ЦЕРКВУШКИ РОССИИ
Церквушки России, вечерние звоны,
Седых колоколен неброская твердь
Обменяны мною на клетку с балконом.
На жизни подфирменную круговерть.
Торопится время. Стареют былины.
Как годы века, но и тех не учесть.
И в землю врастают колоссы былые.
Все меньше колоссам оставлено мест.
Обменяны мною на стрессы, толкучки
Плакучие ивы приволжских равнин.
Считаю не годы, а дни до получки,
Все реже - с друзьями, все чаще – один.
Все крепче попса мне врезается в уши,
И с детства не слышал я песнь гусляра.
Компьютером скоро заменят мне душу,
Чтоб больше да лучше давал на гора,
Чтоб высохли в сердце рассветные росы,
Чтоб хоть иногда не манило к стихам,
Чтоб из года в год умирали колоссы,
Всё ниже склоняясь главою к ногам.
Церквушки России, вечерние звоны,
Взметните ж до неба Руси Благовест!
Пусть в каждом из нас... мироточит икона
И дарит нам силу, и светит окрест.
Церквушки России, вечерние звоны,
Из праха восстанут...
Осталось чуть-чуть...
Успеть бы, дожить бы...
Чтоб с низким поклоном
Постичь Возрожденья святейшую суть.
1997.2007.
ВАШЕ БЛАГОРОДИЕ
(воевавшим на Северном Кавказе)
Ваше благородие, Мать-Отчизна, Родина,
Что же ты детей своих невзлюбила так,
Если шли солдатики в самом сердце Грозного
За понюшку пороха, в пропасть просто так?
Дорогая Родина, Ваше благородие,
Ты же матка вроде нам, а не абы как.
Что же мы с бандитами, боремся… кредитами?
Так и получается, что Иван – дурак?!
Ваше благородие, дорогая Родина,
Ты же не уродина. Или мы слепы?
Вроде сердцем русские, и глаза не узкие,
Почему же милости к нам твои скупы?
Ваше благородие! Русь! Россия! Родина!
Нам не надо ордена, не нужна медаль.
Дай же нам оружия, чтоб гору сделать лужею,
Или же Суворова нового нам дай!
Дорогая Родина, ваше благородие,
У реки, у Терека разведи костры,
И смети зачистками гнезда террористские
Прочь с Кавказа, к черту их, всех в тартарары!
Дорогая Родина, сколько нами пройдено,
У реки Смородины дай вздремнуть часок,
Боевою чашею - фляжкою солдатскою -
Дай испить нам времени мирного глоток…
РЕГТАЙМ №
В мире зацифрованных мелодий
Летит планета в разливах света,
В неон одета, в стеклобетон,
Сжимая рифмы до логарифмов,
Танцуя в ритмах электроволн.
«Торчит» планета от Интернета,
В четыре ноты поет кумир,
Марионетки танцуют в клетке,
весь мир давно как пивной трактир.
Под драм-энд-бэйсы танцуют фэйсы,
Крутые детки срывают кайф,
Танцуя в трансе, и в этом дансе
Сгорает время, сгорает лайф.
Под технозвуки танцуют глюки...
Всё "типа супер" - "колбасятся"…
А где-то в прошлом на сон похожий
Игла на «ребрах» качается.
Там у нас в аналоговом прошлом
Магнитолы пели до утра,
И писали мы легко и просто,
На магнитной ленте шлягера’.
Там у нас в аналоговом веке,
Слушая «скарпов» и «песняров»,
Наши нецифрованные предки,
Знали о любви так много слов.
Там у нас в аналоговом веке
Были технологии просты,
И влюблялись люди-человеки,
Слушая бобины и пласты.
Там у нас в аналоговом веке
Под музон «машинки» и «битлов»,
Наши мамы,папы, наши предки,
Так наивно верили в любовь.
КОНЬ ТЫ МОЙ
Конь ты мой
Неугомонный,
Стой-постой
Около дома,
Задержись
Ты на часочек,
Дай побыть
Мне в доме отчем.
Зря ты морду воротишь
От краюхи ржаной,
И спешишь за ворота
От завалинки той,
Где давно не сидели
До утра с соловьем,
Где гармошка нам пела,
А теперь не поёт…
Ой, не конь ты, не ворон,
Хоть ты в прах расшибись.
Ты, гривастый, я понял,
Моя быстрая жизнь.
Ой, не конь ты, не птица,
Не хозяин я твой,
Как с тобой нам ужиться,
Коль ты весь – непокой?
РОБКИЙ МЕСЯЦ
Тоньше лезвия,
Долькой лимона,
Перевернутой буквою «ЭС»,
Засветившись над краем балкона,
Робкий месяц на небо залез,
Чтоб скользнуть на туманную горку
В километре от края села,
Чтоб украдкой влюбиться в девчонку,
Чтоб она его в косу вплела.
Робкий месяц –
Полночный кудесник.
Босиком по лучистой росе
Он бежал, обратившийся в песню,
И исчез, став прозрачным совсем.
Обратился в хрустальную птицу,
В час, когда видят сны сизари,
Чтоб под вечер опять народиться,
И бродить между звезд до зари.
СТАРЫЙ ТОПОЛЬ
Старый Тополь небо штопал
Зажелтелою листвой,
Старый Тополь лето пропил,
Прокутил как молодой.
- Что же ты, мой старый Тополь,
Не ко времени кутишь,
И листвою золотою
Как монетами соришь?
Старый Тополь, глядя в небо
Тише ветра прошептал:
"Жил сто лет, а счастлив не был
И любви почти не знал".
И добавил чуть качаясь
Тополь старый да седой:
"За сто лет лишь раз влюблялся,
Да остался холостой...
Помню, рос я над рекою,
Помню иволги гнездо,
С ней мы плакали о чем-то
Под июньскою звездой...
Помню как в девчонку-Вишню,
Что на дальнем берегу,
Я влюбился как мальчишка,
Как жалел, что не смогу,
Не сумею перебраться
На вишневый бережок,
Что же толку так влюбляться,
Если берег так далек...
Помню как осенний ветер
Уносил на берег тот
Мой листочек в виде сердца -
Позолоченный листок...
Сколько лет летели листья
Золоченые мои,
Но остались все, как письма,
Без ответа, без любви...
Скоро Вишня постарела,
Поседела до бела,
И упала цветом белым,
И тихонько...
...умерла...
И теперь - весной ли, летом ль
На заветном берегу
Те вишневые рассветы
Я увидеть не могу,
И бросаю с горя листья,
Золотые на волну.
Пропил все - хотел забыться,
Но себя не обмануть...
Старый Тополь небо штопал
Зажелтелою листвой.
Старый, грустный, черный Тополь,
Знаю, знаю,что с тобой.
СЕДИНА
Толи льдом покрылось в ночь,
Толи пеплом озерце,
Толь в ладони летний снег,
Толи прямо на сердце,
Толи горе на виски
За ночь напорошило
Серебристых две тропы
Седины непрошеной.
ДАНАЯ
(кавказский вариант, шутка)
Картина Рэмбрандта «Даная».
На нэй красоткэ маладая.
Такая томная! Такая…
Как нэжный пэрсик, но... нагая!
Я Рэмбрандта нэ понымаю.
О чом он думал, я нэ знаю,
Зачэм он ей нэ дал прыкрыца,
Вэд так жэ можнэ простудица!
Когда бы я ваял Данаю,
Ее бы взглядами ласкал я,
Я написал бы с нэю рядам
Кастер лубви, и все, что надэ:
Шашлык-башлык, вино, кино,
Букеты роз и Мимино,
И сто сонэтов в до-минор,
И ангелов кружащих хор…
Я приласкал бы это тело
Травою нежною нэсмело,
Я обэрнул бы эти плечи
В букеты солнэчных соцветий.
Я попросил бы лэтний вэтер
Данаи волосы развэять,
Я б написал ее как песню
И спел бы с ангелами вмэсте.
Еще что? Знаю точно, надэ…
Нарисовать мэня с ней рядом.
***
Когда все пройдет и останется где-то за гранью -
Меж смертью и жизнью, меж новой и старою раной,
За гранью невидимой между рассветом и ночью
Я тоже пройду, не останусь на грани я точно.
А вы… Вы у грани моей разливайте в граненые
Не пиво, не виски, а нашу душевно-зеленую
Тоску по вчерашнему другу, коллеге, писателю… -
На сорок процентов со спиртом ее размешаете,
И молча - до дна. Будет горько немного и муторно…
А утром опять на работу. Так надо (как будто бы).
***
А у вас это было тоже?
Чтобы в грязь при народе рожей?
Чтоб толпа над упавшим ржала,
И плевала в вас, и топтала?
Чтоб горы колючих глаз
В вас впивались на дню сто раз?
Если было, то вам не страшно
Падать в бездну любви вчерашней,
Падать в бездну вчерашних сплетен,
Утопать в мармеладе песен,
В попсогенном эфире мерзнуть
И летать над землею в грозы.
А у вас это было тоже?
Чтобы летом мороз по коже,
А потом, как волна прибоя,
Нежным жаром на миг накроет?
Чтоб на кончиках тонких пальцев
На краю жизни-смерти держаться?
Если не было, знать, не жили вы…
Или просто вы - толстожилые…
8 СТРОК
В восемь строк этот мир мы покинем однажды
Не на год, а на тысячи лет,
Уплывет наш кораблик бумажный «Отважный»
В ту страну, что на глобусе нет,
В ту страну, где большие седые деревья
Серебром укрывают волну,
В ту страну, где остались года и мгновенья
Нашей жизни в веселом плену.
СЕЛЬСКИЕ СВАДЬБЫ
Невесты, словно белые сугробы,
И женихи, как черные дрозды,
И те, и эти снарядились, чтобы
Святых грехов заместь следы,
Окольцевать, отглянцевать,
Потанцевать и нарожать
Таких же - временно счастливых,
Пришедших к миру со Звезды!
…И пир – горой! Гора, как вывих!
И пьяный лепет тамады…
…На третий день – села похмелье,
Лишь теплый запах первача
Напомнит буйное веселье
И крики «Горько!» сгоряча,
И слезы белого «сугроба»,
И сизый клюв того «дрозда»,
И то, как прошлой ночью оба
Слились в одном полночном «Да!»
В той сельской свадьбе есть стремнина –
Вчера ты просто мужичина,
Намедни в черном пиджачке,
С кольцом на правом кулаке,
А завтра не жених, а муж,
Опять в извечной жиже луж
И в колее, и в борозде,
Опять везде, опять нигде,
К тому же у жены в узде…
Да и жена того же теста, -
Назад тому три дня - Невеста,
В анфас и профиль – стюардесса,
А после ЗАГСа бабой местной…
Кулек семян в ее руке,
И шелуха на каблуке…
Опять круты ее бока,
Опять она сильней быка,
Опять и прачка, и слуга,
И через раз - Чаво? Ага!
НА РОДИНУ, В ЛЕТО
Прощай, Мелекесс, прощевайте тусовки
И дым городской-заводской,
Долой униформы, мобилы, парковки,
Толкучки и жвачку – долой!
На родину, в лето, в деревню уеду -
Пополнить души колорит,
Лежать на телеге напарочку с дедом
Под цоканье конских копыт…
Сойду у избушки, почти на опушке,
У берега сонной реки,
Там, где в камышах рыбаки и лягушки
Уставились на поплавки.
Привет полукедам и старой тельняшке,
И брюкам, раскроенным в клеш,
Привет тете Моте и рыжей дворняжке,
И кошке по кличке Гаврош!
У барского пруда, в саду между вишен
Умоюсь водою живой,
А Светка-соседка – девчонка-конфетка
Меня поманит за собой.
Взлетим на пригорок, к развалинам церкви,
Что помнила ангельский лик,
Вдохнуть небеса, что вовек не померкнут,
И сердце зайдется на миг,
Когда под горою увижу... Россию,
Святую, великую Русь,
В ромашках влюбленных,в березовых ситцах
И грустью Тальковской напьюсь.
И вспомню отцовскую песнь под гармошку,
Корзинки, что он мастерил,
И вспомню, как ягод клубники в пригоршнях
Нам с мамою в детстве дарил!
Года пролетели. Давно на погосте
Родители оба лежат.
Раз в год или два приезжаю к ним в гости –
Навек уезжаю назад.
…Под вечер, у ветхой завалинки древней
Возьму балалаечку вдоль я
И бабки сбегутся ко мне всей деревней,
Частушек послушать раздоль… Эх!
Куплет за куплетом, рассвет за рассветом
Душей развернусь и поплачу,
Что будут другие и многие лета,
Но жизнь не прожить мне иначе.
2003. 2007.
ЕСЛИ ЖИВ ВАСИЛИЙ ТЁРКИН
Так случилось, в День Победы
Повстречался мне старик,
По одеждам - неприметный,
По наградам – фронтовик.
Было в нем знакомо что-то
Мне из книжек о войне,
Но при нем была гармошка,
И она шепнула мне:
Что старик - не просто воин,
И пехотный рядовой,
А герой поэмы Тёркин,
Постаревший, но живой!..
Так и есть - Василий Тёркин!
С бороденкой, весь седой,
В сапогах и гимнастерке,
И с гармонью самой той!
Орденов не стало больше,
Да медалей всех не счесть:
За Москву, Берлин и Польшу,
«За отвагу» тоже есть…
Юбилейных - не считает
И не носит на груди,
Разменял восьмой десяток,
Но на годы не глядит…
- Тёркин, стой! Сыграй, Василий,
Встань с гармонью фронтовой -
За Победу, за Россию
И за звезды над Москвой!
Раздвигай меха гармошки,
Да с куплетами пройдись.
Пусть все видят – Вася Тёркин -
Жив пехотный гармонист!
…Развернул старик тальянку,
Слова против не сказал,
Глаз прищурил и «В землянке»
Тихо-тихо спел, сыграл.
Спел «Смуглянку» чуть погромче,
И «Катюшу» - всей душой,
А затем, что было мочи,
На куплеты перешел.
И вокруг него собрались,
Вышли в круг фронтовики.
«Вдарь еще, товарищ Вася!» -
Так просили старики!!!
Два часа играл и пел он,
Два часа рвалась гармонь,
Но когда ему сказали:
«Браво, Теркин!» - Замер он.
«Я… не Тёркин, - он ответил -
Не Василием зовусь,
Но играю за Рассею,
За Советский наш Союз”.
А народ не унимался,
И кричал, даря цветы:
«Если жив Василий Теркин,
Значит, это точно ты!»
Так случилось в день Победы,
Шел по городу парад.
Тем парадом правил Теркин.
Тот ли, нет ли, но Солдат!
ИСТОРИЯ О ЛЮБВИ
«Не жалею, не зову, не плачу…»
(памяти моей мамы)
Эта история начиналась в нашем городе. Здесь же она и заканчивается. Увы, у каждой стариковской любви есть одно сходство со всеми остальными – она очень часто бывает последней. И невыносимо грустной. И светлой до бесконечности. Как жизнь, как осень на самом излете
Алевтина Ивановна пришла в редакцию, чтобы поделиться радостью, а разделила печаль и стариковскую грусть, которой за сорок лет уж перевалило. Ту грусть, которая когда-то была ее первой любовью. Впрочем, как сказать «была»? Глядя в светлые, лучистые глаза этой пожилой женщины, вовсе не кажется, что любовь та прошла. Любовь эта и по сей день греет сердце и дает силы жить дальше…
В тот день Алевтина Ивановна появилась у меня в кабинетике, чтобы показать здоровенные грибы дождевики, найденные ей в окрестностях Старой Малыклы. Очень уж она хотела посоревноваться с другими грибниками, что несколькими днями ранее заявили в нашей городской газете о подобных диковинках. Она присела отдохнуть с дороги, и слово за слово, перешла от рассказа о грибах к сказу о жизни, о любви.
Гармонь
- ...Как осталась одна, похоронив мужа Михаила, осилившего лишь до пенсии дожить, так и переехала из своей опустевшей квартирки, что неподалеку от «Химмаша» имела, в деревню – в дом к сыну. В деревне мне горевать некогда. Столько хлопот по хозяйству, что только успевай поворачиваться. А когда и выдается минутка-другая на отдых, так я и ту с пользой для души и для сердца трачу. Беру в руки гармошку, что от Мишеньки осталась, и играю, как могу. Гармошонка та почти ж новая – ее мужу незадолго до… пенсии подарили.
Я в ту осень, когда Миша помер, как-то подошла к гармони, и показалось мне, что она на руки просится. Словно гармошка знает, как давно я хотела научиться играть на ней. Да почитай, что всю жизнь, пока в Димитровграде жила, по гармошкам, которыми моя родина – Бригадировка – прежде славилась, я и скучала. Наверное, оттого и всех детей своих музыкальной грамоте обучила. Теперь все они без музыки жить не могут, мастерами в ней стали.
Ну, не могла я не взять мишину гармонь в руки! Тихонько развернула меха тальянки и со слезами на глазах попыталась подобрать песни, что с юности помнила, что всей семьей за столом пели.
Прошло несколько месяцев. С гармонью мы подружились. С ней мне и одиночество не в тягость было. А сейчас в моем репертуаре песен десять будет… Вот!
Алевтина Ивановна так и светилась от переполнявших ее мелодий, и она запела любимую песню на стихи Сергея Есенина. Голос ее ровно и красиво зазвучал на всю редакцию!
…Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданьем осени охваченный
Я не буду больше молодым…
Я слушал седую женщину, и ее песня вдруг перенесла меня в тот уголок России, где сегодня в мамином доме так же одиноко пылится отцовская гармонь. Тоже почти новая, тульская, он купил ее незадолго до пенсии, незадолго до... Семь лет тому, как отец, редактор местной районной газеты, умер, почти и не побыв пенсионером. Почти семь лет, как я переехал в Димитровград…
Помню, мама говорила мне перед отъездом: «Забери гармонь, на ней здесь теперь играть некому, а в городе не ты, так дети твои, может, поиграют. Возьми, сынок…» Говорила мама о гармони, а как будто сама со мною в город просилась… Прочь от тоски и одиночества просилась. Говорила мне тайно, признавалась в последнюю ночь перед расставанием, что в нашем городе у нее жил когда-то друг. Мол, может с ним встретиться удастся, если он жив еще, конечно...
Два года назад мама умерла. На Крещение 2005 года перестало биться ее измученое холодами и болью сердце...
Не взял я гармонь. А она возьми да и напомни мне о себе. И о маме. С явлением Алевтины Ивановны нечаянно так напомнила. Да так, что к горлу ком подкатился…
ТАЙНА ВСЕЙ ЖИЗНИ
Алевтина Ивановна не допела песни. Она замерла в кресле, глядя куда-то сквозь стену, сквозь время. Секунд через десять она очнулась, громко ойкнула, словно извиняясь за неоконченный концерт, и махнула ладонью, отгоняя какие-то мысли.
- Нет, не буду печалиться! Хорошую мы с Мишенькой жизнь прожили! Красивых и добрых детей вырастили. Ни о чем не жалею! Ни о ком… - но рассказ вновь ненадолго прервался. - Да что я сама себе вру-то?! - продолжила она, собравшись с духом. – Что я теперь-то таюсь?! Я ведь всю жизнь любила… двоих мужчин! Мужа Мишу и односельчанина Николая – молодого бригадировского механизатора, для которого была первой любовью и которого своей первой любовью называла. Только с Николаем нас судьба почти 50 лет тому назад разлучила, когда я уехала учиться и работать в Мелекесс, а он ушел в армию служить, а с Михаилом в то же время свела. Свела на всю жизнь.
Я так и осталась жить в этом городе, а Николай жил и работал в Горьком – по месту жительства жены. Мишеньке я про Колю никогда не говорила, боялась – заревнует. А как он меня сильно любил! С Колей встречи не искала, но, вы можете не поверить, так получилось, что за эти годы мы с ним еще дважды виделись.
Первый раз с Колей я лицом к лицу столкнулась благодаря любви к телесериалам. Как-то у нас в квартире телевизор перегорел, как раз перед началом очередной серии «Рабыни Изауры». Ну, мы с дочкой и пошли к соседям. Как в кино. Так я чуть чувств не лишилась, когда соседская дверь отворилась, и прямо на пороге передо мной предстал не кто иной, а Николай. Оказывается, он вместе с женой приехал к ее димитровградским родственникам, оказавшимися нашими соседями. Как уж я тот сериал смотрела! Прямо как каменная баба какая! Ни разу голову в сторону Коли не повернула, ни словом не обмолвилась и всего, что творилось в душе, не выказала. Николай вел себя точно так же. Как после того кино сердце болело!
Второй раз я случайно Николая встретила, когда мы с ним оказались на одной и той же свадьбе в Бригадировке. Лет через пять после «каменной бабы» это было. Мир тесен, и так вышло, что его дальняя родня породнилась с моей дальней родней. Судьба словно наверстывала то, что упустили мы в молодости.
ГОЛУБИЦА-ГОРЛИНКА
- Может быть, мы с Николаем и не встретились бы больше, только судьба распорядилась так, что суждено таки нам было не только встретиться, но и пожить вместе. Может, и не судьба тому виной, а я сама, но получилось все так...
Около двух десятков лет в конце своей жизни мой Миша сильно болел и едва дотянул до пенсии, а после торжественных проводов немного и пожил – угас за месяц. Так о моей тайной любви к Николаю и не узнал.
Без него мне стало одиноко до невозможности! За ним и я стала гаснуть. Два года одинокой старой голубицей себя чувствовала. Дети это заметили, стали чаще навещать, разговорами развлекать. Как-то весной, в одном из таких разговоров они и предложили, словно в шутку: «Мож, тебе, мать, какого-нибудь старичка завести? Все веселее будет зимы коротать?» А я про Николая им и поведала, и попросила сына свозить меня в Горький. То есть в Нижний, в Новгород. Захотела в конце жизни еще раз, хоть издали, на тайну свою посмотреть.
На семейном совете решено было «сделать по-маминому», мне оставалось лишь узнать у наших с Николаем общих родственников его адрес.
В Нижний сын повез меня на своей машине. Всю дорогу я ему рассказывала про первую-то любовь, о которой в жизни ни слова ни кому не говорила. И на душе легче становилось. Сын потом рассказывал, что видел, как я с каждым километром пути, с каждым словом о Николае, будто оживала, как будто превращалась из старой голубицы в молодую горлинку…
СВИДАНИЕ НА БОСУ НОГУ
- В Нижнем, когда мы отыскали дом, в котором жила семья Николая, я вдруг растерялась и поначалу просто сидела у подъезда - ждала, что он на авось выйдет и увидит меня. Сыну такая перспектива не понравилась, ведь мы ехали «в гости» наобум, даже не зная, застанем ли кого нам нужно дома, и он решил подыграть мне. Поднялся он до нужной квартиры и позвонил в дверь, представившись троюродным родственником из Бригадировки.
Николай с женой оказался дома, сын тихонько прошептал ему о том, что за гостья ожидает его на улице, и вышел ко мне. Через несколько секунд за ним следом, в тапочках на босу ногу выбежал Николай.
Только я его увидела, как сорвалась с места и побежала прочь – внутренний голос кричал мне, что так нельзя поступать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Николай догнал меня через несколько шагов, успев потерять оба тапочка, развернул меня к себе и обнял. Минут пять мы стояли так, в чем-то взаимно извиняясь и извиняя, и плача друг другу в плечо. Когда мы наплакались вдоволь, то заметили, что возле нас с тапками в руках стоит мой сын, а возле подъезда – жена Николая…
Николай вернулся к себе в квартиру, не говоря ни слова и не реагируя на ругань жены, переоделся, сел в нашу машину, и мы поехали к берегу Волги.
До позднего вечера вдвоем бродили мы по набережной, часами торча в каких-то уличных кафешках. Нам было что рассказать друг другу – ведь мы не общались с самой молодости. Наговорившись досыта, пообещали обмениваться письмами и расстались. Просто расстались. Он вернулся домой, где его ожидали разборки, а я поехала к себе в Старую Малыклу, радуясь тому, что скоро получу письмо из Нижнего, что снова обрела любовь, и, по-старушечьи прося прощения у покойного мужа Мишеньки. Дорогой я уснула, и во сне мне явился Миша. Он бы молодой и здоровый и целовал меня, и говорил, что ни в чем не винит, что любит меня тоже, что рад за меня…
КРАДЕНОЕ СЧАСТЬЕ
- Писем от Николая я тогда не дождалась. Потому что буквально через неделю он приехал ко мне с ответным визитом в Старую Малыклу. С собой у него были чемоданы с вещами и подарками. Прямо с порога он мне признался, что сбежал из дома, где жена и дети его «запилили донельзя за то, что с другой старухой на виду у всех обнимался». Так и сказал: «Поживу у тебя, коли Колю не выгонишь». Не выгнала… Сын тогда уже приобрел квартиру в Димитровграде, и оставил меня полноправной хозяйкой его дома, так что места в нем для Николая хватило.
То лето было самым счастливым за все последние годы моей жизни! Мы с Николаем вовсе не ощущали себя стариками и словно летали над землей. Мы славно потрудились на огороде, поправили сарай, ходили по грибы и по ягоды… Но маленькая горчинка во всем этом была. Мы же знали, что так не будет продолжаться долго, а краденое счастье всегда горчит.
Ближе к концу августа того лета к нашему дому подъехала легковушка с новгородскими номерами. Из нее вышли дети Николая, отыскавшие его с помощью сарафанного радио. Их целью было вернуть отца в семью, так как собес обеспокоился, куда это они старика задевали, почему это он третий месяц пенсию не получает, да и слухи всякие да страшные по городу поползли…
При их появлении Коля сразу как-то поник. Его, как тополек, подрезали. Он все улыбался, а в глазах слезы стояли. Но он вещей своих собирать не стал, так как решил вернуться в Нижний лишь для развода с женой. Перед расставанием мы с ним поцеловались – первый раз за все время, что были вместе. Он пообещал скоро вернуться. Навсегда. Жизнь распорядилась иначе.
По дороге у него сильно прихватило сердце, и вместо дома его привезли в больницу. Оттуда в скорости и стали приходить его письма. Он все обещал, как выздоровеет, довести до конца обещанное. Но когда его выписали из больницы, то писем не стало. Почему? Я этого не знала. Думать о худшем боялась. Писала ему домой – ответа не последовало.
ДВЕ ЗАМЁРЗШИХ СИНИЦЫ
- Письмо от Коли пришло только ближе к декабрю. В нем он спрашивал, почему я не отвечаю на его письма?! И сообщал, что сердечная болезнь его достала и дома, что ему постепенно становится лучше, и врач обещает выздоровление по весне, что это письмо он посылает через него…
На следующее утро после полученного письма в Поволжье ударили очень сильные морозы, и, выходя из дома, я заметила на снегу возле крыльца два желтеньких комочка - это были замерзшие синицы. Они окоченели, но глазенки их еще не закрылись, они еще были живы. Синичек я внесла с дом, и очень скоро они оттаяли и стали летать по комнатам, что-то пронзительно звонко тинькая. Порадовавшись за них, я пошла на почту – мне нужно было отправить ответное письмо Николаю (по адресу врача, который он мне указал). А когда я вернулась с почты, то нашла синичек мертвыми. Одну - на окошке, другую - у порога. Видать, они так и не смогли оправиться от холода. Я завернула пташек в старенький платочек, погоревала, что не смогла их спасти, и похоронила в сарае, в земле у поленицы…
Этот случай опечалил меня и напугал. Старая примета говорила, что мертвые птицы у порога – к несчастью.
…Конверт из Нижнего пришел где-то через две недели. А в нем – недописанное письмо от Коли. В письме – только две его строчки: «Не жалею, не зову, не плачу. Люблю, целую, до встречи…». Остальное дописал врач: «Ваш Коля помер. Перед смертью все о каких-то птицах мне шептал, толи о синицах, толи о горлицах…»
Вот так. Сбылась примета. И закончилась моя стариковская любовь…
Алевтина Ивановна опустила голову и дрожащим голосом чуть слышно пропела: «Не жалею, не зову, не плачу…». Потом резко встала, стряхнула с плеч навалившуюся печаль и сказала бодро, будто вернулась на час в прошлое:
- Вот и я не плачу. Я ж с грибами пришла. А давайте мы эти дождевики на весь ваш коллектив поделим. Они ж жаренные, словно курятина! Это вам за то, что старушечью грусть мою выслушали… …Всему этому, сынок, ты можешь и не верить. Ведь как часто мы, старики, выдумываем подобные сказки, чтобы создать видимость того, что и мы еще кому-то нужны, что и нас еще могут любить, пока жизни нашей свечечка еще не растаяла…
Юрий Шерстнёв