ГРАФОМАН
Что в Вечном Храме Чистого Искусства
забыл редактор ветхого старья,
«красивости» заумного вранья? –
лауреаты чинно скажут: «грустно»,
а с белыми манжетами свинья,
наевшись до отвала тухлых устриц,
пожурит: «мол нет подлинного чувства,
и с рифмами какая-то херня…»
Я графоман, а не соавтор гимна –
на арабесках кованных перил
каллиграфически (не уголь, но берилл),
считая гласные, пишу интуитивно.
Я триптихи, наброски подарил
слепому созерцателю картины.
«Да, лирика не очень конструктивна
и критика интимна…» Повторить?
Гроссмейстеру цитат великолепных
цикад сюиты стали досаждать –
ему вписать достаточно в тетрадь,
меланхолично, в страсти безответной
к умению бессовестно марать
бумагу, знак: «гранатовые ветви
на резонансных проводах», но нет ли
за всем манерной ноты, так сказать.
Усопших истин ссохшиеся корни,
в полголоса процеживая грязь
(нужна логарифмическая связь),
диктуют баснописцам оды. Помни:
не свитки сохраняются, а бязь
просмоленная лапой бездуховной.
Офорт лубочный в свете редких молний –
забвения и жалости боязнь.
Оракулы безвестных пантеонов,
конкистадоры творческих армад
в соитии облизанных помад
провозглашают следствия законы.
В чахоточной прохладе анфилад
я собираю медные жетоны
и превращаю листья анемоны
в протуберанцы кафедральных шпаг.
Мы – графоманы – ищем вдохновенье
в артезианской луже словарей.
Нам лоск академических ливрей
грозит астигматизмом впечатлений.
В бездонной горностаевой норе,
по амплитуде взлётов и падений
оценит нас ареопаг священный,
на скользком препарируя столе.
Отречься от религии вандалов
не каждому удастся, повзрослев.
Не отдавайте спёкшейся золе!,
вселенского, душевного пожара
гербарии реликтовых аллей,
библиотек александрийских «нары»
и манускрипты деклараций бравых
о графоманской сущности Рабле.
05.2002г.