Когда я рассекал по Маросейке,
На зависть Златоустинским котам –
Бежали симпатичные еврейки
За мною, извиняюсь, по пятам.
Мечты их перспективами тараня,
О многом, между прочим, забывал;
И с папиным французским финьшампанем
В сердца я к ним въезжал, как самосвал.
Сурово возвышался медный Пушкин
Над нашими лобзаньями в ночи…
«Таксист, вот здесь без сдачи – мне чекушку!
Да, кстати, до Кузнецкого домчи…»
На Красной Пресне, помнится, в пельменной,
Вкусив салат советский «Похудей»,
За ручки нежно взявшись, неизменно
Кормили в Зоопарке лебедей.
Потом – ЦПКиО. На мир глазея,
Крутились мы в огромном Колесе;
Встречали нас московские музеи
Рассказами о Бове и Басе.
В «Ударнике» премьера – тоже вместе;
Последний ряд – не смотрим на экран;
Она мечтала: как бы стать невестой
И выключить заранее стоп-кран.
Скамейки, арки, темные подъезды…
…Касаюсь скромно девичьей груди…
Красотка, мне слегка по роже съездив,
Шептала страстно: «С этим погоди!»
И сразу же, себе противореча,
Поняв нутром всю сущность бытия:
«Родителей нет дома… Этот вечер
Запомним мы надолго – ты и я».
***
Не счесть когда-то пройденных ступенек,
Но время поворачивает вспять:
Сын скромно говорит: «Отец, дай денег –
Я с девушкой хотел бы погулять.
Мне нужно на «Макдональдс» и киношку…
Ого! Papa, тебе мое merci!
Добавь еще, пожалуйста, немножко –
Обратно мы поедем на такси».
Макаренко сказал бы: «Это круто!»,
Но я привык быть честным до конца:
«Сынок! Идешь ты правильным маршрутом –
В ночи тревожить девичьи сердца…»