Вы простите меня,
Только я не могу не признаться:
Очень жаль, что сейчас
За окном на дворе Век двадцатый.
В век турнирных боёв
В Вашу честь выходил бы сражаться,
Пряча чувства свои
Под железные, прочные латы.
Даже в те времена
Вы бы были красавицей первой,
Благосклонности чьей
Не один я б искал. Да уж что там:
Вы вполне могли быть
Королевой, самой Гвиневерой,
Ну, и я из-за Вас
Был бы вынужден стать Ланселотом.
Я в Севильи бы пел
Под окном до утра серенады.
Злую стужу и дождь
Терпеливо сносить бы я мог,
Чтоб хоть изредка Вы
На балкон выходили в награду,
Чтоб однажды поднять
С земли брошенный Вами платок.
А уж в век Ришелье
Непременно Вы жили б в Париже.
И Дюма, может быть,
Описал б в исторической драме,
Как один мушкетёр
Был убит на дуэли, но выжил,
Чтобы не огорчить
Своей смертью известную даму.
Где тот век золотой,
Век гусарства, в романсах воспетый,
Пред которыми мой
Слабый слог и бледнеет и меркнет?
Мне бы Бурцев помог
Выкрасть Вас после бала в карете,
И нашёлся бы поп,
В ту же ночь обвенчавший нас в церкви.
Да, во все времена
Устранил я б любые помехи,
При взаимности чувств
Разве могут они много значить?
Не хочу утверждать,
Что всерьёз – принимайте со смехом.
Не берусь утверждать,
Что шучу – понимайте иначе.