Земноводная кожица стала царевне тесна –
Но кулик воспевать продолжает родное болото.
По кувшинкам разлита – жасминовым чаем – луна,
К водопою слетаются всадники дикой охоты:
Их камзолы расшиты алмазами и серебром,
И на шляпах – плюмажи из облачных цапельных перьев.
Преклоняя колени, они искушают: «Пойдём
По следам-узелкам городского надменного зверя –
Мы загоним его под охотничий твой арбалет,
Под калёные клювы – под стрел острия лучевые,
И замечется он, сознавая, что выхода нет,
И в глаза твои глянет, моля о пощаде – впервые.
От жестокой бессмысленной жалости будь далека –
Милосерднее быстро прикончить, чем нежностью мучить…
Отпусти тетиву – и твоя изольётся тоска
Из разорванной раны – невидимой нитью паучьей.
Нанижи его душу на вертел, забрось в котелок,
А из тела – из кожи, костей, сухожилий и крови –
Хочешь – сделай тебя обожающий коврик у ног,
Хочешь – чучело с блюдом для карточек в светском алькове.
Полетели! Он близко, ты чувствуешь запах тепла?
Поспеши! Волкодавы взбесились и рвутся со своры»
… Комариную песню во мраке выводит стрела.
Земноводная кожица стала царевне не впору.