ОН ПОНИМАЛ
Николай Векшин
Солдат в окоп отчаянно зарылся,
Накрытый шквалом стали и огня.
Он понимал, что выжить потрудиться
Ему поможет мать сыра-земля.
Долбили разрывными пулеметы
И танки выползали на бугор.
И белый снег стал черным отчего-то.
И пламя полыхало между гор.
Ревели самолеты как сирены.
Свистели бомбы, бухая кругом.
Животный ужас бросил на колени
Солдата, защищающего дом.
Он понимал, что вряд ли повлияет
Своей стрельбой на весь исход войны.
Он знал теперь, что брошен на закланье
И обагрит алтарь у Сатаны.
Он понимал, что тыловые крысы
Жируют, жрут и предают его
И что верхушка власти в крови рыщет,
И что страна гноится от того.
Он понимал, что вряд ли кто оценит
И что жена давно уже с другим,
И что газеты ложью, без сомненья,
Зароют его имя средь могил.
Он понимал, что глупо и нелепо
Отдать навеки собственную жизнь.
Но все-таки солдат был человеком
И почему-то верил в коммунизм.
Он не был прост, наивен, простодушен.
Он трезво взвесил в сердце «нет» и «да».
И встал с колен. И взялся за оружие,
Хоть чувствовал, что гибнет навсегда.
Он понимал, что жизнь не получилась.
Нисколько умирать он не хотел.
Но все-таки рванул, что было силы
В атаку устремясь по грудам тел.
Он понимал, что это – миг великий.
Он понимал, что Родина – одна.
Он понимал, что только в Божьем лике
Святая проступает красота.
Доброе утро, Николай!
Редкое воскресное утро, когда здоров, когда не звонит телефон, когда можно было бы написать что-то своё…
Однако я обещал Вам попытаться доказать, что Вы, патентованный филолог, автор грамматики русского языка, пишите чудовищные стихи. Заметьте, я не говорю «доказать». Я говорю «попытаться доказать». Потому что графоману, уж поверьте моему опыту, доказать ничего нельзя. И я бы не тратил время, так как не считаю графоманов общественно опасными людьми. Я даже хорошо к ним отношусь. Они меня с некоторых пор не раздражают. Это мещане от искусства, без них невозможно стабильное существование искусства как такового. Они нужны. Это часть экосистемы, как дождевые черви, например, в почве. Создают перегной, питательный слой настоящей поэзии. Как иллюстрацию своего незлобивого к ним отношения приведу своё восьмистишие на эту тему.
ГРАФОМАНЫ: «Они милы, хотя и страны: /Во глубине сибирских руд, /Как клептоманы, графоманы /Не помнят где чего крадут. /И только я, читатель Торы,/ У врат обители святой /Ищу цитаты и повторы, Как будто в этом есть покой!»
Я не стал бы, повторяю, ничего писать под неудачными стихами, в которых нет поэзии вообще - ну ни в одной фразе! – если бы имел дело с грузчиком или слесарем. И даже просто с рядовым учителем русского языка. Человек, пишущий стихи, графоман, мне милее нестандартного бандита-предпринимателя, личности во всех смыслах.
Я смотрю на Вашу фотографию и с высокой степенью вероятности предполагаю, что пороху Вы не нюхали, в окопах не сидели, что Ваше стихотворение – рифмование на тему, впечатления Ваши - киношные, вторичные. И это – принципиальный момент. Вам известно, что лирика – особый РОД литературы, субъективный, где важны личные эмоции, личные впечатления, личная интерпретация. Словом, важна личность, взявшаяся за перо. В этом смысле жизнь и судьба поэта имеют значение (это не из учебников, я настаиваю на этом). Нам интересен подвиг поэта. Не в смысле героизма, а в смысле сдвига от нормы. Он живёт не так, как остальные граждане. В этом смысле и бомж может быть поэтом. Ваше стихотворение - отвлечённое рассуждение на «гражданскую» тему.
Тема – спасительный локомотив малоталантливых авторов. В советское время существовало в «профессиональной среде» умонастроение, что для того, чтобы издаться, нужен стих-паровоз. Некий правильный текст на заданную тему: о родине, о партии, о ВОВ. ОН-де вывезет «настоящую лирику». Известно, чем кончались такого рода компромиссы. Сейчас нет партийного ока, но отражённый свет отражения сверкнул в Вашем шедевре.
Самый Честный Рецензент избрал замечательную форму разбора. Он прикинулся полным кретином и стал анализировать внутрисловные связи, задавая вопросы, как если бы школьник разбирал предложение по членам. Если Вас, профессионала, не убедил разбор, я добавлю от себя на понятном Вам языке.
Начнём с ошибок, которых по Вашему убеждению не должно быть в соответствии с грамматикой. Цитата: «Он понимал, что тыловые крысы/ Жируют, жрут и предают его/И что верхушка власти в крОви рыщет/ И что страна гноится от того». Беру СЛОВАРЬ УДАРЕНИЙ для работников радио и телевидения под редакцией Д.Э. Розенталя, вышедший в 1984 году в издательстве «Русский язык» (тогда был тройной контроль качества) Кровь, -и, из крОви, о(по) крОви, в кровИ, на кровИ; мн. крОви, -Ей; хороших кровЕй. Кстати, хорошие графоманы, как правило, хорошо рифмуют. Они знают, что глагольная рифма – плохо. Вам, походя говоря, плевать на то, что «тыловые крысы – в крОви рыщет» не рифмуется, а рифма «его – от того» хуже глагольной, что-то вроде «ботинок – полуботинок». Вы ещё и стихотворец никудышний. То, что не поэт – это и коню понятно… Автор стихов имеет право на свою пунктуацию, но всё-таки лучше придерживаться правил. Свинство со стороны рецензента указывать на это, но коль назвался груздем – полезай в кузов! Текст не вполне грамотен и требует запятых перед И, отделяющих предикативные единицы. Теперь по стилистике. Она всегда примыкает к поэзии, которую я понимаю как искусство слова. Верхушка власти в кровИ рыщет, и страна гноится от того. Слово «власть(верхушка)» - существительное с абстракным значением, «кровь» - с конкретным. Трудно представить, как это происходит «рыщет» - кстати, самое поэтичное без кавычек место всего стихотворения, но вкус… Зонд что ли по венам идёт? Вообще-то чувствовать нужно что «рыщет» связано этимологически со словами «рысь(зверь)», рысак. Есть что-то стремительное, зверское в слове «рыщет». По моему убеждению, верхушка власти рыскать в крови ну не может чисто по филологическим соображениям. О бесвкусице я уже не говорю.
Накрытый шквалом стали и огня.
Можно подумать, что это модное цитирование, возведённое Тимуром Кибировым в принцип. Намёк на бодрую советскую песню, «стали и огня» - на слуху. Пытаюсь понять, как связано со смыслом четверостишия. А никак! Это обычная графоманская глухота, невольное цитирование, которое я называю клептоманией. Попросту воровством без особых на то художественных причин.
Он знал теперь, что брошен на закланье и обагрит алтарь у Сатаны.
Запятую перед И надо бы поставить, так как первое сказуемое выражено страдательным причастием, а второе – действительным глаголом. На это можно было бы не обратить внимание, если бы Вы не настаивали на тезисе, что стихи написанные в соответствии с правилами не могут быть чудовищными. Могут, ещё как могут!
И что газеты ложью, без сомненья, зароют его имя средь могил.
Бесвкусица полнейшая! Конкретное, вещественное (газета) зарывает абстрактное (имя), о чём я выше говорил. Во-первых, с какого перепуга газеты зарывают ИМЯ? Что им больше делать нечего, газетам этим? А во-вторых, солдата (рядового) – сколько их было! А в- третьих, «без сомнения» - для рифмы что ли? Нет, рифму Вы презираете «оценит – без сомнения». Двоечник какой-то, а не графоман. Те хоть рифмуют аккуратно.
Я бесконечно мог бы писать, доказывая, что текст – чудовищный. Но время своё жалко. Надеюсь, Вы перестанете публиковать свои стихи на стихире как настоящий филолог, то есть тот, кто любит слово, чувствует его, и стыдится словоблудия. Или не пишите учебники. Одно из двух.
С сочувствием