1. Двойной полу-каннибализм
В советское время было. А может, и не было. Байка – и байка.
Два альпиниста отправились на Памир. Тогда это было сложно, но можно даже для простых смертных. Залезли в горы, возрадовались жизни и давай по пикам Коммунизма шастать. Оторвались на полную катушку. Опомнились только тогда, когда с едой сложности начались. Пришлось спускаться с вершин в места обжитые. Кое-как добрались до станции. Практически на подножном корму: аборигены на Памире – редкость не меньшая, чем мумие. Поезд – завтра вечером. Билеты, слава Богу, заранее взяли.
Темнеет. Чайханы всякие и прочие магазины закрыты. К тому же денег – еж наплакал. Да хрен на них, на рубли эти: до поезда бы дожить, там умереть попутчики не дадут. А червячок уже вырос до размеров настоящей анаконды. Друзья, вспомнив про хваленое восточное гостеприимство, решили по улицам кишлака побродить: авось кто-нибудь за стол пригласит. Куда там! Все уже на засовы и запоры, кругом сплошные дувалы – Азия-с, не понимают. Спать ложатся вместе с курами – в одно и то же время, в смысле. Тянутся и тянутся эти бесконечные глинобитные заборы, нет им конца. И краю, естественно. Альпинисты уже ни на что не надеются, просто мужественно пытаются на станцию через лабиринт улочек выйти. Ночевать под небом голубым – не в диковинку, спальники с палаткой есть. Но как-то стремно посреди улицы амуницию распрягать. А на станции – лавочки, блин, цивилизация-с. И ночевать всяко принято.
Идут друзья, болтают. Все больше матерятся. Громко. Иногда песни поют. Нецензурные в основном. Еще громче. Вдруг открывается калитка, из нее выходит абориген и за собой зовет знаками. По-русски там мало кто говорит. Альпинисты сначала даже не поняли, думали, случилось чего. А во дворе – пир на весь мир: у хозяина сын родился. Обычай такой – всех проходящих мимо приглашать. Собственно, у многих восточных народов он процветает. Стол чуть ли не на весь двор, дастархан, значит, вокруг мужчины. Сидят на полу, степенно о своем болтают. Женщин нет. Мусульманские расклады: прекрасная половина питается отдельно, при этом еще умудряется мужчин обслуживать. Главное блюдо – плов. Или пилав – тут точно не разберешь. Друзья с голодухи на него накинулись. Метут – им только добавлять успевают. Кайф, короче. Вечный. Остальные гости-хозяева усмехаются, неторопливо в тарелках ковыряют. И не поймешь – пьяные, трезвые ли…
Да обкуренные, блин, обкуренные!
И плов-пилав классически-среднеазиатский тож не токмо маслом заправляется…
Покончили с пловом, сидят все дальше, молчат, друг на друга смотрят – как будто ждут чего-то. Альпинисты наши в недоумении – все чаще на них стали поглядывать. Нашелся человек, в русском соображающий более-менее, объяснил…
Обычаев много. Есть, например, обрезание. В том числе и у мусульман. Они, как правило, сыновьям его делают сразу, не откладывая, пока вырастет. В Таджикистане – а может, и еще где, не знаю, – своя особенность: крайнюю плоть кидают в казан с пловом. Тот, кому сей лакомый кусок отчекрыженный достанется, обязан его предъявить хозяину. Это одновременно и честь, и удача: счастливый папаша должен наградить нашедшего.
В России, слава Богу, монетками в тортах-пирогах отделываются.
Дошло до друзей, ЧТО кто-то из них съел. Местные-то не забывались, смотрели в оба. Косяк, кстати: выбросить или съесть ритуальный символ – своего рода оскорбление. Эт на друзей-альпинистов откровение такое – пловное – снизошло. Незадачливые обжоры посмотрели друг на друга, посмотрели – да как ломанулись со двора на улицу. И за угол, желудки выворачивать. Проблевались, отдышались. А кругом темно, и кто стал каннибалом – никак не разглядеть…
Да и нафиг оно, такое любопытство! Друзьям-то, альпинистам…
2. Дым под водою
Ничего, что физиологично? Потеря девственности – широко исследованный процесс. И в литературе растиражированный… Мужчины тоже переживают нечто подобное на собственной шкуре – в более узком смысле слова. Разрыв уздечки (или надрыв?).
Один мой друг, бывший с женщиной далеко не в первый раз, серьезно пострадал. Секс с кровью (ну мало ли), бокал-другой вина, проводы, возвращение… А кровь-то все капает и капает. С конца причем. В неполных восемнадцать серьезная проблема. К тому же квартира за городом, до ближайшего работающего телефона – десять минут на электричке. Времена советские, глухие… До станции тоже надо дойти. Попытался справиться домашними средствами. Не помогло. Приготовился умирать – крови довольно много потерял, в голове уже шумело, поплыл парень.
Расстаться с жизнью не получилось – в гости приятель приехал. Повезло, а то неизвестно, чем бы все закончилось… Приятель увидел, понял, сочувствовать не стал, просто вызвал скорую. Разрыв пришлось зашивать – была задета вена. Крови вытекло столько, что десятку девственниц не снилось. Чтобы не попалиться перед квартирными хозяевами, сожгли потом простыни и наволочки. Про одежду вообще молчу.
У меня все еще веселей случилось.
В Питер приехала мама моей подруги Джейн. В эпоху всеобщего товарного катаклизма больших одеял не было. Точнее, были, но не там, где их искали… Мама купила Джейн два маленьких. Детских, ватных, стеганых. Их сшили – получилось одно большое одеяло. Когда мы им накрывались, даже мысли таяли. Но нельзя же все время жить под одеялом. Мама Джейн это тоже понимала. Поэтому купила обогреватель, после чего уехала на историческую родину.
И вот мы празднуем сие событие по-свойски, от воздержания устали – комната-то одна. Нам хорошо, я никуда не тороплюсь, тепло… Тела куда-то уползли, живут своей жизнью. Одеяло – тоже. В смысле – уползло. Запах гари откуда-то... И вдруг – боль. Но нам же так хорошо…
Да все не так! Сначала была боль, потом – гарь. Поэтому внимания и не обратил… Блин, опять неправда. Боль и гарь одновременно подстегнули, обострили чувства, но и заставили-таки отвлечься. Я даже услышал, как за дверью бегает соседка Вика (только она так умела переставлять ноги). Запах гари по всей квартире уже разошелся. Но лишь когда по ступням ощутимо пробежал жар, стало понятно: надо делать что-то другое…
Одеяло пылало. Местами. Местами дымилось. На него упал обогреватель (долбанный, долбанный, долбанный!). Спасло то, что эта ватная стеганка валялась на полу. Я вскочил. С конца – кровь. Больно. Но хрен с ним – нужно спасать одеяло. Схватил, побежал по длинному (истинно питерскому) коридору. На кухню – там вода. Залил. И только после этого посмотрел вниз…
Да ничего. Ну разрыв. Ну кровь. Под холодную воду – и все дела.
Я всегда был знатным теоретиком.
Видеоролик. Крупный план. Задница. Голая. Отъезд (потихоньку еще и вниз). Тело стоит. В рамке дверей. Шум льющейся воды. Стелется дым. Из-за задницы. Вопль: «Ой, еханый бабай!» Дым опускается вниз. Наезд. Камера проезжает двери. Задница дергается, как будто ей щекотно. Поворот. Стеганое ватное одеяло (розовое), голый живот, бронзовый кран. Струя. Бьет.
Или бьет, струя?
Все неформальное закрыто руками. Фон – порушенные обои. Цвет – голубой с желтым, переходящим в зеленый.
Я потом целых два дня жил как монах. На радость всем соседям, которым наши с Джейн стоны вечно мешали жить…
3. Так почему ж so-нет?
Берем первую историю, заливаем во вторую – и залпом.
Вот вам и весь Гегель с Петраркой классическим.
А то – катрены, терцины…