День
Ненастоящая Грета Гарбо весь день плела из своих волос гамак, чтобы вечером принимать в нем гостей и поить их чаем. Она уже представляла, как будут позвякивать на столике у гамака чашки, а в свете вынесенной на террасу лампы забьются в ночной оргии мотыли. Волосы были рыжими и непослушными. Они накручивались на пальцы, веселились, растрепывались и вовсе не разделяли планы хозяйки относительно вечернего приёма. И уж тем более - вечером. В ночи никому не разглядеть, какие они рыжие и блестящие. К тому же просто невозможно ловить шелковистыми бочками солнечные лучи и перебрасывать их друг другу. Ужасно обидно! Поэтому волосы не слушались и капризничали. А потом и вовсе выбились из рук. Разбились об пол на локоны и принялись играть в диких змей. Грета ужасно разозлилась на свои непослушные волосы. «Как же заставить их вплестись в гамак»? – думала она, раздраженно перебирая пряди. Когда Грета перебирала пряди, ее цепкий ум перебирал в голове все возможные пути решения этой непростой задачи, и как только Грета отпускала одну из прядей, ум отпускал какую-нибудь никчемную мысль. Таким образом, очень скоро у нее в руках осталась только одна рыженькая хитрая прядка. Ее кончик был похож на лисий хвостик, который весело и задорно повиливал прямо под носом у девушки. И тут мысль выстрелила из уха Греты в виде серебряной пули. Да так стремительно, что отрекошетив от стального зеркала, чуть не угодила ей в лоб. Но Грета уже привыкла к таким играм разума, и быстро сориентировавшись в этих обстоятельствах, поймала пулю в кулак. Пуле это не понравилось и уже очень скоро она стала нетерпеливо жужжать и превратилась сначала в дуру, а потом и попросту в - муху. Назойливая муха, в свою очередь, стала так невозможно щекотать ладошку Греты, что та буквально изошлась истерическим хохотом. Когда хохот изошёл, на его место явился звонкий смех. Он разбился на множество серебряных колокольчиков, и, подняв один из них с пола, Грета привязала его к рыжему кончику пряди волос. Кончик тут же стал повизгивать и похихикивать, но поскольку колокольчик был довольно тяжелым – стал куда послушнее и уже не так извивался.
Теперь, когда Грета поняла, как заставить каждую прядь звенеть об одном и том же, работа пошла куда быстрее. Привязав по колокольчику к каждой пряди волос, она стала аккуратно плести из них гамак. В общем-то, ничего сложного в плетении гамаков нет. Кроме, пожалуй, одной трудности: поскольку само плетение – работа рутинная, мысли уходили далеко – далеко, оставляя без помощи руки, которые занимались сугубо физическим трудом. Так вот руки, подчиняясь силе инерции, некоторое время трудились весьма старательно и плодотворно, но как только вставала необходимость в изобретении особенно сложной петли, этот волшебный танец давал сбой. Руки, лишенные поощрения мысли, начинали бестолково метаться, спутывать и рвать волосы. А волосы начинали злиться и отчаянно протестовать против такой грубости и проявлению невнимания к их персонам.
Именно эти раздраженные и злые волосы и начинали безмерно раздражать и злить саму Грету. При этом не нужно быть семи пядей во лбу, (прямо скажем, что достаточно и одной мало-мальски здравой пяди), чтобы понять – ни что не должно раздражать женщину во время работы. И конечно Грета, как самая-самая женщина была прекрасно об этом осведомлена. Поэтому, собрав всю волю в кулак, она поднесла его к волосам и воинственно им помахала. Воля в кулаке от этой тряски несколько ободрилась и просочившись между пальцами, вцепилась в волосы мертвой хваткой. Прямо как пластилин какой-то! Под тяжестью воли, волосы обмякли и потупились, а потом и вовсе отупели, повиснув лохмотьями. Такое положение вещей вовсе не понравилось мыслям Греты, и они вернулись, громко тараторя, и перебивая друг друга. Как только все мысли перебили друг друга насмерть, среди их безжизненной груды зашевелилось и слабо пискнуло чувство. И чувство это было весьма приятным. Чувство собственного достоинства вообще приятно во всех своих проявлениях - и как собеседник, и как соратник в организации важных предприятий. Именно это чувство и сообщило Грете, что принимать гостей с такими лохмами – космами вообще стыд и срам для любой девушки, даже если она ненастоящая Грета Гарбо.
Разумеется, любая другая женщина вполне бы удовлетворилась одним чувством, и руководствуясь ему, сразу же отправилось бы мыть голову и полоскать волосы в пресном ручье. Но только не Грета. О нет! Грете всегда было мало, и к чувству собственного достоинства она привязала чувство стыда и … чувство меры не успело быть привязанным, поскольку без него вообще трудно довести что-либо до логического конца. Под влиянием нахлынувших чувств, прорвалась последняя плотина – ощущение времени и близости наступающего вечера, и из глаз Греты хлынули банальные соленые слезы. Грета шмыгала носом и вытирала их волосами. А волосы, разнежившись под этим потоком, забывали обо всех тяготах уходящего дня.
Вечер
Доблестный воин Тестостерон стал в этот вечер первым гостем во владениях зареванной Греты. Собственно, даже представить, что этих гостей могло прийти и большее количество – действительно страшно. Дело в том, что не успел достопочтенный представитель мужской расы вступить на крыльцо, как тут же запутался в волосах самой-самой женщины. А волосы, едва подсохнув в вечерних сумерках от соленой воды, щедро источаемой Гретой, стали еще более цепкими, чем обычно и вообще страдали панической мужебоязнью и светоробостью, проще говоря – ПМСом. Тут важно пояснить, что мужебоязнью они страдали всегда, а светоробостью только в те дни, когда принимали соленую ванну и выглядели, как лохмы-космы. Дабы победить светоробость, Грета немедленно погасила единственный источник света – вынесенную на терассу лампу, вследствие чего, обманутые мотыли растерялись. Впрочем, растерялись они по близлежащим кустам, не решаясь теряться в лесу, и питая еще слабую надежду на возможную оргию. Вечер еще вполне мог бы удастся, как для Греты, так и для доблестного воина Тестостерона, если бы не паническая мужебоязнь, которая лишь усилилась с появлением храброго рыцаря Адреналина. Встреча двух мужчин была настолько неожиданной для них обоих, (впрочем как и всегда, когда они сталкивались на крыльце и путались в волосах Греты), что почти молниеносно превратилась в скомканную. Скомканные в единый ком господа Тестостерон и Адреналин не долго думая и не мудрствуя лукаво, скатились со ступеней, оставляя позади себя огненный шлейф рыжих волос, которые неожиданно для всех распустились. А, распустившись и распоясавшись, они тут же принялись танцевать какой-то дикий и невообразимый танец, который должен был очаровать и ошеломить гостей. Разбрасывая по сторонам пояса и ленты, распущенные волосы никак не могли угомониться и в эйфории лупили по носам остолбеневших гостей то одним тяжелым локоном, то другим. Тем временем, необходимо отметить, что оба господина, как доблестный воин Тестостерон, так и храбрый рыцарь Адреналин являлись столпами классического танца и яростными приверженцами культуры предсказуемости в обществе. Потому их визуализация в виде столбов пришлась очень кстати и даже способствовала тому, что оба принялись, от нечего делать, внимательно наблюдать за танцем и даже запоминать некоторые па. Спустя время, оба, неожиданно для самих себя, стали замечать некую закономерность вращений, что помогло им выйти из состояния кома. Выйдя из кома, господа ухватились за волосы Греты с разных концов, и быстренько заплели их в косы. Две косы пристально оглядев друг друга сверху до низа, глубокомысленно и удовлетворенно хмыкнули и, не сговариваясь, решили косить под добропорядочных леди.
Устроившись, с левой и правой стороны от Греты, обе косы потупились, и время от времени лишь стыдливо похихикивали и жеманились. Причем и то, и другое они осуществляли весьма усердно, а одна коса даже изловчилась, и вплела в свою подружку ветку жимолости. На запах пряного растения выползли из кустов мотыли и облизнулись в предвкушении оргии. Грета включила лампу…