качает поступь нежный стан её,
и млеет твердь на сильной мостовой;
как будто белую акацию
стараясь удержать, крадётся часовой.
её уста на солнце розовели,
и таял горький мармелад;
тогда мои глаза не разумели,
но знали точно тот святой обряд...
вот так художник чистого листа,
своей мечты невольный странник,
я представлял как может быть она чиста,
следя за верой, но не веря в многогранник.