Мой голос, резвый, как младой Гермес,
беснуется при каждом жарком споре;
гортанный крик, любитель новых мест,
особо ярок, если на просторе
вдруг очутился. Каждый раз, когда
я вынужден играть с судьбой рапирой
за наслаждение (которое всегда
мне достается дракой, но не миром) -
мой голос превращается то в рык,
то в дребезжание оконных стекол.
Мне трудно утверждать, что я привык,
скорей - смирился; жалобно истек, но
ведь и вода, которая текла,
температурой низкой превращаясь
в холодный лед, в подобие стекла,
не раз водою снова обращалась.
Вот так и я - казалось бы, остыл,
стал неподвижен, холоден, спокоен;
вдруг, спором свой разогревая пыл,
вновь обращаюсь шумною рекою,
вернее - водопадом ярких брызг,
читай - словами, что гортань рождает,
здесь, безусловно - пьянство, часто - вдрызг;
так голос состоянье выжидает
в котором сможет без преград взлететь
и виться в небе, подбираясь к Богу
не пением, что жаль; но позволять мне петь
здесь, безусловно, означает трогать
чужие души грязною рукой;
я не настолько равнодушен к людям,
чтобы позволить голосу рекой
пытаться петь - изуверских прелюдий
таких, боюсь, не вытерпит никто.
И лишь случайно, голос мой, что как охоч до лжи,
так и до правды, но в конечном целом -
летя мальчишкою над пропастью во ржи,
вдруг совпадает со Всевышним в децибелах.
июль 2006