26
Курортный госпиталь шикарен,
Полы блестят, бельё хрустит,
Открыты окна светлых спален,
Из них на море чудный вид.
Очнулся Бонд, глядит устало,
Понять пытается, где он
И что с его подругой стало.
Ещё в дремоту погружён,
Он медленно соображает,
И толком он пока не знает:
Что это? жизнь? а может, сон?
Открылась дверь, и врач вошёл,
Сказал: «Всё с вами хорошо;
Но нужен вам сейчас покой»,
И тронул пульс его рукой.
Врач был любезен, прост и мил,
Он с Бондом мало говорил,
Лечил он всех: тех и других
И брал большую плату с них.
И Ларго раньше он лечил,
С него изрядно получил.
«Сейчас зайдёт к вам старый друг».
В глазах и радость, и испуг:
Витали бонд увидеть ждёт,
В лице врача он не прочтёт,
Кто именно к нему придёт.
Открылась дверь, и друг влетел.
Джеймс рад быть Феликсу хотел;
Но скрыть он чувства не сумел.
А Феликс не заметил то,
Сказал он тут же Бонду, что
Изъяты бомбы, все в плену,
ЛаргО один пошёл ко дну,
И самым главным был не он,
В Париже, в ставке затаён
Есть некий Блефилд, он бежал,
Ларго подал ему сигнал.
Мы знаем, был он нумер два,
На цифры положусь едва,
Туманил Блефилд всем мозги –
Понять, кто главный не моги!
Теперь картина нам ясна,
В обмане цель теперь видна.
«А что же девушка? Скажи!»-
Бонд в нетерпении дрожит.
- «Девица та?» - «Ну, да! Что с ней?
Молю, скажи мне поскорей!»
- «А что с ней станется?! Жива.
Тут, правда, если б не она,
Не миновать тебе беды,
Не выбраться из-под воды.
Спасла девчонка, молодец!»
Беседе положил конец
Жестоким словом старый врач,
И вышел Феликс. «Вот трепач!» -
В след раздражённо Бонд сказал
И доктора просить вдруг стал,
Чтоб тот его в курс дела ввёл
И рассказать всё нужным счёл.
«Мадам Витали? Да, она
В палату три помещена.
Изранена, обожжена,
Но жить останется она.
Сейчас ей нужен лишь покой…
И вам!», Тут старый врач рукой
Остановить его хотел,
Но Бонда удержать не смел.
Вскочил наш Джеймс и побежал,
Преследовать его не стал
Старик; он сразу же решил,
Что больше нужно будет сил
Потратить Бонду, чтобы ждать.
Не лучше ль сразу всё узнать
И даму сердца повидать?
Бежит по коридору Бонд,
Скрывая в горле тяжкий стон.
Да вот же дверь! Он стал в дверях.
Сиделка в страхе только «ах!»
Успела вымолвить, и он
Дверь распахнул. В мрак погружён
Пред ним открылся кабинет,
Где шторы приглушают свет,
Едва он льётся из щелей.
Постель стоит. Герой наш – к ней.
В подушке мягкой утонув,
Худую руку протянув
Вдоль одеяла, там она
В дремотный сон погружена,
Лежит, как девочка, одна,
Забыта всеми и больна.
Он на колени встал пред ней.
Врач показался у дверей,
Потом рукой своей махнул,
Ушёл – лишь за дверьми мелькнул.
Открыла тут она глаза,
В них успокоилась гроза.
В них лаской засияла синь,
Лишь горечи былая стынь,
Будто полынь ещё цвела.
Такой тогда она была.
И слёзы потекли из глаз.
Видали, может, вы не раз,
Как с гор холодная вода
Сочится каплями, тогда
Под солнцем капли те блестят,
Будто в глазах у гор стоят
И грусть с тоскою, и покой.
Так человек иной порой
Заплачет тихо. Тяжесть с плеч.
И не нужна пустая речь
И жалость тоже не нужна.
Витали плакала одна.
Он с болью на неё смотрел
И утешать её не смел,
Потом он голову склонил –
Не оставалось больше сил.
Она вздохнула, как дитя,
Глаза закрыла. Погодя
Немного спали уж они,
Забыв про жуткие те дни.
Мой друг, тебе пишу стихи.
Я знаю, что они плохи;
Но это всё, что я могу.
Тебя читать их обреку,
Надежду робкую тая,
Что не осудишь ты меня.
1970г.