«Вот наша жизнь, – промолвила ты мне, –
Не светлый дым, блестящий при луне,
А эта тень, бегущая от дыма…»
Ф.И.Тютчев
I.
Где шаг и след не меркли два в одном,
как рэпа трёп, увязший за спиной,
не умолкал их беглый разговор,
то вырастал — то крался будто вор.
От первой, «Я» кричащей, до второй,
сопровождая мысль пустой игрой,
нечёта с чётом, стёба под пятой,
дотошные, как праздный понятой,
ступали вслед они, как собеседник
с которым, как рукой подать до средних,
до тех, что вниз смотрели свысока
на то, как кант запнулся башмака,
а плющ укрыл прилюдно свежий скол
у нижней, что не успевая в створ,
вросла, где куст азалий желтых цвёл,
не специально — без обиды, мол,
и эхом вверх перекатилось «Ох!»
по этикету царственных дворов
расшаркалось, похоже, за подвох
враз, оборвавшись там, где щерил ров
ручей на дне. На днях здесь кто-то вброд,
упрямо указуя в небосвод,
переходил его, крича, что «пешим
не тот предел — его же не прейдеши!»
II.
Уткнулись ступни лестницы в притвор,
примолк ступенек с шагом разговор.
И вновь редел над морем горизонт,
и не узнать, где небо, а где Понт.
В притвор бетонный из проспекта, как
в подол уткнулись лбом ступени, так
когда-то шли язычники в купель,
чтобы добыть себе другой удел —
завет из наставлений годных, верно,
для всякого живого человека —
отменно смертного, того, в пальто,
вбирающего лестницы тепло,
как тот подсолнух теменем елей.
Однажды так замрёшь и ты, как клеть
под солнцем жар, теряя из щелей
и прежде, чем о кепке пожалеть
вглядишься вместо неба в нёбо дна,
посмотришь на ступени, а потом
на ноги и — увидишь, как ты наг.
Так пестует пустоты решето,
храня пустопорожности от дыр
вместо сапфиров посреди порфир.
О! К тем годам навряд ли кто беднее,
как нет, поверь, истории скучнее.
III.
Так уличной гиперболы призыв
наутро оставляет только зыбь,
так числа приближения точны
и свеж так запах пачулей ночных,
так преломления орнамент прост,
непроницаемость метаморфоз —
как змейка, что у платья на спине,
изломанная линия вовне.
Так край крошится — не пофилигранней,
а без разбору! Все! И тот, кто крайний!
Как нить, как чалка, где одна к одной
не рыбьи спинки и не домино.
Как устлан склон травой, а стол сукном
со ссылкой на лирический озноб.
Все просто — как общага за окном.
По очереди — лоб, затылок, лоб.
Так вызревает местности среда
за во'ротом костлявым позвонком,
которая ответ тебе не даст,
как уходящий вскоре босиком.
Как взгляд, бегущий между этих строк
замрёт вдруг, будто образ занемог,
распахнутый бесхитростно для взора.
Подобно мчались те ступени. Вторя,
IV.
вдогонку всем входящим сверху вниз
смотрели сонно крыши на карниз,
считали воробьёв, стрекоз — окно
на них глазело, как на домино,
приткнувшееся рыбой в улиц вздор,
а слева новостройку пас забор,
где на морскую даль косился кран,
как на ботинки котлована край
и лестница, петляя коротала
по два угла у каждого квартала.
Мертвецки спали кегли–фонари
под гексагеновый, как взрыв зари,
которой шаг выписывал псалмы.
От дома вниз, на городской проспект
бежали те ступени — с ними мы
(зевал лишь неподвижный парапет)
бежали, забирая лёгкость лет,
без умолку, болтая ни о чём…
Так тень (ли?) за тобой идёт след в след
и (если обернуться) за плечом,
пока лишь там, потом и далеко,
куда, пока не знаешь, двигаться легко,
вдали, среди высоких кипарисов
ступеньки пляшут и нога храбрится.
V.
Плашмя и вдоль, ребром и поперёк!
Замешкался в углу сухой листок,
секундной стрелки волчий аппетит
малоприметен, будто будней вид,
когда-нибудь над бойким локотком
свернётся час прискорбным лоскутком
и встанут все твои обок «потом»,
калики, обнажённые крестом.
Там крепок дом. И сторожа в отгуле.
Ступеньки мокнут под дождём и скулы.
А ты в кино, вполне одет, пестрит
за кадром кадр, но кто-то взялся стричь
кусты, газон за рядом ряд! трещит,
(да, мало ль что потрескивает там?)
как войско из цикад! Как дождь спешит.
Когда ты здесь, в своём кино, когда
вбегает света луч в окно, платан
тепло хранит листве и ал закат,
как куст граната по весне! Но город сдан.
И цвет обоих слишком сладковат.
И молча, улыбнётся тот овал
с квадрата, вскрикнет птица, как молва
и не кривит, прощаясь там душа
людская, продолжая вопрошать.
VI.
И ходит шаг изорвано «из-под»,
ныряет дальше, в тёмный переход,
с подпорных стен свисает анемон,
но день сгорает — что-то в нём,
почти, как там, на воинском плацу
не перепеть идущего скворцу.
И через две ступеньки, через три!
Как способ сгинуть, убежать, уйти!
Считая крыши, купола, ступени,
околыши, кокарды, портупеи!
И разве, что для дрейфа, то вполне.
А впрочем, для всего, что по весне!
Пока воздушен, лёгок натощак
взашей толкай себя из «А» в пункт «Я»,
где жаждет прыти легковесный шаг
крути блеск спиц родного бытия!
Верти, обгуглившейся головой,
где между кипарисов, как в кино
и не смолкает оживлённый разговор,
и льнёт, и вьётся тропка домино!
Пока формат, пока не гаснет свет,
захватывая движется сюжет,
пока к явленью не одет Гордец
и не готов для выхода Стервец.
©lastesh,Благодать
19 июня 2008г.
19 мая 2011г.