Я от тоски своей звериные повадки изучила,
И в одиночестве я, не стесняясь, выла на луну.
И верность дикая меня в собаку превратила.
Я умоляла в темноте: не оставляй меня одну.
Одну с собой. Теперь брожу, шатаясь, по дороге.
Невольно повенчалась с тихой пустотой.
Я еле-еле по пути переставляю ноги
И прячусь от людей, и становлюсь теперь другой.
Я буду никому не видимой подругой.
Я ухожу в леса, там спрячусь от людей.
Пойду по собственному замкнутому кругу.
Меня не тронет больше ни один злодей.
Теперь я знаю, что такое – хвост поджать прилюдно.
На шкуре собственной я пораженье ощутила, ну и пусть…
Я ухожу, хоть это сделать очень трудно.
И шлейф оставлю за собою, под названьем «грусть».
Не оглянусь я, убегая, прибавляя ходу.
Глазами, переполненными слёз, я никого не осужу.
Я, удаляясь, вырываюсь на свободу,
И, где мой мир теперь, я никому не расскажу.
Пусть вы подумаете – будто я заснула,
Под деревом холодным ночью плакала навзрыд.
Потом, бессильная, калачиком свернулась
И умерла к утру от собственных обид.
Вы, что хотите, думать можете – отвечу.
Я потому и убежала! Мне не важен этот бред.
Лечу, как гончая. И на лету я больше сплетен не замечу.
Я их не слышу. Даже, если захотите – не возьмёте след.
Я разгонюсь, а ветер засвистит в ушах от удивленья…
И, вопреки законам притяженья, над землёю поднимусь.
Забуду всё. И за одно короткое мгновенье
Я в сладком, никому не ведомом пространстве окажусь.
Оно моё теперь. Его ни с кем делить не стану.
Меня не потревожит не одна из собственных обид.
И можно отдохнуть… Ведь я же так устала!
И, не стесняясь, вспомнить то, что память о тебе хранит.