегая, ветра быстрого быстрей.
Никодим повел губами и, помедлив, вдруг сказал:
"Во! Тушканчика видали? Вон, куда - то поскакал".
И пошёл домой шатаясь, как обычно, не спеша,
Ничему, не удивляясь. Ах ты – русская душа!
А на утро, он проснулся, чуть запели петухи
И к жене, под бок уткнулся, так.... замаливать грехи.