«Я забыла о том, что любила тебя, но тебя не забыла…»
Она сидела на подоконнике, мерно покачивая ногой в такт музыке, в который раз заслушивая до дыр эту песню. Это был своеобразный гимн ее прошлой любви. «Хотя скорее не гимн, а эпитафия…» - подумала она с горькой усмешкой. Все также молча затянулась сигаретой, выпуская мерные клубы дыма. Она была одна дома, поэтому могла себе это позволить.
Она вообще, сколько себя помнила, была одна. С таким странным ощущением внутреннего одиночества, когда кругом полно людей, но внутри, в душе она была сама по себе, одна. Порой ей это нравилось, придавало независимость, незаурядность ее образу. Но также довольно часто это ее раздражало.
Несмотря на внешнюю колючесть, эта девочка-подросток была мягкой и доброй внутри. Но из-за боязни того, что ее светлые душевные посылы могут быть растоптаны, как цветы на городской клумбе, она просто надевала на себя своеобразную броню. И броня эта обычно состояла из цинизма, прагматизма и холодности.
Девушка аккуратно погасила сигарету и одним метким щелчком отправила «бычок» за пределы своей квартиры. Интересно, а почему нельзя также легко и просто так сделать со всем тем, что гложет ее душу, обвиваясь вокруг души, заставляя ощущать почти физическую боль где-то в районе сердца?
Обхватив руками колени и положив на них подбородок, она отправилась в путешествие по просторам своей памяти и души…
…Он был старше ее. Но в тот момент она находилась как раз в такой переходной стадии от инфантильной, непредсказуемой девушки к взрослой, самодостаточной женщине. Поэтому он ей вдвойне казался старше, умней и степенней…
Отчего-то стало пощипывать глаза. Она немного поморгала. Это нужно. Нужно было сделать, пройти это от начала и до конца, пережить снова в воспоминаниях, чтобы окончательно излечиться. Как птице Феникс – умереть в своей боли и страдании, чтобы вновь затем воскреснуть новой, перерожденной, с открытым сердцем и душой.
…Она могла с уверенностью сказать, что, несмотря на все, у нее были моменты в общении с Ним, когда она могла сказать, что она счастлива. Мало, редко, но они были. А потом она достигла точки невозврата – она влюбилась. И все, понеслось это пресловутое – один любит, а другой позволяет себя любить.
В общем, она не хотела сейчас углубляться во все эти мелочи, которые когда-то так разрывали ей сердце. Но то, что было больно, хотелось выть, бить, плакать, смеяться, казаться сильной и быть любимой – все это вихрем, калейдоскопом бередило раны и изматывало душу.
Она сама не понимала, чем он ее зацепил, почему ей было так трудно с ним расстаться. Он как будто дерево врос в ее сердце своими корнями и приходится прикладывать немало усилий, чтобы их выкорчевывать.
Причем она сама сейчас толком не знала, хотелось бы ей, чтобы он вернулся. С одной стороны, этого требовало уязвленное самолюбие, чтобы он не только понял, но и признал бы как она ему дорога. Наверное…Но тут в борьбу включился разум и осколки былой гордости с четким желанием, чтобы он просто понял как заблуждался, но без всех этих мазохистских возвратов к прошлому.
Но то, что он ее задел и глубоко ранил, это было бесспорно. Она даже сама не ожидала, что все зайдет так далеко.
Ей вспомнилась мысль, прочитанная у Веллера, что любовь – это страдание, т.е. чем больше мы страдаем, тем больше любим. «Типично мой случай», - горько подумала она. Но с другой стороны, так что из этого, неужели так плохо то, что она не терпит полутонов, полуотношений, получувств. Если любить – то отдаваться этому чувству полностью, без остатка. Она просто по-другому не умела. Вернее пока не научилась. Все-таки появившийся в ее душе цинизм еще не сделал своего дела до конца. Не сделал из нее холодную, расчетливую женщину с огнем в глазах и льдом в сердце.
А Он…Он тоже хорош, периодически появляясь в ее жизни, с непонятным нежеланием отпустить ее, насовсем. Но как не особо сильный и уверенный в себе человек, продолжает игру под названием «Собака на сене».
Но девушка смогла собрать всю свою волю в кулак, всю-всю, до последней капли и остудить его пыл в последний раз. А раньше она и мечтать не могла, что однажды сможет ему это сказать, наверно и вправду перерождается…
…Она резко открыла глаза и поняла, что стоит на подоконнике, у распахнутого окна. Над городом сгущались сумерки, в домах загорался свет. А она стояла и смотрела вниз на пустую площадку во дворе. Эта пустота и мгла внизу манила ее, казалось, стоит сделать еще шаг и она сольется с ними, станет частью бесконечной мглы, тишины и умиротворения.
Ветер хлестал ее лицо, она стояла на самом краю, раскинув руки в стороны.
Но тут она стремительно захлопывает окно и слезает на пол. Пускай она не такая сильная, как ей хотелось бы, но просто в этот вечер она поняла, что не сломается. Она из тех людей, которые гнутся, но не ломаются. И это хорошо, просто отлично.
В голову пришла строчка из песни Кипелова: «..моя душа была на лезвии ножа…». Она пожала плечами, выбросила это из головы и пошла заниматься рефератом, который давно ее дожидался на столе.
Эта девушка вышла из комнаты, еще до конца не осознавая, что сегодня она переродилась, открыла себя заново, заглянула в потайные уголки своей души…