Я стою рядом с витриной в музее. Я молчу. Экскурсовод, он все сам знает, но группа не желает слушать его. Экскурсовод поставленным голосом рассказывает заученный текст. Я мысленно поправляю неточности, от некоторых фраз меня пробирает смех, и я улыбаюсь. Что-то трогает меня, вызывает цветные образы или приступ тоски. Группа не желает слушать, они шумят, тычут пальцами, толкаются. Дети. Я смотрю на них с завистью. Хорошей, доброй завистью. Они живые, настоящие еще не разочарованные. И им совсем не интересен этот алюминий под стеклом, разрозненные знаки отличия, жетоны с номерами, ржавые сегменты оружия, патроны, гильзы. Дети. Они, сама жизнь. А жизнь не верит в истлевшую память и ушедших героев. Она верит в себя, в свой бешеный ритм и неуязвимость плоти. Жизнь верит в свое превосходство над бессилием и безвыходностью. Дети. Я одобряю их выбор, я и сам жалею, что все так.
Я остаюсь в зале возле витрины и не желаю уходить. Мне некуда торопиться. Я уже пришел.
Подходят двое. Обычно, такие люди не ходят в музеи, они могут сами, при желании, собрать небольшой музей. Верно, эти иногородние. Они все сами знают. Знают, больше чем я правды и вымыслов они, коллекционеры. Состоявшиеся, взрослые люди. Они пугают меня своими знаниями, и я слушаю затаившись. Понимая, насколько отрывочна была моя информация. Мне от этого неловко. Эти люди знают все, кроме того, каково это все было. Но их это и не интересует. Им безразличны эмоции. Им достаточно фактов. Зачем им ощущения? Я напуган ими. Я слушаю и чувствую как меня разбирают на части. Вся моя жизнь для них открытая книга, я, кажется, попал в статистику. Я среднестатистический побежденный.
Они не видят меня, даже не подозревают о моем существовании. Я, для них история, набор деталей, наград и знаков отличия, заключенных под толстым стеклом витрины. Они обладают фактами и богатством коллекционеров, чужими наградами, чужим столовым серебром, всем тем, что когда-то жило теплом хозяев, а теперь лишь экспонат. Мне страшно и горько. Я рад, что они не видят меня.
Я уже собирался уйти прочь от своей витрины, когда в зал вошли молодые люди - человек пять. Мне совсем тоскливо, слушать их разговоры, в контексте этой весны они звучат глупой бравадой и издевательством. Издевательством над собой. Меня они тоже не замечают.
А я все никак не могу уйти от маленького предмета под стеклом. Личного предмета. Вещицы, которая моя, и вместе с тем, моей никогда уже не будет.