Баллада Ольге Манухиной

       

Ты в прошлой жизни лошадью была,
Свободною степною кобылицей,
Что мнёт ковыль и мчится вольной птицей,
Не зная никакие удила.

Высокой статью, поступью игривой
Ты жеребцов вводила в буйный раж,
Невольно выдавая свой кураж
И холкою, и трепетом, и гривой.

Какой был климат в те года былые!
Какие травы, воздух и вода!
И не было ни рабства, ни труда.
Ну, а стихи? Стихи, конечно, были.

В том табуне сложился узкий круг
Молодняка лирического склада.
Ты им свои стихи храпела складно
Ночами, когда спали все вокруг.

Однажды сивый мерин к вам зашёл.
Когда-то волк ему отрезал…это.
Стихи послушал и сказал поэту,
Ноздрями дёрнув: «Очень хорошо!»

Поэты долго не живут. Но всё же
То у людей, а как у лошадей?
Но и у них найдётся свой злодей.
Поэты – люди, лошади – похожи.

Средь вас был рыжий с кличкою «Гундос»,
От зависти к другим горевший злобой.
Задумал он, как отомстить особо
Талантливым, и сочинил донос.



Мол, так и так: «…собравшись по ночам
У молодой известной кобылицы,
Всех критикуют, несмотря на лица,
А жеребцы готовы бунт начать.»

Суд вожака был скор и беспощаден:
«Красавицу изгнать из табуна.
Пусть навсегда останется одна.
А с жеребцами как-нибудь поладим».

Табун собрался и ушёл туда,
Где сочны травы и вкуснее воды.
Вот только дух, пьянящий дух свободы
К ним не вернётся больше никогда.

С изгнаньем ты смирилась, но порой
Несправедливость бередила рану.
Вот лето минуло. Зима настала рано.
А с летом кончились и сытость, и покой.

Жизнь в табуне – неволя на приволье.
Но безопасна. Потому волков
Здесь не боялись. Был устав таков:
Хоть ты и конь – один не воин в поле.

Ведь знал вожак, изгнавший кобылицу,
Что этим обречёт её на смерть!
Но страх за власть пред тем, кто может сметь,
Сильнее сострадания убийцы.

И волки появились. Но сперва
Пожухли травы, почернели воды;
Леса облупились – печальный знак природы,
И голод заявил свои права.

Но, как ни странно, близости конца
Ты не страшилась, будто сознавая,
Что там за гранью ждёт тебя другая
Жизнь женщины – поэта и творца.



И волки появились, словно тени,
Когда земли кровавый диск достал.
И дрожь прошла от холки до хвоста,
И подогнулись в ужасе колени.

В последний миг ты, страху вопреки,
Опомнилась и, как снаряд из пушки,
Намётом понеслась вдоль лесовой опушки,
Стремясь достигнуть берега реки.

Крутым утёсом оказался берег.
Вода близка, но ближе пики скал.
А за спиною хищников оскал, -
Пощады нет, на то они и звери.

И, лишь когда тугим зловонным жаром
Тебя дыханье волчье обожгло,
Ты прыгнула с площадки облажной
И полетела к огненному шару.

В косых лучах закатного пурпура
Ты издала прощальный боли крик,
Ударившись о мыс, и в тот же миг
Воскресла вновь на берегу Амура.

В обличьи женщины достойной и прекрасной,
С судьбой художника, поэта и творца.
Что я к твоей фамилии причастный,
Безумно горд и счастлив без конца!


       2002 год.