Охота на тамбовского вепря

       
В поведении небезупречен,
с точки зрения строгой жены,
муж, чей лик был тоской изувечен,
припозднился домой в этот вечер
с ощущеньем заочной вины.

Но совсем не по части жены
был Тимур в настроенье гнетущем.
Вспоминал с беспокойством растущим,
при котором, попробуй, усни,
речь Олега он: «Завтра с Москвы
генерал к нам прибудет и сходу
повезёшь ты его на охоту.
Нет причины горячку пороть,
но за всем проследи завтра, вплоть
до привала, костра и печёнки».

И не скажешь Олегу: «О чём ты?!
Генерал – важный гость, но погодь!
Где ж печёнку-то взять? Был бы хоть
распоследний кабан наш, а то ведь
он в соседнюю область сбежал».

Знать бы раньше, чтоб всё приготовить,
поискать по лесам. Не ежа
добывать. Зверь в лесу нынче редок.
А кабанчик не плох был – двухлеток –
поднаел желудей средь дубрав.

«Генералу сказать, мол, ваш предок
загонял кабанов и был меток?
Я же буду в итоге неправ.
Но найдётся, не будь я Тимуром,
верный выход в решении мудром», –
с этой мыслью вскочил он стремглав
к телефону – его осенило.

«Только что ведь сидел он уныло.
Что ж на сей раз его проняло? –
С подозрением вновь на него
Посмотрела супруга ревниво.

В чём причина такого порыва?
Кто ж на том конце провода честь
их семьи разрушает? Исхода
ждать какого теперь, не Бог весть!
Невдомёк ей, что это всего-то
старый друг, а не рынок невест…

В тридцати километрах от мест,
где должна состояться охота,
есть заказник надёжный, как крест.
А точнее, лесное хозяйство,
где почти всем дубам лет уж за сто.
В парниковых условиях там,
не на закусь незваным гостям,
кабанов диких вольно разводят.
Браконьер там, понятно не бродит.

И заведует живностью всей
друг-приятель по кличке Кисель.
Ходит он в должниках у Тимура,
пусть де факто лишь, а не де юре.
Люди сходятся в жизни не зря:
спас от смерти Тимур Киселя.
Не приди он на помощь бы, точно
Киселя бы порвал на смерть в клочья
на охоте матёрый секач.
Дело в прошлом, прошли годы вскачь,
но такое забыть невозможно.
Пренебречь долгом жизни – безбожно!
       * * *

Должник – уж так устроен мир –
всё сделать обещал, как надо…
и в тот же вечер бригадир,
собрав охотничью бригаду,
которой он руководил,
а это целых восемь рыл –
провёл на четверть часа кряду
свой инструктаж. Что важно знать.
Вникая, люди не галдели,
поскольку просто обалдели!

Слон, новичок – что с лоха взять! –
спросил: «А ружья будем брать»?
«Должно всё быть, как в самом деле!
Всё»! – бригадир посуровел.
Пред генералом не робел,
но допустить не мог промашку. –
Чтоб ни малейшую поблажку
себе никто не позволял,
чтоб и загон, и сам финал
сыграл бы каждый натурально…
везде… в лесу промеж собой…
пока не дам сигнал отбой.
Вы все не будете в накладе.
Уж постарайтесь, Бога ради!
Чтоб был в глазах горячий блеск
и на весь лес азартный треск!
Реалистично подыграйте,
не расслабляйтесь у костра.
Ну, а пока что отдыхайте,
сил набирайтесь до утра,
чтоб каждый вышел бодр и здрав!
У нас должно быть всё едино.
Димон, я прав или не прав»?
В команде самый младший – Дима.
Любитель на ночь погулять
по молодёжной клубной моде,
с утра сонливости печать
он демонстрирует на морде,
теряя бодрое лицо
среди команды удальцов.
Ночная жизнь, как воля, манит!
Неисправим он наотрез!
Пока все бодро едут в лес,
Димон в уазике кемарит,
ну а в загоне закипает
сам от досады на себя:
в сон клонит. Чёртова гульба!
       * * *
Всё в порядке и с оснасткой,
и с погодою, на глаз.
Впрочем, на вопрос хозяйский:
«Сколько градусов у нас»? –
у термометра загнуло
за тридцатник стрелку враз.
Каждый градус, матерясь
против ветра, чтоб не дуло,
намекал: бери, брат, мазь;
береги лицо и гланды
на таком колотуне!

Бригадира часть команды
ожидала во дворе.
А другой – за «диким» вепрем
к Киселю уж выпал путь
и во тьме с попутным ветром
люди мчались «отдохнуть».
– Вы на градусник смотрели? –
у своих спросил Тимур.
– Не рекорд температур.
Тридцать. Сопли отвердели.
– Ты запасся водкой, Юр?
Не замёрз бы, в самом деле,
генерал наш черес чур!
– Всё путём. Мы ж не злодеи.
– Ну, по машинам, если так.
А что не так, то я по праву
за всю охотничью ораву
отвечу сам за кавардак.

       * * *
По разработанному плану
прибыв в намеченный квадрат,
не уподобься горлопану,
идя на номер в общий ряд!

Тимур на месте, как по нотам,
перед гостями разыграл
необходимый ритуал.
Процесс охоты не был мёдом
в тридцатиградусный мороз,
но для гостей Тимур привнёс
в игру дух тёртых диверсантов.
Братва прониклась, а уж сам-то
Тимур – ну впрямь король засад.

Кабан – матёрый супостат –
имеет нюх и осторожность.
Молчанье – это непреложность.
А на курение – запрет…

Тимур – всегда авторитет
и в деле, и в эксперименте.
По разработанной легенде
ему положено шептать,
чтоб пред гостями мог предстать
процесс охоты без скандала.
Всё это – ради генерала.

Тимур и по снегу чертил,
и, не дыша, руководил…

       * * *
Сначала гость держался скромно,
Хоть и на джипе прикатил.
Лишь лет на сорок так условно
крепыш смотрелся. Не утиль,
но был далёк своей фигурой,
солидным видом от Тимура.
Гость комплимент в речь подпустил:
– Из местных лучший вы охотник –
мне так представил вас Олег.
– Врёт. Но за тридцать лет походных
я исходил и в дождь, и в снег
тут все леса. Места известны.
– Так комплименты всё ж уместны?
Вы осчастливите нас всех
По-настоящему охотой?
– Ещё и с генеральской льготой.
Но коррективы я внесу:
джип не пройдёт ваш тут в лесу.
Пересажу вас с вашей свитой
я на уазик, ну а вы
держитесь правил – будем квиты.
В кругу охотничьей братвы
гость о приятном лишь судачил,
как и положено гостям,
но вскользь подчёркивал свой сан:
– Никто из вас не хвост собачий,
в делах охоты не пацан.
Ребята, дай вам Бог удачи
век кабанов бить по лесам,
но одного, двух, не иначе,
я завалить обязан сам.
Шучу. Наслушался историй –
Куда до вас нам всем, гостям!
– Товарищ генерал, кабан
вам гарантирован матёрый –
гроза окрестных территорий.
Ему от пули не уйти.
А к водке есть и разносолы…

У генерала взор весёлый,
но с генералом не шути
и завершать охоту ссорой –
себе и думать запрети!

А тут кабан, как ни крути –
сплошное недоразуменье.
Не зверь, а прямо иждивенье!
Как сделать, чтоб сошлись пути
его и генерала чисто?
Ни зверя в Борьке, ни артиста
никто, увы, не воспитал
и назревал большой скандал.

Кабан – прозвали его Борькой –
по сути был почти ручным,
и это сразу вышло боком
всем, кто затеял игры с ним.

Секач ли это, мать ядрёна?!
Собаки злы, но оборона
его пришлась не на клыки.
Охреневали мужики,
когда зверь в них искал защиты
от разъярившихся собак.
Себя считая частью свиты
людской, кабан был не дурак.
(Собаки, к счастью, были сыты).

Жизнь оглушает новизной,
а в Борьке дух не боевой.
Не то чтоб белая ворона,
но не хотел он для загона,
когда доставили его,
сам выбираться в мир суровый.

Травили Борьку злобной сворой
собак, чтобы из круга вон,
бежал он, как велит загон.

       * * *
Мороз по-прежнему был крепок,
и, чтоб не стать белей берёз,
чтоб не глумился бы мороз,
топтались люди так и этак.

В мороз едва ли с быстротой
шла цепь событий. С суетой
сперва банальной. Но к такому
исходу даже и крутой
был не готов – куда ж простому
стрелку у рока под пятой!
Судьба таким грозит бедой
за разгильдяйство иль за гонор.

Валере (кличка Золотой)
сказал товарищ по загону:
– Тимур вот-вот нам даст сигнал,
чтоб Борьку гнать, как указал.
Осталось Борьке-салабону
недолго – век кабаний мал.
– Добро, Олег. Но по любому
нам будет с Борькой нелегко,
пусть даже гнать недалеко.
       * * *
А что бы вы про то сказали,
что в лес загонщики не взяли
с собой ружьё? Да что там лень!
В кого стрелять-то в этот день?!

Дрожит сочувственно сосёнка.
Трещит идиллия по швам.
И вот знакомая уж вам
картина травли поросёнка.

Себя, к примеру, на бекон
он не спешил отдать, страдая.
Но доняла собачья стая:
вертелся между лаек он,
свой хвост от них едва спасая.

Не отрастил ещё клыков
он для решительного боя.
Но даже малых пустяков –
ушей с хвостом – пусть псов и трое,
кабанчик в зубы им не дал,
пробился к людям. Я, мол, мал –
мне от собак нужна защита.
С доверьем к людям жизнь прожита.
К ним нёс свои он боль и страх.
У псов аж пена на клыках,
но не достигла цели ярость,
а на хозяев убоялась
кидаться свора сгоряча.

Собаки, лая и рыча,
пришли к цейтноту. Люди тоже,
но им контроль терять негоже.
Олег с Валерой, как никак,
всё ж не остались в дураках,
когда от собственных собачек
рванули в лес быстрее тачек.
Поскольку вмиг затосковал
кабан по людям, давшим дёру,
то он от них не отставал,
вернее даже, дал им фору.

За двести метров до стрелков
Олег продумал остановку:
– Дальнейший наш забег рисков.
Там номера. Наизготовку
к стрельбе – заметить могут нас.
– А то и подстрелить случайно,
что тоже было бы печально, –
смекнул Валера, сам боясь.
И тут произошло как раз
всё то, о чём ведут речь в сказках,
всё то, о чём потом Олег
взахлёб рассказывал и в красках:
мол, несмотря на рыхлый снег,
сгруппировавшись, хоть и наспех,
с матёрым секачом он вёл
на равных бой, поскольку ствол…
ну, не было ружья (!) – вот так-то
прошла его в загоне вахта!
Трактовка несколько вольна.
На самом деле у Слона
с матёрым вышло всё иначе
(приврать Слон сам себя подначил –
не зря работали уста!).

Едва вновь Борька рядом встал,
Олег – огромный плотный мачо –
досаду сдерживать устал.
Он приноравливался было
отвесить Борьке в зад пинка,
чтобы тому хватило пыла
на одиночные бега.
И тут вдруг сам всем грузным телом,
взлетев на метра полтора,
после полёта в снег влетел он,
наевшись этого добра –
с него иль бодрость иль хандра.

Не то чтоб Слон был отметелен,
но падать, даже в снежный грунт,
с высот нерадостно для сердца!
Лишь через несколько секунд
Он смог, поднявшись, оглядеться.
Его сознанье, подняв бунт,
взбесилось: чьё же это дельце?!
Кто подшутить так мог над ним
мгновенным выпадом одним?!

Слон на ногах стоял, но шатко,
а в метрах двух лежала шапка –
там, где он ранее стоял.

С сосны ближайшей наблюдал
за ним с тревогою Валерий:
«Ты жив»? Коль жизнь как Божий дар –
вполне внушительный критерий,
жив, как никто был Слон. Удар
был нанесён ему нехилый,
но не грозил ему могилой.

И до удара-то силён
Слон не был в области фантазий,
А тут в мозгах – сплошной заслон!
– Давай-ка с дерева-то слазь, эй!
Что это было?! – гаркнул Слон.

Валера слез, из ряда вон
обескуражен и серьёзен.
– Ты не поверишь, – мялся он. –
Такие, брат, метаморфозы!
Я не от шуточной угрозы,
не помню как, сюда залез!

Слон осмотрелся: с места в лес
вела следов звериных тропка.
А Борька где?! Где эта попка,
что ускользнула от пинка?!
Зверь убежал, наверняка,
туда, где слышен лай собачий.

– Да расскажи ты, если зрячий,
что тут случилось, наконец!
И кто мне врезал под крестец?! –
Была опасность иль курьёзность?
Олег заметно впал в нервозность?
– А сколько, глянь как следопыт,
следов тут разных от копыт!
– По отпечаткам судя, надо
признать, что двое, а не стадо…
       * * *
У охотничьих правил в плену,
бригадир не ронял в снег слюну –
убеждён, что скучать неэтично.

Уподобившийся валуну –
так стоять ему было привычно –
слился с лесом Тимур гармонично.

Снег на взор наводил пелену,
соблазняя: поспи часов девять.
А не скажет ведь совесть: вздремну,
нам с тобою, мол, нечего делать.

Но все знают – подвоха не ждут –
бригадир – с головой, а не репой…

Ждать напрасно – нерадостный труд,
Без охотничьих великолепий.
Где-то Борьке вот-вот уж капут.
В стороне лай собак, ну а тут –
крайний номер, теперь уж нелепый…
Вдруг совсем где-то рядом сквозь куст
донеслось: веток треск, снега хруст…
И возник, то ли быль, то ли небыль,
Преогромный, матёрый горбач –
шестилетний свирепый секач.

В двадцати лишь каких-нибудь метрах
вышел зверь на Тимура и встал.
Пара жутких клыков, пара меток
наводили на мысль неспроста:
а кабан-то – знакомый… да это ж
сам Профессор, как миф во плоти!
Раскидает людей он, как ветошь,
Если встать у него на пути.

Не отрада ли зоркому глазу!
Перекрестие оптики сразу
на кабанью лопатку легло.
Спусковой жать крючок без отказа
верный палец готов. Повезло!

Чтоб пополнить трофеев число
исключительной редкости вепрем,
нужно ждать много лет! Ну и ну!
То ль унюхал зверь что-нибудь с ветром,
то ли вслушивался в тишину,
но застыл он надолго, встав боком
к лику Смерти с оптическим оком.

Без сомнения знал ветеран,
что его всё ж учуял кабан.
Чуял зверь, как сейчас учащённо
бьётся сердце охотника, как
сделал стойку на цель отрешённо
человек – основной его враг
и источник гонений и бедствий.

Но, как ступором скован, о бегстве
зверь на время забыл и притом
повернул, под прямым аж углом,
свою голову вдруг к человеку.

Догулялся! Нашёл свою Мекку!
Что ж ещё! Его миссия всё ж
на Земле истекла. Пуля, нож
завершат сейчас жизнь его явно.
Но пожить довелось не бесславно!

Разве многим у нас кабанам
по шесть лет жить отпущено! Нам
к завершенью истории точка
всё ж понятнее, чем проволочка.
Зверю раньше бы по сторонам
зыркать в оба! Кабан ведь, не квочка!

Как по нынешним-то временам
крупный, стрелянный вепрь-одиночка
исхитрился не стать по зубам
многоопытным умным стрелкам
столько лет в нашем крае?! Счастливчик?

Ведь из всех кабанам данных кличек
он свою получил лишь один.
Он – Профессор! Никто не кретин
из охотников, из ветеранов,
но, похоже, что всех, как баранов,
он обвёл вокруг пальца не раз
и от смерти себя этим спас.

Ну, а если в уме его сила,
то, тем более, необъяснимо
поведение вепря сейчас.
Фактом выглядит спорным, вестимо,
то, что страх и инстинкт – не указ
кабану в состоянье экстрима.

Ждал Тимур. Ждали неразделимо
Он и вепрь. Поединок их глаз
как-то должен вот-вот завершиться!
И печёнка – такая вещица,
за которую он без прикрас
репутацией всей пред Олегом
сам ответит. И что он коллегам
объяснять будет, коль что не так?!

На таком расстоянье в пятак
можно целиться без напряженья,
а кабан – замер чудной мишенью.

«Для чего, чёрт тебя бы побрал,
вышел ты на меня»!? – клял охотник
кабана и секунды терял.
Целых тридцать секунд, очень плотных,
пролетели, как вечность. Как быть?
Бить Профессора или не бить?

Под прицелом пульс жизни звериной.
Вот – кабанья лопатка и зримый
ворс щетины. В руках же – любимый
и надёжный его карабин.
Из такого не выстрелишь мимо,
да и пуля – не горстка дробин.

Раздвоенье души до предела!
Ну и выдался нынче денёк!
Грянул выстрел, и пуля влетела
в самый ближний от вепря пенёк.

Этот выстрел ведь тоже искусство…
управленья душой сгоряча.
Унесло в один миг секача,
приведённого грохотом в чувство:
он, как заяц, задал стрекача.

Через двадцать секунд – сразу пара
новых выстрелов – бил генерал.
Хоть одна из тех пуль бы попала,
ведь бегущего сбить – шансов мало!
Только что был кабан, да удрал…
       * * *
Вот и вечер – для отдыха время,
Для стрелков несчастливых – отбой.
Для бригады отпала дилемма:
добывать иль есть то, что с собой…

Мясо из дому и разносолы.
Хлеб. Картошечка. Кости для своры
верных лаек. И тара полна,
чтоб весь вечер пить водку до дна.
Кто-то справил костёр дотемна,
кто-то жарит шашлык (без печёнки)…

В суть охоты честь войн вплетена,
и трофеи как есть ордена.
Если есть у кого за плечом три
или, даже пусть, два кабана,
то им ведома славы цена.
Хорошо, коль трофеев аж море,
А отсутствуют – это не горе.

       * * *

Пусть всем неудача видна
и закусь печёнкой бедна,
и Леший смеётся в овраге,
но хвороста воет копна
в огне, как в живом саркофаге,
и греют народ допьяна
стаканы живительной влаги.

К костру льнут и люди, и лайки
(затрагивать лень имена).
Охотнику в роли вруна
с фантазией, как у Незнайки,
вольготно в подпитье хмельном –
безбашенном и озорном.

Друзей подмывает: а дай-ка,
мол, что-то такое (!) загнём,
что будет ходить ходуном
от хохота лес весь и в нём
лиса, лось, кабан, волк и зайка.

Крепка у охотников спайка
в период кампании всей.
В кругу захмелевших друзей
Есть место историям, байкам.
Рассказчиков, как Одиссей,
Судьба посылает нечасто,
но масса на байки горазда,
пока хоть один ротозей
внимает друзьям языкастым.

Когда у Олега язык
совсем развязался от водки,
возник, пусть не очень-то чёткий,
в мозгах героический бзик.

Глаза у коллег округлялись,
И уши развесил народ.
Критический был бы анализ,
Не стали б смотреть парню в рот.

Разгульной фантазии плод
Олег преподнёс бесподобно:
– Здоровый кабанище, злобный!
Вы б видели, вымахал он
с телёнка, однако, не слон.
При всём, что зверюга он – плотный,
в него словно демон вселён!
Но мой-то рассудок – холодный!
Сноровкой – я тоже силён.

Схватился я с ним, озверелым…
Другого бы мигом поддел он!
Другому бы сразу капут,
но я для матёрого крут,
и было б несбыточным делом
свалить меня в десять минут.

Валерию с пьяных амбиций
завиден всеобщий почёт,
к которому рад бы прибиться
и сам он.
       – А я что не в счёт!? –
Себя кулаком в грудь ударил
Валерий. – Каков словоплёт!
Схватился он, как же! Видали!
Тебя бы он сходу в расход…
когда бы не я. Кто был рядом?
Кто вовремя зверя отвлёк,
когда ты стоял к нему задом?!
Тебя бы – ещё бы чуток –
и смял бы кабан, как каток!
       * * *
Вокруг друзья ещё не ржали,
но шло веселье чередой.
А между тем, всё продолжали
разборки Слон и Золотой.

– Слон, чтоб тебя не обижали
впредь кабаны по всей державе,
ты им внуши, что ты крутой.
Твои бы ноги убежали,
но вес твой стал твоей бедой
и сам ты был балда балдой.
Вепрь – вот, кто был из вас крутой!
– Я резв, как он, хоть и осанист.
Мы тет-а-тет, тебе на зависть,
со зверем прыгали одни
в то время, когда ты, красавец,
полировал сосной штаны,
от кабана на ней спасаясь.
– Да много ли ты видеть мог,
когда тебя свалил он с ног
и ты корячился в сугробе!?
Чтоб твой последний миг не пробил,
я зверя за собой увлёк.
Ты видел только эпилог.
Мой план стратега высшей пробы
ты мне же выставил в упрёк!?
А сам – в сугроб забрался, чтобы
таясь, накапливать жирок.
– Да егози хоть целый век ты
по соснам – шишки объедай!..

Чтоб два приятеля, не дай
Бог, не вспылили до аффекта,
друзья их порознь развели,
чтоб друг от друга бы вдали
они б поведали, хоть прессе,
хоть псам, детали своих версий.,
где оба порознь – короли.

От дыма иль от смеха мокнут
глаза охотников до слез?
Едва ли слушатели могут
бойцам сочувствовать всерьёз.

Те, кто в героях был вначале,
себя же сами развенчали.
Не вдруг в охотничьем кругу
усмешки выплеснулись в хохот:
«Валер, ты знал, что наверху
ещё морозней, чем в снегу?»;
«Кто глубоко, кто высоко ход
казал свой перед кабаном,
но у обоих – ход «конём!»;
«Зверь удружил им и с финалом,
когда собак в лес угонял он»;
«Профессор» – местный старожил.
Слонов валять он вправду ловкий,
зато Валере предложил
вкусить уют сосновой днёвки».

Дух хвойный голову вскружил,
и генерал по обстановке
тост миротворца предложил:
«Охота – образ жизни древний.
Веками по лесам брели
и егеря, и короли…
Наш выход нынче – однодневный,
но опыт всё ж приобрели.

Не может жизни быть без терний.
И опыт, пусть не запредельный,
обогатил нас, без прикрас.
За то и выпьем, что у нас
охота всё же удалась»!
       * * *
Назло аппетитам ли рода людского,
иль планам охотников рьяных назло,
счастливчику Борьке всерьёз повезло:
печёнку свою уберёг от жаркого,
от пули ушёл, от собак и отлова.
Кого же при этом – напомним мы снова –
на пике события в лес занесло?
Со всею свирепость, силой и весом
нежданно пришедший на помощь «Профессор»
собак и хозяев их вмиг расшугал…

Одним словом, Борька теперь – нелегал.
На вольных хлебах, в лоне дикой природы
он ждёт написанья о нём славной оды.
Какое-то время собаки за ним
по следу гнались, но, судьбою храним,
кабан от засады всё дальше и дальше
стремглав уходил, став мудрее и старше.

            ПРОЛОГ (хоть и оставлен на закуску)


В известной стране, а не то чтобы в некой,
в тамбовских лесах в незапамятном веке
ещё не стеснённые в дебрях людьми
водились во множестве дикие вепри.

Охоту любя, в эти самые дебри
пришли как-то люди, причём, не одни –
с большими собаками. Псов не корми –
дай лишь погоняться по лесу за зверем.
И зверь в своей жизни уж не был уверен…
       . . .

Ходи в новичках, иль хоть жизнь положи ты
на будни охотничьи, но всё равно
над всем властен Случай, коль так суждено.

…Загон был недолгим, и страх неизжитый
погнал кабана сквозь подлесок густой.
Матёрый, преследуем сворой несытой,
отчаянно вышел на всадников строй.
Князь с собственным братом и пёстрою свитой
прохлопали миг: только что был пустой
просвет за поляной, и вдруг чёрным чёртом
стремительно вынесся яростный зверь.
Стрелки не пустили в ход ружья, с учётом
того, что всегда и бесспорны теперь
у князя права на охотничью схватку –
к примеру, рогатиной в бок под лопатку.
Конечно же зверя, коль всё выйдет гладко,
и пуля возьмёт, но копьём-то славней…

Царь или не царь это диких свиней,
но ростом он был покрупнее телёнка.
Заржала под князем испуганно громко,
шарахнулась лошадь, и разве кто ждал,
что лошадь споткнётся! Пусть князь был удал,
а всё ж оказался к земле припечатан
всем весом упавшей кобылы своей.
Поблизости брат лишь… и что-то кричат им
бояре и слуги: скорей, мол, скорей…

А вепрь – вот он рядом! Клыки смертоносны!
«Стреляй!» – это брату кричит уж сам князь.
Но в жизни разлады их были несносны,
и братец теперь, нарочито стремясь


тянуть дольше время, не целился в зверя.
Он выстрелил всё же, но… лошади в лоб,
когда та пыталась, как можно резвее,
подняться. Последнее ржанье взахлёб
и… кончено. Вепрь перенёс свою ярость
с кобылы на князя – кобыла мертва.
До князя ему оставалось лишь малость,
клыками достать чтоб – лишь миг или два.

С притворной досадою взвыл: «Эх, промазал»! –
безжалостный братец. А князь, вереща,
свободной рукой лихорадочно лазал,
подручное средство защиты ища.

Кабан, нависая над жертвой лежащей,
клыки обагрил уже в конской крови…

Из ступора выйдя, боярин ближайший,
своей не щадя удалой головы,
с седла перепрыгнул на спину кабанью,
и нож стал посредником в стычке двух тел.

Кабан не владел человеческой бранью,
но выразить всё же предсмертно успел
пронзительным визгом всю горечь досады.
Какой же вожак он кабаньего стада,
коль в долю минуты ножом у него
отняли победу и жизнь заодно!?

Хлебнул впечатлений сам князь до отвала,
лошадкой и страхом помят не слегка…

Так шёл человеческий фактор, бывало,
бок о бок с охотой, считая века.

Запомнился князю кабан невезучий.
Кабаньи клыки взял боярин, как приз…

А вот вам из нашего времени случай.
И вовсе не драма, коль вы не «Грин пис».