Грязно-белый партер и болотно-чужой бельэтаж.
Никогда не смогу раствориться в них, пафосно-черная.
Да, под шкурой блестящей хребтина свивается та ж,
Да, все то же шипение с легких срываю упорно я.
Что Вы смотрите, сударь, в недвижные эти глаза?
Неужель не увидеть Вам в них продолжения Каина?
Неужель не пугает Вас мутность той хляби, что за
Частоколами смеха с печалью особенной спаяна?
Эх, пожалуй, Вы зря притащили меня в этот зал.
Здесь сошли б на ура саламандры, ужи, желтопузики.
Для меня же он душен и трижды, четырежды! мал:
Вы меня изведете, себя – несомненно, сконфузите.
Не тяните ко мне ни тисков, ни мозолистых рук.
И до Вас меня много ласкали и больше – неволили.
Но змеиный хребет мой, как видите, так же упруг,
А попытки дрессуры такой – больно дорого стоили…