Я выгнал песню из' дому. Отныне
Я ей - никто. И мне она - никто.
Кружила песня в заоконной сИни,
Не вписавшись в жизненный итог,
Вздымавшийся макетом Эвереста
В тетрадях, фотографиях... Она
Себе упорно отводила место, -
Как будто бы важнейшего звена !
Металась песня в поисках отдушин,
Тыча в двЕри погнутым ключем,
Но тополЯ уже трясли подушку,
Распоротую солнечным лучем...
Поверьте, это больно, очень больно -
На месте мыслей видеть - пустоту.
Ей только здесь, со мною было вольно,
А там она померкла, - на светУ.
Вновь я ее - невидимую ! - вижу
Среди толпЫ. Всю в дегте и в пуху.
Но не впущу, прощеньем - не унижу,
Когда еще прощанье на слухУ.
Клубится тополино-перьевая,
Позорно-озорная пелена...
Все лезет в дУшу, в горле застревая,
Не взирая, что душа полнА
Не менее трагической картиной,
Зажегшей нездоровый интерес.
Там стынет, стонет лес под гильотиной
Смертельно нависающих небес
И дребезжит оконная фрамуга,
И штора - рвется птицей в темноту.
Но опять, осмеян и поруган,
Август тянет кисточку к холсту.
И к утрУ, когда у нОчи лютой
Пьяный ветер платье изорвал - Вспышками прощального салюта
Осветили сумрак деревА.
А потОм, пока ноябрь дремлет,
Инеем улегшись на порог, -
В белый саван обрядили землю
С черными каемками дорОг
Мне еще неведомые силы.
И глумились над бедой землИ,
И костер прощальный погасили,
И порог снегАми замели...
Феврали осколками бутылки
Ныли, впившись в нОги январей.
Только солнце радостно и пылко
Целовало ручки у дверей
И игре полубезумный бликов
Виделось: крылата и чистА,
Воссияла царственная Нике
С дьявольской усмешкой на устах...
Я устал. Не радует победа,
Если песней бастион мой - сдан.
Сяду в поезд, плюну и уеду.
Навсегда.