Винным бражником в сердце приходит весна,
Миновав невозможные гробики строк.
Гунню Сисы в слезах пробудился от сна...
Что за дичь ему снилась – он вспомнить не мог.
Неуёмно-прекрасное спело, росло,
Вызревало – в садах его странной души.
Вельми несовершенные трупики слов
Усыпали... – Он их собирать не спешил.
Скромно сох за околицей чертополох
В пустоцветных мечтах о весеннем дожде.
Пыльный пёс с рыжей мордой выкусывал блох –
На спине, у хвоста и на лапах... – везде.
Вязкий воздух был полон цветной мошкары.
Скуднодрёмные тучи чесали бока.
Гунню Сисы прошлёпал за дом, где арык
Свою мутную пену катил, – и пока
Стебли мяты, растущие возле него,
Сонно млели, стремясь отразиться в воде,
Гунню Сисы снял обувь, взял быстрый разгон –
И легко перепрыгнул на сторону, где
Расстилались поля, простирались луга,
Много дальше – виднелся темнеющий лес...
Пока Гунню – глазами – его постигал,
Гладкий поползень, пискнув, на ёлку полез.
Делегация красных больших муравьёв
Иностранно столпилась над мёртвым жуком.
Гунню Сисы, как птица, что гнёзда не вьёт,
Осторожно по хвое ступал босиком.
Где-то низко мычала корова. Жужжал
С металлически-синими крыльями шмель. –
Он был ооочень велик.
Гунню Сисы, зажав
Хвост былинки в зубах, разговаривал с ней.
(Их беседе едва ли грозит пересказ.)
Беззаботно усевшись в густую траву,
Гунню видел, как мир – с миллионами глаз –
Почивал, как убитый, – и жил наяву.
Начихав на свой вес, в небе плыл бегемот,
Не желая сюцая в упор замечать.
“Психоделика! – кто её, право, поймёт?..” –
Что-то в этом ключе пробуровил сюцай.
Бегемот в облаках был слегка мелковат.
Гунню Сисы продолжил спокойно сидеть.
“С гравитацией спорить – в колодец плевать!” –
Запузырил сюцай, обращаясь к себе.
Стрекотали сороки. Летали стрижи.
Белки чем-то плевались – вверху, на сосне.
Справа, слева, внизу – насекомилась жизнь,
Находясь глубоко в идиллическом сне...
Гунню сделалось – мирно, и так хорошо,
Словно он опустел – или не был рождён.
Бегемот, с неба спрыгнув, к нему подошёл...
Гунню понял его – и замкнул связь времён.