(Статья написана для одного из литературных журналов, отсюда и разъяснение некоторых реалий, очевидных для стихирских аборигенов)
Я очень важным делом занят,
Когда строкой строгаю лист.
Поэт - он больше, чем прозаик!
Но меньше, чем баскетболист.
Алексей Ефимов
*О, сколько мне открытий чудных…
До блужданий в Интернете я считал, что русская поэзия доживает последние дни. И действительно, в реальной жизни, в офф-лайне практически нет национального поэтического сообщества, поэт не имеет возможности реализовать себя не то что на общероссийском, но даже на провинциальном, местечковом уровне. Общение талантливых стихотворцев друг с другом – тоже нереально. В нынешнем российском обществе для стихотворцев места нет. Поэтому создаётся впечатление, что нет и самих поэтов. Утверждения о том, что современной русской поэзии как явления не существует, стали уже общим местом.
Между тем всё обстоит, как сейчас принято говорить, с точностью до наоборот. Всемирная паутина позволила мне в этом убедиться. Именно здесь ценители настоящей поэзии знакомятся с творчеством лучших русскоязычных авторов. Я был ошеломлён таким количеством ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ поэтов! Это карнавал какой-то. Возьму на себя смелость заявить, что такого расцвета русской поэзии НЕ БЫЛО ЕЩЁ НИКОГДА – ни во времена Золотого пушкинского, ни во времена Серебряного веков, ни в советский период.
Сегодня у многих талантливых авторов появилась реальная возможность донести свои произведения до читателей. В прежние времена судьба большинства таких талантов была одна – пропасть в неизвестности. Кто знает, сколько замечательных произведений пылится по подвалам, чердакам, в забытых семейных архивах, а то и просто давно выброшено в мусор. Правда, новейшая поэзия существует и развивается почти исключительно в виртуальном пространстве. Конечно, сетевые поэты публикуют время от времени стихотворные «бумажные» сборники – преимущественно за свой счёт. Но эти книги являются лишь крохотным приложением к Интернет-публикациям. Они издаются ничтожными тиражами, в основном расходятся по друзьям и знакомым. Ни на широкую известность, ни тем более на коммерческую отдачу рассчитывать не приходится.
Говорить о сколько-нибудь ощутимом влиянии сетевой поэзии на современный литературный процесс – смешно. В классическом понимании этот процесс ограничен несколькими десятками значимых имён, вокруг которых крутится толпа литературных критиков, следя за новинками мэтров и толкуя на все лады уже написанное ими. Остальная масса авторов выступает «на подтанцовке», изредка выбрасывая к вершинам пару-тройку счастливчиков, освящённых благосклонными кивками авторитетов от литературы. Впрочем, нынче едва ль найдёшь в России целой хоть пару значимых имён поэтических, постоянно упоминаемых литературными менторами как образцы.
Интернет нанёс ощутимый удар по этой келейности. Ни редактор, ни критик, ни компетентные товарищи не в силах помешать человеку разместить свои произведения в сети и сделать их доступными тысячам и даже миллионам пользователей.
Однако у этой медали есть и другая сторона. Отсутствие отбора, фильтрации произведений неизбежно приводит к засилью графомании. Не просто к засилью – к вакханалии бездарностей. Пользователю Интернета чрезвычайно сложно ориентироваться в поисках талантливых стихотворцев. На одного хорошего автора приходится, по самым скромным прикидкам, тысяч десять производителей нескладушек и галиматьи. Учитывая дикую плодовитость графоманов, легко понять, что соотношение хороших и плохих стихов ещё более пугающее. Поиски настоящей поэзии в Интернете – это поиски иголки в стоге сена.
**С фонарём по паутине
Чтобы разыскать поэтические жемчужины, необходимо очень долго и упорно копаться в навозной куче Интернета. По счастью, в этом необъятном болоте существует немало вёшек, которые служат ориентирами поиска. Я имею в виду разнообразные порталы и сайты, специально предназначенные для литературного творчества. Навскидку можно назвать такие ресурсы, как «Стихи.ру», «Точка зрения», «Стих.ру», «Стихия», «Рифма.ру», «Поэзия.ру», «Литсовет», «Век перевода» и ещё десятки других, менее известных. Здесь собираются в сообщества авторы, которые пишут стихи.
По количеству стихотворцев и степени открытости эти сообщества заметно отличаются. «Рифма.ру» позиционирует себя как сайт достаточно элитный, попасть сюда можно лишь по приглашению одного из членов клуба, насчитывающего более семисот авторов. Что не избавило «Рифму» от тьмы откровенно слабых сочинителей. Хотя и процент достойных авторов здесь довольно высок. В целом сайт представляет собой тихий «междусобойчик» авторов, которые преимущественно нахваливают друг друга. «Стих.ру», «Стихия», «Поэзия.ру» и ряд других сайтов тоже немногочисленны. Зато здесь часто проводятся разного рода конкурсы, обсуждение насущных проблем поэзии и культуры в целом, так что в этих клубах своя устойчивая аудитория и авторский состав.
Самое посещаемое поэтическое сообщество Рунета – портал «Стихи.ру», более известный в сети как Стихира. На сегодня она включает свыше 200 тысяч авторов, представленных несколькими миллионами произведений! Ежедневно на Стихиру заходят 25 тысяч пользователей. Масштабы впечатляют. Достигаются они за счёт свободной публикации стихов: выставить произведение здесь может любой, кто захочет, нет ограничения и в количестве.
Разобраться в этом хаосе случайному читателю не под силу. Не помогут даже рейтинг произведений на главной странице и анонсирование стихотворений. На главную страницу чаще всего попадают не самые талантливые, а самые активные (к тому же существует возможность покупать анонсы за деньги). А наиболее агрессивны, как известно, в основном графоманы. Так и здесь: всплывают прежде всего нескладушки одуревших от постирушек и хлопот над плитой «отчаянных домохозяек» или авторов, пишущих от по 50-100 восторженных рецензий всем подряд обитателям Стихиры. Таким образом набираются баллы, необходимые для того, чтобы выставить своё произведение на главную страницу (баллы даются как за написанные, так и за полученные рецензии).
Правда, на главной странице размещён также список членов созданного на Стихире Литературного Клуба, включающий в себя несколько десятков достаточно «крепких» авторов*. Однако список этот далеко не полон. К тому же не совсем ясно, по каким критериям и кем этот список составлялся. Плюс к тому (а скорее, минус) вслед за первым составом авторов администрация стала завлекать в клуб сочинителей, чьи произведения не выдерживают никакой критики.
Стихира – самое живое, активное, а заодно и самое бестолковое сообщество Рунета. Восторги, ругань, поэтические манифесты полусумасшедших сочинителей и талантливые стихи сосуществуют на одном пространстве. Именно эта бурлящая жизнь привлекает сюда всё новых пользователей. Постоянные читатели находят любимых авторов, нередко ориентируясь на критиков, помогающих отыскивать островки настоящей поэзии в океане графомании. Например, страница Павла Самсонова «Круги»**, где автор регулярно обозревает произведения лучших, на его взгляд, поэтов Стихиры. Или «Коллекция»*** Владислава Сергеева, пополняемая новыми именами талантливых стихотворцев. Популярностью пользуется страница критических обзоров «Два Паскаля» - и так далее.
***Поэт выходит в народ
Оставим за скобками бездарь, роем жужжащую. Она всегда занимает основную часть как реального, так и виртуального пространства. Поговорим о тех, кто стоит внимания.
Как определять новейшую поэзию? По возрасту авторов – смешно. Многие из них – люди зрелого (и даже «перезрелого») возраста. Часто им – далеко за сорок. Некоторые не однажды публиковались, имеют за плечами сборники, кто-то состоит в писательских организациях. Но всё же по-настоящему раскрывается их талант в Интернете, здесь они обретают множество читателей и почитателей.
Вот архангелогородец Александр Росков - член Союза писателей с 1989 года. Ему уже далеко за пятьдесят. Окончил факультет поэзии Литературного института имени Горького. Первая книжка стихов в Москве «Стихи из деревни» была удостоена премии по молодёжной редакции издательства «Молодая гвардия» в 1988 году. За сборник стихов «Всё, что осталось от лета» получил премию имени Николая Рубцова. Печатался в столичном альманахе «День поэзии», в журналах «Север», «Москва», «Наш современник», «Дон» и многих других. Его стихи переводились на шведский, финский и норвежский языки. В 2004 году издал повесть под названием «В ночь с пятницы на понедельник», которая была удостоена Всероссийской литературной премии имени Фёдора Абрамова. В 2006 году за книгу стихов «Родину мою оплакать...» получил премию «Имперская культура» имени православного философа Эдуарда Володина. Регалий много, но вряд ли Александра можно назвать широко известным поэтом. А между тем его стихи продолжают некрасовскую, рубцовскую традиции, они русские до глубины души, связанные с российским деревенским бытом, с северной природой, полны невесёлых раздумий о жизни:
Когда деревни жизнь прервётся,
когда она сойдёт на «нет»,
на её месте остаётся
среди других глубокий след –
куда уж глубже-то? – колодец.
…В нём первый год ещё вода
приятна и вкусна, навроде
как и в прошедшие года.
Ну а потом вода в колодце
другою станет – неживой.
И кто водицы той напьётся,
тот покачает головой,
сердито сплюнет, скажет: «Тина!
Пить эту воду не с руки!»
…В колодце вяжут паутину
прожорливые пауки.
И если вдруг заглянет солнце
с зенита летнего в него –
там, в глубине его, на донце
не отразится ничего.
И, как предания гласили
когда-то в нашей стороне:
какой-нибудь нечистой силе
здесь жить положено – на дне.
Она сидит на кромке сруба
порой бывает, что и днём
и ухает, оскалив зубы,
в глухой колодезный проём…
Перешагнул пятидесятилетний рубеж и другой талантливый поэт, с произведениями которого мне довелось познакомиться именно благодаря Интернету. Это – добрый самарянин Владислав Сергеев (родом он из Самары). Автор удивительных по образности стихов-миниатюр, замечательно чувствующий слово, играющий с ним, блестящий стилист:
Ну и кому же молиться, Володьке ли, Анке ли,
Чтобы случайные бури не стали причинами…
Бабочки - это такие жучиные ангелы
Или, верней, отлетевшие души жучиные…
Мне они кажутся лишь отраженьями в луже лиц,
Счастье беззвучное и невесомое брезжит им,
А для июньских жуков, скарабеев и жужелиц
Жизнь продвигается с хрустом, и скрипом, и скрежетом…
Я готов цитировать его стихи бесчисленно, потому что каждый из них завораживает удивительным кружевом мыслей и словес:
Когда над миром неподвижен
Туман – холодный знак беды,
И розовое пламя вишен
Не в силах отогреть сады,
Когда к труду и обороне
готов унылый индивид,
Преображение Природне
Внезапным снегом удивит...
Шагнешь нелепо, необуто
С заиндевелого крыльца,
И все прошедшее как будто
Накроет белая пыльца.
Одним из ранних моих открытий в сети были стихи рязанца Александра Брятова, живописные зарисовки, сделанные лёгкой кистью души:
Одолев полгорода с наскока
и застряв в воронке жестяной,
дождь щекочет горло водостока
за моей простуженной стеной,
запоздалой пяденицей с лёту
о стекло стучится дотемна,
пальцами ведет по переплёту
наугад раскрытого окна.
Или вот ещё:
Перелётная песенка спета,
приземлённым метаться поздняк.
Облетевшую летопись лета
на скамейке мусолит сквозняк:
то запойно листает страницы,
то, отбросив ажурную вязь,
к небесам воздымает глазницы,
сокрушительной влагой давясь.
Другим откровением стала поэзия череповчанина Андрея Широглазова:
Финал ноябрьского дня
Был как-то смазан и засвечен:
И день смеркался без меня,
И без меня сгущался вечер…
Весь этот призрачный мирок
Над козырьком соседской крыши
Как бы маячил между строк
Моих сырых четверостиший…
Дождила осень, и по ней
Я плыл вне времени и точки,
Воспринимая сырость дней
Сквозь сырость стихотворной строчки.
Все названные авторы – люди в летах, есть у них и поэтические сборники, и диски с песнями, победы в бардовских конкурсах, многочисленные концерты. Однако не будь Интернета, я бы, как и многие тысячи людей, никогда бы не узнал о существовании этих поэтов, не прочёл бы их чудесных стихов.
****Ну что, брат Пушкин?
И всё же, скажет читатель, это – черты поэзии традиционной. А хотелось бы чего-нибудь эдакого… новейшего. Новой образности, новых приёмов, нового мировоззрения. Чего-нибудь, схожего по значимости, скажем, с футуризмом в русской поэзии прошлого века.
К счастью или несчастью, но в современной русской поэзии подобное - большая редкость. Я имею в виду именно явление, а не поиски новых средств выразительности, образности, поэтического языка. Конечно, существует немало попыток создать новые манифесты и течения, однако манифесты эти путаны, невразумительны, а главное – не подкреплены яркими произведениями, способными проиллюстрировать провозглашаемые принципы и постулаты. Вот хотя бы отрывки из проповеди провозвестников новейшей поэзии «психоделики и неотранссимволизма»:
«Всеобщая глобализация общества, всеобщая компьютеризация, технократизация требуют от поэта новых, не изведанных доныне методов и приёмов поэтического самовыражения. В противовес соцреализму, новая поэзия начала 21 века,- неотранссимволизм и психоделика,- противница наставлений, декламаций, объективного описательства и фальшивой чувствительности. Неотранссимволизм предполагает наличие в произведении скрытой Идеи, которая, однако, не самоцель таковой поэзии. Цель служит Идее, сохраняя подчинённое положение. Идея же камуфлируется в роскошные одеяния внешних аналогий и художественных специфических символистских приёмов: аконолуф, эллипсис, плеоназм и другие стилистические периоды и тропы. Писходелика же, как ответвление неотрансимволизма, имеет ещё такое качество, как жёсткое изображение правды жизни, что есть прямое наследование свободолюбивых традиций, заложенных французским символистом, Артюром Рембо.
Таким образом, трансгрессии модерна рассматриваются как феномен эволюции модерна, который изменяет его периферийные элементы, сохраняя основной смысл (рациональность), однако не исключает возможности перехода как в трансформацию (существенное структурное преобразование системы), так и в катастрофическое состояние.
Феномен телесности анализируется в контексте феноменов духа (трансцендентального субъекта), души (духовности) и тела. Предлагается концепт, согласно которому телесность существует не на границе духа и тела, как душа, а на границе души и тела. Она может быть организована СИМВОЛИКОЙ, образными формами, но легко как принимает, так и сбрасывает их».
Если читатель хоть что-нибудь понял во всей этой галиматье, я ему искренне завидую. Единственно, что очевидно - непролазная безграмотность автора, который изобрёл термин "аконолуф" (вместо анаколуфа).
В качестве примера "неизведанных доныне методов" приводится стихотворение некоего Емельяна Форумова - как образец «неотранссимволизма», заключающий в себе «залежи и хребты подводных смысловых рифов»:
Безобидных земли чудаков.
Поставил парус.
Неведомо к кому свой путь держал,
Расписывая парус крылом вороны.
А языком лепил слова,
Едва понятной величины,
Роняемые в свист крыла прекрасной масти.
Разбег давая им, челом толкал,
Кости широкой, белой.
Из моря Белого был поднят на ладони
В роду тюленей лежебоких.
Так плыл, свой парус укрепляя, движением крыла,
О тарабарский слог.
Воля ваша, но это как раз тот случай, когда пар ушёл в гудок: наговорено на рубль, а на выходе – пшик.
Если говорить о некоем продолжении "нестандартных традиций", то это, пожалуй, особое отношение к Великому Арапу, «солнцу русской поэзии» - Александру Пушкину: попытка по-новому переосмыслить его творчество, под новым углом взглянуть на его личность, на его персонажей и так далее. Это, разумеется, не ново и в чём-то представляет собой вариацию Маяковского, заданную как в манифесте футуризма, так и в его «Юбилейном»:
«Может,
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых…
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ».
У Владимира Владимировича это выглядело некоей бравадой, скорее, провокацией литературного «традиционализма», представителей которого легко можно было шокировать призывами «сбросить Пушкина с Парохода современности». Для нынешних поэтов отношение к Пушкину как к одному из «своих», с кем можно выпить (а то и «забить косячок»), гульнуть по девицам, поговорить «за жизнь», попенять по-свойски – совершенно естественно. Хотя некоторые, увы, всё ещё пытаются пересмотреть заслуги Великого Арапа перед русской поэзией. Даже талантливые авторы вроде Юрия Нестеренко. Однако в большинстве нынешние поэты воспитаны на Пушкине, пропитаны им и при всём своём панибратстве вершины Парнаса оставляют за Александром Сергеевичем.
Хотя и здесь есть попытка некоей ревизии – но не столько вклада Пушкина в отечественную словесность, сколько ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ его таланта. Как иронически замечает Александр Степанов,
…если б Александр Пушкин
Имел возможность сделать сайт –
Ему бы, с нянею-старушкой,
Хватило б сотни мегабайт!
Упомянутому выше Андрею Широглазову принадлежит горькая, острая, вызвавшая бурю споров поэма «Антипушкин» (с «плавающим» ударением на втором-третьем слогах) – о судьбе несостоявшегося гения, современника Великого Арапа:
Эта история случилась в самом начале
Золотого века русской поэзии,
Когда богатые люди скучали
В гостях у родственников в Верхней Силезии,
А бедные люди пропитания для
Проводили лучшие годы,
Возделывая чужие поля
И свои огороды.
Русские корабли бороздили моря –
По-хозяйски, а не в роли просителя.
А Европа с опаской смотрела на царя-
Освободителя.
Рынок ломился от масла и кож,
Высоко ценилась галантерея.
А внутри петербургских масонских лож
Не было ни одного еврея.
Высший свет наблюдал, хохоча,
За превращением гения в старого мерина,
А Державин, упустивший в степи Пугача,
Огрызался как-то потерянно.
И уже стоя в гробу левой ногой,
он увидел в лицее Пушкина
И шепнул ему на ухо: «Ты тоже изгой:
У тебя волосы с завитушками».
А все решили: благословил,
Чтобы звезда поэзии засияла ярче…
И никто не услышал, как Пушкин переспросил:
«Ну, чего тебе надобно, старче?»
Пропитанная иронией на грани и за гранью издевательского сарказма, поэма не просто написана блестяще – она ставит болезненные для современных поэтов вопросы:
Друзья, которые нам отпущены, -
Благословение или кара?
Одному – Кюхельбекеры, Дельвиги, Пущины,
А другому – Антип и Варвара.
Один – птенцом в царскосельский выводок
С перспективою на полёт.
Другой – ублюдок и выродок.
И каждый урод
Норовит посмотреть свысока,
Изнемогая от брезгливости…
Да, порой тяжела рука
Божественной «справедливости»…
Поэма о непересечённости судеб неизвестного гения и гения – баловня судьбы. О несправедливости и жестокости Фортуны. Произведение поколения, впитавшего помимо классической пушкинистики терпкий яд «Прогулок с Пушкиным» Андрея Синявского. Поколения, которое любит Александра Сергеевича, но, как говаривал другой классик, «странною любовью». Любовь эта своеобразно выражена в поэме Александра Фридмана «Я и Пушкин»:
"Мы на окраине, в психушке. Сидим и курим анашу. В палате двое – я и Пушкин. А.С. диктует, я пишу: «Нас всех учили понемногу чему-нибудь и как-нибудь, а чтобы мы шагали в ногу, нам указать пытались путь»… Я отхлебнул чифирь из кружки и всё написанное стёр. Потом сказал: «Дружище Пушкин! Пойдём-ка трахнем медсестёр!». …Медсёстры разочаровали, и Пушкин тут не даст соврать: к примеру, их на сеновале не стал бы и Есенин драть. Уже практически старушки, да и фигурой не стройны. Остался с ними только Пушкин, любитель русской старины. В своей палате, как в темнице, я был в тот вечер одинок, ведь не найти во всей больнице и пары стройных женских ног…"
При всём издевательском амикошонстве в столь скандальную форму обличён смысл серьёзный и глубокий.
Порою пушкинская тема звучит лишь одним из мотивов, причём ироническим, как у Игоря Петрова (Лабаса):
Поэту многого не надо:
не надо славы и чинов,
не надо серебра и злата,
не надо тёщиных блинов,
не надо притворяться модным,
не надо лезть под пистолет...
Но он
Обязан
Быть
голодным!
Иначе это не поэт.
Когда он кушает от пуза,
брюхатый, сальный и срамной,
то, плача, трепетная муза
его обходит стороной.
Свиные ноги, пива пара,
горячий сыр, мясной бульон...
И вот уже потерей дара
за грех обжорства платит он.
Не лучше ли недель за восемь
забыть о пиршествах вполне.
Как Пушкин в Болдинскую осень,
поголодать в карантинЕ.
Изгнать сам дух еды тлетворный
и по законам ремесла
воздвигнуть свой нерукотворный,
чтобы к нему не заросла!
Вообще это одна из характерных особенностей современной поэзии, независимо от жанра - нотки юмора, сатиры, улыбка, усмешка, ухмылка, как говорится, от сарказма до маразма. Есть и другие: обыгрывание примет современности, вещей, брендов, лейблов… Кстати, и псевдопрозаическая форма стиха – тоже «фирменный знак» «нового сладостного стиля». Имя Пушкина вплетается в этот контекст органично, наряду с другими известными именами, строками, реминисценциями, парафразами, каламбурами. Как в «Стихах формата А-4» Екатерины Молочниковой (Stray Cat):
«Белеет парус одинокий, светило пялится в окно. Ужасно просто мерзнут ноги – носки потеряны давно. Я напишу письмо – пляшите. Бубнит в колонках Дэвид Бирн. Узнайте, из какого shit’а порой рождается «to be». Не пой, красавица, о смерти – тебе всего-то двадцать лет. Да, понимаю, ноет сердце, но ради жизни на земле не прекращай строки движенье, не падай в омут головой. Покуда Маркса любит Женни, он к нам приходит, как живой, чтоб прочитать из «Капитала» немного – скажем, две главы. Ты помнишь, как струна дрожала мигренью в клетке головы? Дрожала и рвалась наружу, чтоб плотно прикипеть к колкам, но воздух слишком был недужным, дырявым, точно «Маасдам»... Неупиваемая чаша навряд ли жажду утолит. Зачем на Чёрной речке, Саша, ты погибал за Натали, точнее, как невольник чести был продан в мир иной рабом, и только лишь нательный крестик остался в море голубом? Но, впрочем, это всё преданья, дела давно минувших дней – ведь эту зиму звали Анной, она теперь поёт во мне о том, что вьётся черный ворон, над ним луч солнца золотой, и небосвод по краю вспорот всей этой пошлой суетой».
Так Александр Сергеевич легко и просто становится нашим современником.
****Бритоголовое солнце,
Или
Барон Мюнхгаузен не врал
Много и о многих хочется рассказать в одной статье. Но это невозможно. Рассказать о лучших? Но кто они, лучшие? Может быть, Аня Гершаник с её «Цыганскими тропами российских стихов»:
На память от матери названой мне
Досталась вороняя память –
Я вижу корабль в узловатом бревне,
Зерно в поседевшей от зноя стерне,
Кружочек монеты на кружечном дне,
Бессонницу – в черном от полночи сне,
Смеющийся крюк вижу в каждой стене.
И взгляд мой никак не устанет.
…Мой ангел с мечом – мой смеющийся враг –
Смешал голоса. И гудит голова,
Когда из нее вынимают слова,
Как жемчуг из мёртвой ракушки,
Как время из птицы-кукушки.
Может, Людмила Павлова с её размашистым импрессионистским жестом и удивительной точностью деталей:
Финские волны, холодные, словно ножи.
Корчится в море купальщицы смелое тело.
Ветер такой, что, не выдержав, даже моржи
Греются в баре, а чайки орут оголтело.
Мы, наблюдая за морем, привычно молчим,
С детства набегами волн уподоблены рыбам.
Штиль - и вода покрывается сетью морщин,
Шторм - и вода, озверев, поднимается дыбом,
Звоном в ушах; пробегает по коже озноб,
Кровь заглушает размеренный пульс метронома.
Время прилива - покрытый испариной лоб.
Время отлива - разлитая в теле истома.
Возможно, Олег Горшков с его набухшими от образов стихами, неуловимо напоминающими церковные распевы:
Как в западню, в раскрытое окно
отчаянно метнётся лист древесный,
и рама хлопнет, всполошив окрестность
и человека в комнате; закон
предчувствующей зиму пустоты
он постигает сквозь квадрат оконный –
всё та же данность утлых колоколен
и людных улиц, эти же кусты-
послушники, готовые принять
свой постриг, те же зябкие трамваи,
но город зыбок и неузнаваем,
он сумерками схвачен среди дня,
он, кажется, исчерпан и разъят
до косточек своих краеугольных –
куста, колонны, камня, колокольни,
до пешехода, прячущего взгляд,
всё истовей чеканящего шаг
к безвыходно заблудшему трамваю,
и жизнь бежит за ним, не поспевая,
выбрасывая с неба белый флаг…
А разве уступает этим тягучим строкам поэзия Игоря Царёва:
Пусто в доме — ни гроша, ни души.
Спит на вешалке забытый шушун.
Даже ветошь тишины не шуршит,
Лишь под ванной подозрительный шум.
То ли спьяну там застрял домовой –
Подвывал в трубе часов до пяти!
То ли слесарь не дружил с головой,
Взял и вентиль не туда прикрутил.
Вот и все. И только плесень тоски,
Да предчувствий нехороших игла.
И картошка закатила глазки,
На хозяина взглянув из угла.
Но ему-то что, гляди – не гляди,
Позабыв, что быт сермяжен и гол,
Ковыряется у века в груди,
Подбирая колокольный глагол.
И пульсирует, как жилка, строка,
Слог ясней и проще капли росы…
И плевать, что подошло к сорока,
Если Бог кладет слова на язык.
Вместо штор на окнах лунный неон –
По стеклу небесной слезкой течёт.
Пусто в доме. Только вечность и он.
И стихи. Все остальное не в счёт.
Или детская простота, пропитанная грустной иронией, автора под забавным ником - Конь в пальто:
Моих стареньких родителей
перестали слушать чашечки –
добела не вымываются,
вырываются из рук.
Они думали, - вредители,
потом думали, - бедняжечки,
а теперь всё улыбаются –
понимают, что каюк.
Мало старому усталости,
мало старому отсталости,
так ему еще посудинки
норовят понавредить.
И скользят они безжалостно,
не даются в руки старости,
к послушанью не принудить их,
не поймать их, не отмыть.
Всё на кухне стало скучное –
западает, забывается,
затихает в миллиметрике
от помойного ведра.
Вот и чашка злополучная
вылетает - разбивается,
вот и нам в другие метрики,
говорят они, - пора.
Но память тут же бросает в другую крайность, подталкивая к странным, тоскливым напевам Сергея Шестакова:
бритоголовое зимнее солнце
девушка с вышколенными волосами получает дисконтную карту
она теперь не умрёт
побудь со мной Лиина
молодой человек получает прекрасную кружку прислав десять крышек от кофе
он теперь не умрёт
побудь со мной Лиина
и никто не умрёт это наверное рай
азбуку перелистай
человек-павел говорит глагол есть добро
человек-петр говорит добро есть земля
следующей остановки не будет
побудь со мной Лиина
тридцать четвёртая буква смерть...
О чём это? О нашем, о вечном. И о преходящем. Немного съехала крыша, слегка попутало извилины – как больно, милая, как странно… Загадочность, надрыв, сбив мыслей и то, что индусы называют «дхвани» - глубинный смысл, возникающий от слов, но не от содержания написанного. Шестаков – в большей степени шаман (это дано не каждому поэту):
Как растет, пугая младенческим нежным ртом…
До чего ясны колокольчики, веки, венчики…
Пироги с вязигой, огурчики, а потом
Ей захочется человечинки.
Поделись последним – отнимет всё,
Протяни ей руку – отхватит обе.
В саркофаге узком, в чертогах твоих Мавсол,
С деревянной биркой, нагим, на снегу, во гробе,
Все равно в каком облаченьи, в какой пыли
Под певучим пологом зыблющихся вершин
Будет сладко спать государю всея земли,
Всех её бескрайних, нескладных, скаредных трёх аршин…
Новейшая поэзия… Да разве может быть она новейшей или старейшей? Поэзия – всегда поэзия. Хотя, конечно, вряд ли ещё недавно можно было представить опубликованными такие стихи Лёхи Ефимова:
Сгнои в концлагере еврея,
Беременным пускай кишки –
Есть путь в бессмертие прямее,
Чем день-деньской кропать стишки.
Строчишь для вечности, мудила?
Смущаешь девок, гений, бля?
А люди помнят Чикатило
И Джека-Потрошителя.
Нет, не, описавшись от страха,
Пришить старушку топором –
Тут дело требует размаха,
Тут надо, знаешь, напролом.
Не будем скромничать, решая,
Что: геноцид или война.
Страна у нас для дел большая,
Хорошая у нас страна.
Пусть, над историей ***я,
Потомки воздадут сполна
И на обломках мавзолея
Напишут наши имена!
Опять провокация, шок, балансирование на грани... И вовсе не для того, чтобы эпатировать читателя (разве этим сейчас эпатируешь?). Просто ТАК лучше доходит. Иначе – нельзя. То есть можно, конечно. Ефимов может. Но это будет уже совсем другая история:
Барон Мюнхгаузен не врал –
Он просто побывал в России,
Где, как приличный, по утрам
Лечил похмелье лососиной;
Где в чистом поле как-то раз
На пару с Марфой-шалунишкой
Напиток под названьем квас
Его порадовал отрыжкой;
Где снег – судьба, не вещество,
Где мягче плахи нет подушки,
И очень даже ничего
Томят огурчики в кадушке;
Где и еврейский есть вопрос,
И лжецари, и лженаука,
Где за троих тягают воз,
Как прежде, лебедь, рак и щука;
Где мудрость превращают в дурь,
Поминки превращают в пьянку,
Где шьют тулупы мехом внутрь,
А душу носят наизнанку;
Где что ни сумка, то сума,
Где за державу, блин, обидно,
Где горе даже от ума,
А счастья днём с огнём не видно;
Где всякий нищий – грамотей,
Но дураку дают дорогу,
Где вроде всё как у людей,
Но всё равно – не слава Богу;
Где к чудесам не привыкать,
Где времена и ныне – оны,
Где век пророка не сыскать,
Но все глядят в Наполеоны,
Не голова – душа болит,
И в споре верх берут лишь глоткой,
Назойлив местный колорит
С его пельменями и водкой;
Где смерть за счастье на виду,
Где привкус крови всё имеет…
Ну, разве в эту ерунду
Нормальный человек поверит?
Пишу – и ловлю себя на том, что мне совершенно не интересно рассуждать о путях развития поэзии или о печальных перспективах её увядания. Хочется просто цитировать, цитировать и ещё не раз цитировать. И с ужасом понимать, что всё равно многих оставишь за бортом. А ведь и десятой части замечательных имён не перечислил! Одна Наталья Воронцова-Юрьева чего стоит с её ироничной парадоксальностью:
Жёлтый лист с березы облетает
и плывет по зеркалу пруда.
Это, видно, осень наступает,
так бывает в жизни иногда.
А с реки доносятся протяжно
долгие унылые гудки,
и всю ночь красиво и отважно
ёжатся в бушлатах моряки.
Вот уж тянет сыростью с болота.
Птиц уносит в теплые края…
Что же ты грустишь у пулемета,
Аня, Аня, девочка моя?
Алексей Суров, Юрий Нестеренко, Евгений Никитин, Таня Бориневич, Таня Петрова (Петра С.), Настя Доронина, Наташа Шегало (Лаэрта Эвери), Алексей Королёв, Людмила Павлова, Афо, Ленка Воробей… Это – лишь малая толика имён. А круг тем, системы образов, борьба традиций и новизны, поэтические переводы? Увы, в одном обзоре всего не объять. Трагедия нашего времени – отсекновение поэзии от жизни, существование её пускай даже в огромной, но всё же резервации Интернета. Невозможность полноценной реализации сочинителя. Впрочем, в Москве дела обстоят чуть лучше. Здесь проходят поэтические вечера, авторы выступают с чтением своих произведений, ценители стихов могут время от времени послушать стихотворцев вживую… Увы, на остальном пространстве России поэзия остаётся Великим Немым. Да и великим ли?
НРИМЕЧАНИЯ
*Литературный Клубпрекратил своё сущесствование.
**Страница "Круги" не обновляется с 2006 года.
***Автор убрал страницу с сайта.