В бальном платьице заря передвинула закат.
Над двадцатым февраля звездный топает парад.
По Тверской-Ямской пешком к Маяковской поспешу,
Мимо Пушкинской тайком у гуляющих спрошу:
Дай огня, болтушка, мне, крепкий выдался мороз!
Не молчи, наедине, не страдай, не вешай нос!
Жизнь еще покинет грусть и веселье запоет.
Будет праздник, ну и пусть, снег кружится и плюет.
По ресницам круглых глаз пробежал хрустальный шар,
Поскользнулся и погас, выпуская теплый пар.
Запахнулся капюшон, затолкали в переход,
Перекресток перешел, а она наоборот.
Киснет кисточка-метель в отблесках зеркал и лиц,
По весне замкнет капель струйкой книжных небылиц.
Разбросают сквозняки манным пухом тополей
Санаторные мешки пансионных лагерей.
Опустеет город мой, а пока еще зима…
Мы не виделись с тобой – я почти сошел с ума!
У Гостиного в кафе коньяком заправлю пыл,
Выйду, мякло, подшофе и направлюсь, где ходил.
Грот фамильных бутиков, штат плакатов казино
Дополняют у ларьков центровое домино.
Разность улиц и дома накидали переклад
И кипит моя Москва, всюду, где не кинешь взгляд.
Улыбнулся б кто в толпе – ветреной улыбкой в смех…
Я б подумал о тебе – стало б легче, без помех.
Но, увы, ни кто, ни здесь… не заметит боль мою.
Хоть убей меня, повесь! – Я тебе еще спою!
Только памятник искрит, отражая меткость фар,
Буд-то что-то говорит, стоя над Садовым в дар.
Далеко ли до Кремля? До сиреневых аллей?
До тебя и до меня? До столичных королей?
Нет, до солнца далеко! До луны рукой подать!
Знаешь, очень не легко… без тебя, вот так, гулять…