Родившийся в памятном тридцать шестом,
Ни сыну, ни внуку не скажет о том,
Как трудно ему приходилось порой,
Когда говорил он, что папа - герой.
«Мой папа - герой!..» О, немыслимый крик! -
Из дальнего детства украденный миг,
Где нужно поверить красивым словам,
Чтоб горестной правды не высказать вам,
Чтоб вы и не знали друзья-сорванцы,
Чьи с фронта домой возвратились отцы,
Как мальчик, с бедою один на один,
Соврал, что отец, штурмовавший Берлин,
Сражался отважно, фашистов крушил
И лишь до победного дня не дожил…
А в горле - комок… И немного знобит,
Как будто отец и взаправду убит,
Как будто еще канонада слышна
И скорбные вести приносит война.
Была полуправда: все так и не так, -
Ворвался отец с автоматом в рейхстаг
И выстоял в жарком последнем бою,
А после - семью обездолил свою.
Плохого не скрою: ты слышал, мой друг,
Рассказ о герое, прервавшийся вдруг,
И все оттого, что потом до конца
Звучали лишь выкрики «горе - отца».
Все пропил, и даже награды свои,
Вчерашний кормилец - опора семьи.
Кто знал его раньше - тот не узнавал…
В угаре хмельном он с женой «воевал»…
Скандалы и драки, потухший очаг,
Тревога, застывшая в детских очах.
Мальчишка не плакал, все молча сносил.
Но видеть подобное хватит ли сил?
Я знаю, что нужно об этом писать,
Когда безотцовщину вижу опять.
Упрек молчаливый горит в сорванцах…
Они без отцов - при живых-то отцах!
А как же со званьем твоим, человек?
Ведь столько от водки сирот и калек…
За трудными судьбами, словно по льду
Сквозь горькую память, сквозь годы иду.