В Пилоне, как-то раз, народ сходился,
Для переправы с грузом на Фалес.
И смелый кормчий в долгий путь пустился,
Вверяя судно милости Небес.
Теснились на борту купцы и стражи,
Духовный сан воссел на сундуке,
Вельможный князь блистал, суров и важен,
Да нищий приютился в уголке.
И люд шумел, бездельничал, обедал,
Гремел ковшами, сладости едал,
Но не один скупец и корки хлеба,
Из милости бедняге не подал.
Иной глумился над одеждой скудной,
Иной кривился, отвернувши взор,
А он молчал, воздержанный и мудрый,
Не принимая ругань и позор.
Меж тем от часу разъярилось море,
Приумножая тяжесть древних зол.
И на Фалес корабль, с волнами споря,
К назначенному часу не пришел.
Кренили мачты грубые начала,
Вгоняя в ужас немощных врагов,
И участи людской не облегчала
Спасительная близость берегов.
А посреди отчаянья и бездны,
Преобразясь в мерцающем огне,
Спокойно спал попутчик неизвестный,
И улыбался царственно во сне.
Страшила буря натиском и рыком,
Но преступив невидимый чертог,
Тот час слабела пред своим владыкой,
И пресмыкалась преданно у ног.
И в исступленье, заглушая звуки
Небесных гроз, заблудшие во мгле,
К нему теперь протягивали руки,
Моля себе спасенья на земле.
На свой корабль, надеявшись едва ли,
Кляня себя в бесчисленных грехах,
Под рубищем бродяжьим узнавали
Пророчество, грядущее в веках.
И возопили: Боже! ПрЕйди с нами!
Воззри на мир, помилуй и спаси!
Нас одари лебяжьими крылами,
И на сухую твердь перенеси.
Не дай, Отец, уйти в расцвете славы,
Позволь напиться жизнию сполна,
Пока гремят княжецкие булавы,
Пока звенит монетою мошна.
Тут ото сна восстал Христос-Спаситель,
И увидал отчаянье в ночи,
И говорил: «Безумные! Примите,
Последний дар божественной свечи.
Слаб человек, завистлив и коварен,
Но и ему в пророческих словах,
Позволено, как всякой божьей твари,
Существовать на равных с ней правах.
Покуда разум спит под черным гнетом,
Покуда дух в объятьях суеты,
Вам не пригодны крылья для полета,
Как не пригодна брошь для КРАСОТЫ.
Иные есть на свете измеренья.
Иные силы направляют ход.
И надобны покой и вдохновенье
Для обузданья разъяренных вод».
Сказал и тут же стих напор стихии,
Пришли в унынье волны и ветра.
А он пошел, презрев сердца пустые,
Едва касаясь лунного ковра.
A.Flame