Любвеобильная вдова глава к роману-версии Онегин

Ревнивцам в жизни нет покоя,
Пока живут, пока упрямы.
И, как всегда, одно такое
Несчастье вышло из-за дамы.

Её красу мужчинам Некто
Подбросил яблоком раздора,
Чтоб злая ревность в миг аффекта
Звала на казнь без приговора.

Ужели женская краса –
Причина для мужского мора?
И шарм, и лик, и телеса?
И с поволокою глаза?

Цвет юных лет столичной дамы
На брак пришёлся, чтоб судьбу
Пришлось познать ей, в духе драмы,
Не в ритме с юными годами,
А по невзгодам на горбу.
       
Недолгим было время в браке.
Вмешались, видно, силы зла.
Слепая ярость пьяной драки
Из жизни мужа унесла.

Вдовство порою хуже рабства.
Какие б не были даны
В достатке женщине богатства,
К ним не приклонишь головы,
А то и вызовешь злорадство
Своих завистниц за спиной,
Трубящих, в духе панибратства,
Свой верх над вдовьей слабиной.

Для вдов так кратко расстоянье
До грани разочарованья!
       * * *
Коль кто-то, разлюбив давно,
Из круга прежней связи выбыл,
Природой пять-шесть чувств дано,
Чтоб вновь любовный сделать выбор.

Служить безумству суждено,
Когда все чувства заодно.
Тут и решения поспешны,
Но есть и Истины зерно.

Пусть на виду и те, кто грешны,
и не погрязшие во лжи,
красавиц много чисто внешне,
а гармоничных – поищи!

На фальшь не трудно напороться.
Для фальши всюду есть места.
И вдруг – откуда что берётся! –
Снисходит женщина-мечта.
На эту женщину мужчине
Лишь раз достаточно взглянуть,
Чтоб никогда не омрачили
Его сомнения ничуть.

Любовь, как печка без заслонок,
Жар жизни делает плотней,
И очарованный поклонник
Свою сверяет жизнь по ней.

Свой шарм есть в дамах-хлопотуньях,
Свой – в льдышках (или нет почти)
И свой есть в дамах травести.
Чем проще женщины в раздумьях,
Тем легче нам их завести.

Но впредь покоя уж не жди!
Поди, попробуй, образумь их
Коль честь у них уж не в чести!

       * * *
Нить исторического следа
Ещё ни в шутку, ни всерьёз
Ничьим вниманьем не согрета.
Пусть будет трио вновь воспето:
Любовь, интрига и курьёз.

Для тех, кто ставит под вопрос
Материальность мира грёз,
Мной будет Истина раздета.

Пусть ни теплей, ни холодней
Нам от ушедших за край света,
Дела давно минувших дней
Нас не оставят без сюжета.
Сюжет, хорош он или нет,
Моим участием задет.

Вот вам пример отнюдь не байки.
Представьте, что в расцвете лет
У симпатичной молодайки
От кавалеров спасу нет.

Вся эта суета сует
Ей в тягость: Катя без утайки
Носила траур как вдова,
Как будто, будучи в отставке,
Чтоб не вносить в судьбу поправки,
Обет безбрачия дала.

В кругу подруг найдя участье,
Ужель лишь в этом видеть счастье?!

Мысль о семье спалив дотла,
Не воспевая норм жестоких,
Но не забывши правил строгих,
Вдова, пригожая для многих,
Жить продолжала во вдовстве.
Не поощряя в удальстве
Своих поклонников, умно их
Вдова спроваживала враз,
Вновь с одиночеством мирясь.
Тот, кто в гробу, тому не встать уж.
Супруг, удачливый торгаш,
С богатством дал ей вдовий статус.
Он дело знал, как «Отче наш».
Его достаток не мираж.
       * * *
– …В моих признаниях нет бредней.
Не дорожу я жизнью бренной
Своей без вас. Ужель я – лжец!?
Мне из волны явились пенной
Венерой вы и… мне – конец! –
Приказчик, молодец степенный,
Разгорячился, как юнец. –
Боготворить вас обязуюсь
Я до скончанья наших лет.
Не дуйтесь на меня…
       – Не дуюсь,
Но и не плачусь вам в жилет.
Мне одиночество привычно.
Я буду с вами лаконична:
Отвергнув ваше сватовство,
Но всё ж за вас переживая,
Войны я с вами не желаю.
И вы, Пётр Саныч, статус кво
Храните в сердце, а не с краю.
– К отказу глух я. От мечты
Не отрекаюсь! Я почти
Уверен, что Господь сведёт нас.
Для вас на всё пойду охотно-с.
– Ах, уберите вы персты!
Они у вас на полверсты!
Что вы мне их суёте под нос!?
– И для простых, и для господ
Дни, как и деньги, любят счёт.

Приказчик – пальцы в растопырку –
Жестикулируя живей,
Канючил: вот, мол, десять дней,
Как он глядит ей в очи пылко
И ждёт ответа, вопреки
Тому, что поднят на штыки
Её бестрепетного нрава.
А для него страсть не забава!
Хозяйка, взор свой отводя,
Решила: Бог, мол, ей судья,
Коль впрямь она чинит обиду.
Да, он – поклонник, яркий с виду.
И как приказчик он хорош,
И симпатичней многих рож.
Видать, и влюбчив, не уймёшь,
Приказчик старший. Молод, статен.
И образован, и опрятен.
И предан ей. И впрямь влюблён.
Да и умом не обделён.
А чем и обделён он дюже,
Так это ласками Катюши –
Лишь раз он нежно так посмел
Назвать любимую хозяйку
И неприступную зазнайку.
А сколько зря ухлопал смен
Платков, надушенных для Кати,
Чтоб удостоиться симпатий!
       * * *
Богатство и краса вдовы
Росли старанием молвы…

Один купец, отнюдь не лапоть,
За сына младшего сосватать
Вдову решительно хотел,
Но в сватовстве не преуспел.

Вдовец чиновник из матёрых
При Кате вспыхивал, как порох,
Но как её он ни желал,
Шанс взять её был крайне мал.

Старик полковник, тоже вдовый
И в сватовстве на всё готовый,
Отказ от Кати получил –
Не помогли ни герб, ни чин.

И любовался ею всякий,
И проявлял вниманья знаки.
Ну а пойти на адюльтер
С ней не пытался лишь ленивый.
В ней было что-то от гетер,
Но с эпатажной слиться нивой
Никто не подал ей пример.

Кто ж ей нужнее: муж иль хахаль?
Француза ль, русского ль, казаха ль –
Нет никого, кто вновь склонил
Её к союзу, стал ей мил.

Но вдовья жизнь отнюдь не сахар.
Днём – шанс забыться при делах,
Подсчёты в лавках, на складах,
Альянс с духами и помадой,
Власть грёз (сама не при браздах)
И ожидание в глазах.

В ночи – молитва пред лампадой.
Что ни икона – строгий лик.
Но на колени сколь ни падай –
Прок от молитвы не велик.
В упадке дух, тоской объятый.
В ночь – примирение с утратой,
Днём – траур, как душа велит,
И безнадёжно скорбный вид.
И снова ночь, и снова бденье.
Укор вдовы, взор к небесам,
И свет даёт до упоенья
В душе всё сразу, кроме тленья,
Как будто Бог ответит сам
Однажды ей без промедленья.

В её душе нет примиренья:
«Не много же ты дал, Господь,
Мне счастья женского – с ломоть!
От слёз мои опухли вежды.
Молила я о счастье, хоть
О малом. Ты мне дал надежду.
Спасенья я, как на кресте, жду,
Тебе доверившись, Господь.

Смогу ль зов чувств я побороть?
Нет сил своей перечить плоти.
Жить во вдовстве мне – как в болоте!
Вверяю духу свою плоть,
Но по ночам кусаю локти.
Ужели мне одно, Господь,
Дал одиночество в залог ты?!
Доколь страдать-то во вдовстве?
Кинь хоть соломинку, иль две».
       * * *
Ей снился сон: легко одета,
Она коснулась босиком
Густой травы в начале лета
И так пошла (что за примета?)
В толпу гулящих прямиком.

Ей снился сон: она гуляла
По парку людному одна.
Погода тело согревала,
Душа – осталась холодна.

Ей снился сон: она гуляла
В толпе, прикидывая вяло
Потенциалы недотёп,
Ведь не один пока не сгрёб
Её податливое тело
В объятья, ради адюльтера.
Лишь молодые юнкера
Послали дважды ей с утра
Воздушный поцелуй – игра!

Бедна на ухажёров terra?
Иль не везёт ей, как вчера?
Она, конечно, не гетера,
Но, безусловно, не стара.
Никто нейдёт к ней на ура.
Её мечта, увы – химера.
Страстей безумная пора
Не подошла в часы утра,
Но флирта – много тут примеров:
Слонялись парочки не зря.
Грядёт вечерняя заря –
Пора амурных флибустьеров.

Ей вспоминался Апулей,
Но сон не делался смелей.
Ужимки встречных кавалеров
Предназначались, жаль, не ей.

Увы, ни Вакх, ни Гименей,
Её (достойную едва ли)
Под покровительство не брали.
Ей крепкий грезился елдак.
Уж ей подчас не до морали.
Ей одиноко, горько так,
Что невзначай любой пустяк
Ей мог испортить настроенье.

Но вот привычное роенье
Игривых парочек вокруг
Исчезло, и она на слух
В кустах движенье уловила.
К ней кто-то крался. Вот так мило!
Как быть: самой к себе привлечь,
Иль от беды себя сберечь?

Ну что с того, что кто-то блудит
И ей вниманье уделит?
Она решила: будь, что будет,
И приняла беспечный вид.
В конце концов, она не в чаще,
Слышны людские голоса…
Но стало сердце биться чаще.
Она зажмурила глаза,
Отдавшись дикому капризу.

Кровь понеслась от сердца книзу,
Облюбовав низ живота.
Шаг в неизвестность сквозь врата
Испуга вывел к компромиссу:
Она приблизилась к кустам
И тут же кто-то замер там.

Зигзаг судьбы – подчас как сваха…
Каков же этой свахи нрав?
Себе решимости придав
(коль это тать, то – в пах с размаха!),
Она не пятилась, бедняга,
Лишь тормозила в гуще трав.
Но в острый миг накала страха
Вдруг неожиданно стремглав
Из веток выпорхнула птаха…
И… в нос ударил запах трав.

Она, должно быть от испуга,
Чему виной была пичуга,
Упала в обморок, поправ
Инстинкты самосохраненья.
Кто ж подбежит без промедленья:
Блондин, брюнет или шатен,
Чтоб разделить с ней приземленье?
Не вечен обморока плен.

Пора прийти ей в изумленье.
Дрожанье веток в поле зренья
И платье взбито до колен –
И это всё из перемен.
Но, как предмет на рассмотренье
Чьей-либо воли, ей невмочь
Лежать, как пьяная, точь-в-точь.

А где же тот, чей взор нескромный
Ей ноги жёг, что были врозь?
Загадки ей головоломной
Решать, однако, не пришлось –
На задних лапах пёс огромный
Из веток вышел, мокр насквозь.

Она опёрлась на предплечье,
Чтобы оправиться и встать.
Тут пёс совсем по-человечьи
Пал на неё. Начнёт кусать?!

А он к лобку сместился мордой.
Язык и нежный был и твёрдый.
В оцепенении она
Прогнать не смела сосуна.

Явились зрители. «А ну вас!» –
Махнув расслабленно рукой,
Она от этого проснулась.
И ни души вокруг. Покой…

Лик чуть приподнят над подушкой,
Глаза распахнуты к окну,
А там, гоняясь друг за дружкой,
Резвятся птахи – день к добру.

Спеша увидеть облик тела
В напольном зеркале, она
Не долго нежится… одна.
Вот одеяло отлетело,
И к телу льнёт уж воздух дня.

Рубашку прочь на спинку стула,
Но потянулась к рушнику.
Водой в лицо, на грудь плеснула
И улыбнулась двойнику.

Уж небо тешилось полуднем,
И за окном взял силу зной.
У пробудившейся стал блудным
Голодный взор. Дышал весной,
Пел на дворе конец уж мая.
Природа радовала глаз.
В большое зеркало, томясь,
Гляделась женщина нагая –
Ну, впрямь Венеры ипостась!

Её пропорции – ей в радость.
И все округлости – к лицу.
Жизнь вообще была бы в сладость,
Когда б дружка к её крыльцу!

Он оценил бы эти бёдра
И круглый круп, и полный бюст.
Таскал бы ей с шампанским вёдра,
Чтоб искупать её. Но… пуст
Дом без мужчины. Безотраден.
Ей ни к чему дегенерат,
Но, будь хоть бел, хоть шоколаден –
Годится. Лишь бы не кастрат.

Поплыл по спальне запах пряный.
Духи что надо, не дерьмо!
Сон помня, сладостный, но странный,
Она топталась у трюмо.
Двойник зеркальный откровенно,
Но немо потянулся всласть –
Нагая женщина чуть ленно
Отобразила в жесте страсть.

Струились локоны льняные,
Вились к щекам через виски;
Стояли груди наливные,
И были бодрыми соски.

Глаза сверкнули бирюзою,
И вышла чувственность на старт.
Рисуясь гибкою лозою,
Вошла жеманница в азарт.

Сперва с оглядкой и опаской
В дверь озираясь, егоза
Сама к себе прониклась лаской,
Да так, что и прервать нельзя!

Грудь, бёдра – плоть их не бездарно
Ладони взяли в оборот.
Плоть отзывалась благодарно.
И взор открыт так лучезарно!
И приобщён к дыханью рот.

Но вот сошлись ресницы томно,
Дыханье участилось – мир
Свернулся сам в себя укромно
Под властью пальчиков-проныр.

Лишь птичьи трели отвлекали
Её от сладостных потуг.
Но в их назойливом вокале
Есть почерпнуть что – вольный дух.
У вольных птиц в поре любовной
Для игрищ их препятствий нет.
Такое б в женской доле, полной
Преград, условностей и бед!

Она, мечтательно представив
Соблазны, возжелала плоть
Всех сердцеедов, сердцедавов,
В ком есть к ней жалость, хоть щепоть.

Она сама себя жалела,
Судьбу нескладную кляла.
В ней нерешительность довлела
Над женской страстью – корень зла
Дней без искомого тепла.

Она сползла бессильно на пол.
Её ведь сроду ещё так
Со стороны никто не лапал –
Всё лишь сама. Она – мастак.
Забыла про весь мир на время,
Но без мужчины, просто так,
Прожить ей – сладостно ли бремя?
(Душа мечтами обросла –
Пуста души её серёдка.)
Волна приятная прошла.
Плоть ублажившая молодка
В короткий срок в себя пришла
И, как всегда, вздохнула кротко.

Ей вновь неловко пред собой
И страшно, что застигнут слуги.
Но лучше ль то, что на досуге
Соблазны к ней спешат гурьбой?
А лучше ль лечь в постель к подруге
С её слюнявою губой?

Увы, подружка безотвязна,
А друга не было и нет.
Жизнь у вдовы однообразна
И нету сил на пирует.

Так прозябать куда как тошно:
Отпущен век всего один!
Для счастья, коль оно возможно,
Маяк надежд необходим.

За часом час, без промежутков,
Любовный вакуум лишь рос.
Но как уйти от предрассудков?
Забыть? Пошли ей, Бог, склероз!

Смелей за счастьем на самцов бы
Поход ей организовать!
Вдове распутные особы
Совет давали не зевать.
       * * *
Он полюбил Её внезапно.
Внезапным был и поворот,
В который так не импозантно
Он не вписался, обормот.

Вновь бросить якорь шла попытка,
Но дна достичь тот не успел,
И без сердечного прибытка
Обратный курс взял корабел.
Ещё и так порой бывает:
Когда костёр не ко двору,
Его водою обливают,
Чтоб только тлел уже к утру.

Ходить в отвергнутых обидно,
Коль и натура колоритна,
И хочешь, страсти не тая,
С любимой жить в ноздрю ноздря.

Разбито сердце и кровит, но…
Виновнице до фонаря!
Герою стало очевидно,
Что он теряет время зря,
А что и вовсе уж обидно –
Кивок на дверь: грядёт заря –
Нам тут твоя не светит морда –
Далёк от ангела и лорда,
Ты мельтешишь, как мишура.

Он, уходя, ступал так твёрдо,
Что шаг напомнил молотьбу.
Он подбородок вскинул гордо,
При этом закусив губу.

Боль пораженья угнетала,
А шерсть фальшивых бакенбард
И парика противна стала.

Но уходить, как Бонапарт
Убрался из Кремля навечно,
Нельзя. Боль тоже скоротечна.

Едва лишь ночь изобразят
Луна и звёзды в мгле извечной,
Его потянет вновь назад.
Отказ в любви всё ж не разлад.

Герой, чувствительный к отказу,
Не зря затеял канитель.
Себя готовивший к показу
Гость для любви расширил базу.
Претендовал и на постель.
       . . .
Гостеприимный вечер сразу
Расположил к себе гостей.
Хошь, объедайся до отказу,
А хошь – влюбляйся и худей.
Но взоры Кати – ледяные –
Её пугали и саму.
В свои предчувствия дурные
Поверил, судя по всему,
Герой не вдруг (так верят сну).

Гусары, гости удалые,
Все не соперники ему,
Но раздражали: удели ей,
Мол, больше рвения. Ну-ну.

Он рвался к Кате не за славой
(Хотя сторонний взгляд предвзят).
Её слуга, старик гнусавый,
Ходил, как страж, вперёд-назад.
Чуть что, ударил бы в набат.

А захмелевшие гусары
Кричали издали виват:
Узнай, мол, Жорж, крепка ль кровать.
Иди к хозяйке, мол в вассалы,
Чтоб привилегии урвать –
Она же даст! Как не давать?!

Как в фавориты гость не метил,
Не долго был денёчек светел.

Как только (выпорхнув на стол)
Птенец любви встал на постой,
Так вновь повеяло тоской,
И угодил птенец на вертел.

Был не попутным вовсе ветер,
Однако, ветреный герой
Оптимистичный брал настрой.
Бодался с ветром он не в меру.
А ветром вынесло химеру…

Кто сыт от бублика дырой,
Тот не поймёт, как зол герой.

Чтоб ощутить сполна потерю,
Своё искал он до конца.
Со сцены рад шагнуть к партеру,
Но маску снять нельзя с лица –
Он в ней быть должен до конца.

Ему досталась на сегодня
Невероятнейшая роль.
Он – претендент, и он же – сводня
В одном лице. Такой игрой
Он предрекал себе двойной же
Шанс оказаться для Неё
В любви единственным. Помножен
Сам на себя, он был внедрён
По разработанной легенде
В дом, где не стал самим собой.
Но по своей-то воле хрен где
Переиграешь бой с Судьбой!
Замысловатый вышел крендель,
Ведь из него наперебой
Две разных личности взывали
К душе красавицы-вдовы.
Всё заварил он, но в наваре
Ему не быть, увы, увы.

Основы длительной осады
В любви он знал, как «Отче наш»,
Но, преисполненный досады,
Покинув дом, сел в экипаж.

Его мечты остались с ним же,
Но взлёт их был невольно снижен.
Надежды? – прямо хоть зарой
Все в прах, когда б не лень да дрёма.

Герой с пирушки лишь с зарёй
Добрался в полусне до дома.
Сколь не владела им истома
И как он прыть не проявлял –
Любимой не завоевал.
И даже с точки зренья фата,
Пошёл на штурм он рановато.
Его не ждал парламентёр,
Но ждал решительный отпор
Без обещания приюта.
Пусть где-то рядом море блуда,
Пусть жизнь пуста без атрибута
Любви – желанья лечь в кровать, –
Мужчину сотни баб как будто
Вдруг перестали волновать.
А это, если унывать,
Большой депрессией чревато.

Всё изначально было свято
В его мечтах лишь об одном –
Войти желанным в её дом.
Слилась не только лишь бравада
В его сознании с тем днём,
Когда их случай свёл вдвоём.
Он окрылён был, мол, уж я-то
Ей обо всём судить предвзято
Не дам и в лучшем виде сам
К ней вознесусь, как к небесам.

Нет, он, конечно, не всезнайка,
Чтоб влезть в изнанку женских душ,
Но с ним мила была хозяйка,
И он решил, что он-то уж…

Но та не просто недотрога,
А впрямь скорбящая вдова…
До дома длинная дорога,
А лошадь тащится едва…
Обрывки светлых впечатлений
Не раз отсрочивали сон,
Но нервы ждали избавлений
От общей горечи. Взбешён,
Распят, унижен и растоптан
В его сознанье ветеран,
Чей крах больней сердечных ран.

Её подруг он мог бы оптом,
Завлечь туда, куда хотел,
Но их доступных душ и тел
Ему не надо. Та, чьё кредо:
Привить мужчинам вкус обеда,
А от постели отвратить –
Не оценила его прыть.

«Был, да и как уж тут не быть,
В руках любимой я всецело.
Но невдомёк ей то, что сцена
Была разыграна мной вплоть
До перемен, сокрывших плоть.
Да, на меня, прости Господь,
Чужого имени, личины
Легла печать не без причины.
А всё ж затея сплошь сыра.
Вдова, хоть внешне и бодра,
В капкане собственной кручины
В шагах амурных не быстра.
Не ко двору страстей ветра
Ей после мужниной кончины.
Комфортно ль было до утра
Ей балансировать на грани
Того, чтоб дать любовной ране
Не снисхождения бальзам,
А то, что ей представить срам»! –
Найти пытался утешенье
Он в мыслях собственных, но шельма
Слуга бубнил ему: «Спать, спать…»
Хрыч не заталкивал в постель, но…
Мог королём гипноза стать.
В ответ успел слуге бесцельно
Он так же пробубнить под нос:
«Ишь, моду взял! Чуть что – гипноз!
Вот Ржевский денщику бы Грине
За это в глаз бы без затей…»
Как был он в парике и гриме,
Так в сон и рухнул на постель…

       * * *
Взирая строгими глазами,
Судьба снисходит до лобзаний
К кому-то реже, чем на раз…

Поручик Ржевский вкус проказ
Пронёс сквозь горечь наказаний:
Не раз безжалостный приказ
Его лишал заслуг и званий.
Ставь самому себе в укор,
Что ты поручик до сих пор.
Шалун. Герой без притязаний.
Седой в висках, зато румяный.

Молва о Ржевском – чаще вздор,
Но верить вздору склонен каждый.
Мне намекали, мол, куда ж ты
Зайдёшь, не влившись в общий хор!
       . . .
Поручик был на хохмы скор…
В салон ввалился он однажды,
Когда уж был довольно пьян,
И из-за девки в драку дважды
Лез на полковника, болван.

Тот Сашке чем-то был обязан
И дважды, не моргнув и глазом,
Ревнивца дерзкого прощал
И стычку в шутку обращал.

Осталась девка – цветик нежный –
В руках полковника, конечно.
Нетрудно Сашку оскорбить
И меньшей выходкой успешно.
Начальству нужно уступить
Подобострастно и поспешно,
Но Ржевский в дурь лез неизбежно.
Когда полковник во всю прыть
Балдел за дверью с девкой вместе,
То Ржевский вовсе бросил пить
И стал трезветь с мечтой о мести.

Вспотел полковник, как в парной,
И мог загнуться от удара,
Когда услышал за стеной
Нежданно голос государя –
Глас царский эхом шёл от стен.
А где, мол, тут полковник N?!
Мол, не прощу ему измен:
Когда он нужен мне по службе,
Он изощряется тут в дрючбе!
Нашёл двуногих тут кобыл!
Полковник выскочил, как был,
Под императорские очи.
Как есть, Адам – гол и весь вздрочен –
Над ним довлел ещё интим.

Вокруг толпа. И состязанье
Ведётся в ней на громкость ржанья.
А голый чин вдвойне раним.
Не император перед ним,
А Ржевский – мастер подражанья!

Был Ржевский ротмистром, а стал
Опять поручиком. Оставь
Мечты о почестях герою!
       * * *
       К столу приник я головою
И весь запас чернил учёл,
Чтоб тёк роман водой живою,
Где б с новой встретиться главою
Сюжетец старый предпочёл.

Ведомый силой волевою –
А мне попутно не с любою –
Я загадал себе вечор,
Дыша мечтою голубою,
Что вновь пойдёт стих сам собою.
Фрагмент забавы молодых
Из давних лет впитает стих.
       * * *
Когда Судьбы незримый штрих
Стал стартом подлинных явлений,
Уж был лицом двух поколений
Поручик Ржевский. Чем не гений
Он в части выдумок шальных?
Накоротке с ним, вне сомнений,
Тогда общался наш Евгений –
Заметный питерский жених,
И мэтр деяний озорных.

Был Александр во всём взрослее,
В гулянках Женю поощрял.
На похвалы жалеть елея
Он не привык, чувств не скрывал.

Однажды летом эти двое
На вечер выехали в парк
И рассуждали там на воле,
В чём проявить себя и как.

Каким же боком сей пустяк
Прокрался в наш сюжет заумный?
Поручик темперамент слюнный
На Женю выплеснуть рад в знак
Того, что Женя не простак.
Гусар подначивать мастак:

– Держу пари я, друг мой юный,
Что вас на дерзость вдохновит
Не светлый день, а мрак безлунный
Мрак вас не выставит на вид.
– Поручик! Я ж не московит,
Чтоб прибегать к уловкам тёмным,
Коль захочу прослыть нескромным.
С шампанским дюжину вы мне
Легко проспорите.
– Вполне
Я вам проспорить буду счастлив,
Ведь дело вовсе не в цене.
А в вас.
– Наставник мой участлив,
Но зря предписывает мне
Быть робким там, где я опаслив.
При солнце, а не при луне
Я отличился аж в Париже.
Я крайне дерзок. На пари же
Могу я дерзким быть вдвойне.
Коль с кем-то я наедине…
– О! Нам везёт! Трёх дам я вижу
В безлюдном этом уголке.
Ту, в центре, знаю я и иже
С ней двое тоже налегке
Уже со мной общались где-то.
Пока от них мы вдалеке
И сзади, в рамках этикета
Их можем тайно проследить –
Парк позволяет сделать это,
Скрывая нас и нашу прыть.
Всё! Не шуметь и не острить,
Дабы себя не выдать смехом!
Есть цель: догнать, опередить
И противостоять помехам…
Дозор, стремящийся к потехам,
Дам настигал ловчей, чем вор.
Легко ли вникнуть в разговор,
Где вздор, присущий полусвету,
Перетекает в больший вздор
И где для пауз места нету?
Непредсказуем женский хор
И тайных грёз скопилось к лету…
Но ведь самцы и ценят флёр
И всяк вести разведку скор.

Забравшись в глушь, но не плутая,
Девицы время коротали,
Хоть ценность есть уж в нём самом.
Сопоставимы с помелом,
Дорожку шлейфы подметали…
Уподобляясь птичьей стае,
Подружки, бойкие числом,
Смакуя всяк свои детали
В беседе женской обо всём,
Одновременно щебетали
Все трое. Был ли в том резон?
«Был»! – даст ответ нам пустозвон.
Два женолюба крались тихо,
У озорства на поводу,
Но каждый, в предвкушенье мига
Любви, себя имел в виду.

Они шептались о природе
Дам, презираемых в народе.
Не обсуждалось на ходу,
Легко ли будет жить в ладу
С роднёй штурмуемых «фортеций»…

 – Не надо нам Венеций, Греций –
Есть и у нас весёлый люд, –
Успевши к дамам присмотреться,
Онегин был горой за блуд.
– Нигде гусару не за труд
В компашку женскую втереться.
Средь женщин много есть зануд,
К которым можно притерпеться.
Ту, в центре, Катею зовут.
Её, хоть все и заорут,
Я мог бы съесть без всяких специй, –
Поручик, тихо прошептав,
Всё так же крался тихой сапой.
Евгений, малость приотстав,
Вдруг с силой вдарил оземь шляпой,
Занятно выразив свой нрав,
И, как охотник одержимый,
За мышкой бросился стремглав –
На равных с нею среди трав
В безумной гонке рвал он жилы.

Друг Сашка, оглянувшись живо,
Оторопел, аж простонал.
Что Женька вздумал, кто бы знал?!
Видать, не всё в порядке что-то
В мозгах. Такое не простишь:
Идёт на баб сейчас охота,
А этот дурень ловит мышь!
А был не глуп… Вот и пойми ж!
Шалун достоин был затрещин –
Поручик вспыльчив, крут везде…

Но вдруг центральная из женщин
В кусты свернула по нужде.
Одна. Совсем не ради встречи
С кем-либо в зарослях в черте,
Где лишь подружки на хвосте.

Ну да, присела недалече –
Уж явно не плести венок.
Гусар взбодрился: «Наш денёк»!
Онегин шикнул: не до речи!
В глазах зажёгся огонёк,
И мышелов, не чуя ног,
Взял к Кате курс. Никак не мимо.
А ты, поручик, дам займи, мол,
Беседой так, чтоб их отсечь.
Я ж поведу тут с Катей речь.

Поручик был обескуражен,
Но подмигнул дружку: дерзай, Жень!
Мол, я подружек задержу.
Теперь понятно и ежу,
Что, маскируемый пейзажем,
Онегин вздумал госпожу
Сразить с налёту эпатажем.
К дорожке кинулся гусар,
А друг – в лесной шёл «будуар».

Кати пописала немножко.
Ещё открыты были ножки
Великолепной белизны –
Тут Женька к ней из-за спины…

Едва оправилась девица –
Он не замедлил появиться.
Предупредителен и мил,
В упор он мышь ей предъявил:
 – Сударыня, ни слова! Тише!
Не то не удержать мне мыши!
Пуглива мышь – из кулака
Задать готова драпака.
Уютно ль будет вам от мысли,
Что вы – десерт её пайка?
Кати ли сдастся первой, мышь ли –
Кати на вид была крепка.
Пусть крикнуть было б ей нелишне,
Девица пискнула чуть слышно
И лишь качнулась взад-вперёд.
Откуда этот сумасброд,
Чей путь совпал с её дорожкой?!
Сама себе закрыв ладошкой
Открывшийся в испуге рот,
Кати на миг лишь побледнела,
Всё ж на зверюшку пялясь смело.
Глаза расширились – их взор
Не поощрял ни ложь, ни вздор,
Ни серость лести приземлённой.

Мужским желаньем распалённый,
Онегин Катю бы донял.
Он полагал, что с обороной
Её покончит и – финал!

В бесчинствах плотских умудрённый,
И не таких он распинал!
Заочно свой успех хвалёный
Он и над ней уж воспевал,
Но взор её незамутнённый
Сразил героя наповал.
Нет чтоб, коленопреклонённый
И преисполненный похвал,
Он в ней взаимность вызывал,
Так нет же – вёл себя несносно!

Герой, увлёкшийся серьёзно,
Сдавил зверька в руке нервозно –
Совсем забыл про мышь, чудак.

 – Зачем вы мучаете так? –
Невольно шёпотом спросила
Катюша. – Некуда деть силу?
Онегин был не лицемер,
И он сочувствовать умел:
Когда б у Кати стало сыро,
Из глаз его б заморосило,
Поскольку совесть он имел.

Чтоб с ней они не загрустили,
Просил он, чтоб его простили:
 – Я, ради вас бы онемел.
Но не в моём молчанье стиле.
Сочли вы, что я охамел?
Вы всё поспешно упростили.
То не в моём, поверьте, стиле.
Я вас бы мучить не посмел.
 – Меня?! Но речь идёт о мышке!
Вы не даёте передышки
Бедняжке – жмёте в кулаке!
 – У вас слезинка на щеке.
Вы снять позволите? Простите.
 – Но прежде мышку отпустите,
Коль есть в вас добрая душа…

В траве проворно мельтеша,
Зверёк, по-своему ругаясь,
Унёсся, зрителей смеша…
Освободившись от мыша,
Франт, что-то бормоча и каясь,
Залюбовался: хороша!
Но не искал он роль пажа
И, лишь рефлексам подчиняясь
(халиф на час всё ж есть халиф),
Пошёл внезапно на прорыв.

Комплексовать на всяком вздоре
Тут не с руки – среда не та.
Однако ж, дама не проста.
О, очи ангела! – во взоре
Немая скорбь и чистота.

Но Женька – хват: в его лета
Мужская хищная черта
Толкала дерзко без оглядки
Плоть исключительно на ****ки.

Ну, а с самца и взятки гладки.
Он демонстрировал ей хватку:
Свои объятия раскрыв,
Схватил красавицу в охапку,
Про всё на свете позабыв.

Любовной дерзости во имя,
Искал он губ её своими.
Мужская деликатность – миф?!
И в нашем случае он жив?!
А где же нежные все чувства?
Большого, впрочем, нет кощунства
В том, что герой нетерпелив.

Досель ещё не зримый гриф
Неукротимого безумства
Возник в чертах его лица.
Сын похотливого отца,
Он мог отдаться страсти сразу,
Минуя лёгкие проказы.

Его пьянил Катюшин шарм,
Крутые бёдра, чудо-грудки.
С ней пообщаться б по душам
Он мог, но… есть у Кати зубки!
В его раскованном поступке
Слились и похоть, и восторг.
Но, извернувшись, Катя губки
Свои не вынесла на торг.

Юг, север, запад и восток
Ей, проклинавшей чью-то удаль,
Не предвещали в бегстве убыль,
А незнакомец был жесток.

Отозвались презреньем губы:
 – Вы беспардонны, сударь, грубы!
Ваш миг ворованный истёк!
Прочь убирайтесь, наутёк,
Пока всерьёз не рассердилась!..
       . . .
Не тем ли Катя открестилась,
Что ядовит её настрой?
(С такой, как с Божьей лишь сестрой,
Бубни про церковь, домострой…)

Иного знака в ней ретивость.
Необратим её настрой.
В ответных чувствах нерадивость
Так оскорбительна порой,
Что лишь садист или тупой
На равнодушие не глянет
И в буйстве похоти воспрянет,
Глазами сладострастно съест.
Подвигнул чтоб на пафос пряник,
Гурман поищет пусть невест.
Людей приятно многогранных
Найти так хочется окрест!
Что ж наш Онегин? Тот же пряник!
Он от любви своей размяк
И раскраснелся, словно мак.

Досадно слышат его уши
То, как заслуженно шерстит
Его презрительно Катюша.
Простила, нет? И не простит!
Растущий ужас, как и стыд,
Пред Катей выстрадал Евгений.
Как оправдаться? Оскорблений
Он ей достаточно нанёс,
А о любви не произнёс
Ещё ни слова – о любви к ней!

«Влюблён внезапно, дико! Вникни
В то, что настигло невзначай!
Сам за свой промах отвечай!
Найди пути для оправданий!
Она – венец твоих желаний
И, может быть, предначертаний.
Сыщи к ней правильный подход.
Добейся, хоть бы через год,
Любви чрез тернии страданий!
Ну а пока умерь свой пыл»! –
Подумал он и отступил
Благоразумно и поспешно,
Коль уж размолвка неизбежна.

Махнув на Ржевского рукой,
Он удалился на покой,
Но далеко не безмятежно…
       . . .
Целенаправленно прилежно,
Как будто свадьбу затевал,
Поручик бойко флиртовал
С Катюшиной игривой свитой.
Смотрелся личностью маститой
Он, всех сражая наповал.

И тут-то в прежний путь позвал
Бог Катю, ставшую сердитой.
Катюша вышла Афродитой,
Одну ладонь прижав к виску,
Другую – к бодрому соску,
Что к чужаку попал в объятья.

Но ей своих пылавших скул,
Как бунт сосков, не скрыть под платье.
Сыскать бы ей, давя тоску,
Кого б призвать за стыд к оплате,
Кого сечь за мужской разгул!
А Ржевский шею зря тянул,
Стремясь увидеть, где ж приятель –
Блажной естествоиспытатель.
Молясь седлу и стременам,
Гусар приравнивал к коням
Смазливых женщин безгранично.
Катюше рад он был привычно.
 – Катюша, здравствуйте! Вы к нам?
Иль на пути к другим… парням? –
Вопрос последний ни в чьё ухо
Попасть не мог – был задан глухо, –
Катюша, ах! Вы не по дням,
А по часам всё б хорошели!
 – Что, так и есть? Ах, неужели?
 – Принадлежу ль я к болтунам?!
 – Поручик, рада вам! Вы кстати!
Защитой будете вы нам,
Не то я страх ко всем теням
Тут испытаю…
       – Бога ради!
В чём дело? Что-нибудь не так?
 – Да нет, всего лишь мышь. Пустяк!
 – Вы были с нею в некой сваре?
 – Я без вниманья к мелкой твари,
Хожу, не видя и дорог.
 – Но что же с мышкой-то? Жива ли?
Иль насмерть крошку напугали? –
Спросил нейтрально, чтоб подвох
Никак замечен был не мог,
Заинтригованный поручик.
 – Не знаю. Мышь мне не попутчик.
Я б не хотела всякий раз
Касаться этаких зараз…
 – И в мимолётном разговоре?
 – Ну да. А как ещё? – притворе
Привычней густо покраснеть,
Чем поклоняться правде средь
Не солидарных с нею в горе.
Понадобиться ей скрытность вскоре
И быть ей скрытной с Сашкой впредь.

С другого края коль смотреть,
Гусар мил с Катей в разговоре,
Но предпочёл с ней умолчать
О том, кого он сам дотоле
Тут подбивал созорничать.
Не знал предательской он доли –
На нём молчания печать.

О Женьке вякни лишь и вскоре,
Не видя юмора во вздоре,
Начнёт дружка разоблачать
Екатерина априори.

Гусар посредством аллегорий
Ей дал понять, что он один
Готов гулять был до седин,
Да увидал, себе на горе,
Обворожительных богинь.
       * * *
Неравнодушен к плоти сочной,
Поручик Ржевский не прощал
В своей бестактности порочной
Природе женского прыща
Там, где положено быть бюсту.
А бабьи сиськи мять до хруста
Он сам себе не запрещал.

Однажды с девой худосочной
Он в вальсе петтинг воплощал:
Своей клешнёй бесцеремонной
По спинке полуоголённой
Он лазал вдоль и поперёк.

В вопросе девы удивлённой
Слились и трепет, и упрёк:
– Ах, что вы делаете, право!?
Поручик, между тем, коряво
Свою безудержную длань
Сместил с лопаток вниз, за ткань.

Неподражаем в эпатаже,
Поручик, не смутившись даже,
Вложил в ответ весь свой цинизм:
– Я вашу грудь ищу, Наташа,
Растратив весь свой оптимизм.
– Как грудь?! Не поняла. Она же…
– Да. Ваши грудки там ищу.
– Они же спереди!
       – Прошу
Прощенья, я уже искал там.
И громовым своим раскатом
Он, не стерпев, захохотал.
Потом, конечно, был скандал.


Терзаясь сам с собою в ссоре,
Всё ж сам себе не скажешь: сгинь!
И Катю жаль, как не раскинь,
И к самому себе есть жалость.
В хандре Онегин – в нём слежалась
Былой беспечности зола.
Хандра на подвиг не звала.
Ночь посвятил герой вопросу:
Ну почему судьба нос к носу
Так дико с Катей их свела?!

Внутри царит гормонов бойня.
Коль век сопутствовал успех,
То нынче счастье рок отверг.
Разочаровываться больно,
Но исповедаться не грех.
Есть повод другу на удачу
Свою доверить незадачу.
       . . .
Да разве ж дружба – кабала,
Коль повод есть наполнить кубки?
Друзей, коль завтракать пора,
Влекут друг к другу их желудки,
И, завершивши порознь сутки,
Повесы встретились с утра.
Им не грозил изъян в рассудке,
Но оба, к откровеньям чутки,
Признались, что не шла игра,
На спор начатая вчера.

Дурные мысли-паразиты
Застолью шли наперекор.
Вот две бутылки уж распиты,
Но от вина не шёл задор.

На невесёлый разговор
Друзья сошлись без женской свиты.
Хоть кто бы, лаврами увитый
Из них досель, вчера на спор
Произвести бы смог фурор!
В пролёте оба – вот позор!
Но как хозяин домовитый
Онегин нёс, на ноги скор,
На стол клико, потом кагор.

Гусар свой голос басовитый
Обрушить мог, как прокурор:
 – Все эти сопли – просто вздор!
Ну, брат, меня и удивил ты!
Задал от бабы стрекоча!
Уж коль мы оба деловиты,
В бою не действуй сгоряча!
Врага сначала подлови ты,
А уж потом руби сплеча!
О деле думай! Не о славе!
Что в тесном ты строю, что в лаве,
Врага подмять, брат, не пустяк!
 – Пусть так, но Катя мне не враг –
С ней в бой вступать я был не вправе.
 – Так подловить её в дубраве –
И отпустить!
       – Я не вахлак!
 – Но ты же свой не спустишь флаг,
Игру продолжив до победы?
Она ж – вдова. А ты не зверь.
 – Не снизойдёт и до беседы
Со мною Катенька теперь.
В свой дом едва ль откроет дверь
Для мышелова-непоседы.
Уж к ней на званные обеды
Не будет ходу мне, поверь.
 – Понятно, жизнь не без потерь, –
Гусар язвил. – В мышиной шкоде
Переборщил ты, братец, вроде.
Не знаю, как тебе помочь.
По Петербургской новой моде
Мужчин с мышами гонят прочь.
 – Мужчин с мышами, да?
       – Точь-в-точь.
 – По моде?
       – Пять тузов в колоде –
И у тебя? Сыграть не прочь?
Хандру ты должен превозмочь.
Онегин зол на новомоду
И даже на свою природу:
 – Я опрометчиво влюблён
И не понравился ей сходу.
А с кем же спит она? Кто он?
 – Она свободна. Удивлён?
Она во всём серьёзна сроду.
Ты этим что ли оскорблён?
 – Ей не подходит мой шаблон
Поползновенья на свободу.
Не захотелось, мне в угоду,
Ей своего терять лица.
Откуда… для вдовы купца…
В ней благородство без жеманства?
 – Она по линии отца
Из обедневшего дворянства.
 – Со мной отвратен ей интим,
Как будто я не дворянин
Иль не способен на поклон ней.
 – Ко мне она чуть благосклонней,
Но ей претит гусарский слог.
Я б напроситься в гости смог,
Когда б не мой язык солёный
Да спешка, как при ловле блох.
Я для неё ведь тоже плох.
Мне как-то всё равно, брат, Кате ль,
Другой ли, въехать между ног…
Мой козырь – женщин брать врасплох –
Внушил мне мой же подстрекатель.
Я к своему дружку не строг.
 – Поручик, лучше бы ты сдох!
Так не годится с гордой Катей!
 – Вот если б я по ней бы сох,
Как ты, блаженный мой вздыхатель,
Тогда сама бы Божья Матерь
Взяла бы в ангелы меня.
 – Да ни в какие времена!
Ей не присуща несерьёзность,
Чтоб допускать с тобой оплошность.
Любой наш поп, мулла, раввин
Для этой цели не сгодится,
А ты – невинная девица?!
Ты, что для гор, что для равнин –
Как есть, ходячая скабрёзность,
В любви сплошная несерьёзность!
 – Зато в мозгах-то – ум один
И мне несвойственна, брат, косность
И глубже видеть есть возможность.
Ты что – вахлак или кретин?
Ты – утончённый дворянин!
Стать ей по нраву – разве сложность?
Тогда при чём тут одиозность?!
Твой светский стиль неоспорим.
Парик, твой артистизм и грим
Дадут тебе освобожденье
Враз от её предубежденья.
 – Друг Саша, дело за тобой!
Прорвись к ней, сделай одолженье.
 – Но ты-то в след хоть, робкий Женя,
За мною к ней?
       – Само собой.
Будь первым, а потом – гурьбой
Нагрянем – я с толпой смешаюсь…
 – Ты весь заросший и рябой,
С рубцовым шрамом, весь кривой?
От счастья б Катя помешалась…
 – Зато не вспомнит Катя шалость
Из парка с мышкой роковой.
Коль подъезжать к ней по кривой,
Меня увидев как бы внове,
Она не станет хмурить брови.
Ей будет даже невдомёк,
Кого ты в гриме приволок…
 – А вдруг она из полных лох:
Слепа, рассеянна? Ворон ей
Считать бы в парке и сорок…
 – Скорей ты сам – крот и сурок!
 – Я у кобылы эскадронной
Подрежу хвост, а ты парик
Успей сплести. Наш план велик –
Успеем ли сменить твой лик?
Давай-ка свой табак ядрёный –
Придаст он замыслам размах.
       * * *
Встав на рассвете умудрённой
И потому лишь не в слезах,
Катюша, схожая с мадонной,
Но с искрой похоти в глазах,
Застыла в спальне пред иконой,
Поймать надеясь Божий знак.

(Жаль, рядом не был с ней Бальзак!
Не столь уж фабула избита,
Чтоб расценить всё как пустяк
В банальных светских новостях.)

Как окровавленная бритва,
Сверкал рассвет, дав ночи бой.
Для Кати труден день любой:
В её душе кипела битва
Между «хочу» и «не могу».
Кипела в собственном соку
Её горячая молитва:

«О Боже, выслушай мой бред!
О Боже! Укажи мне след
Того, кого не вижу оком.
Ужели мне в рассвете лет
Смириться с сердцем одиноким?!
Горда я, хладна, как зима.
Все это видят, не иначе.
Ужель виновна я сама
В своей постылой незадаче?
Всех распугала молодцов,
Мне тяжко жить среди купцов,
А без любимого тем паче.
О, как мне тягостно безбрачье!
Кто жизнь мою, в конце концов,
Направит в праведное русло?
Кто предназначен мне? Дождусь ли?
Услышит ли он вдовий стон?
Стерплю, коль надо моветон,
Сорву стыдливости покровы,
Коль снять с меня сумеет он
Гордыни женской все оковы.

Господь! Я вся перед тобой.
Помягче будь с твоей рабой,
Коль видишь все мои изъяны.
Но дай мне силы быть собой,
Когда вокруг одни мужланы!
Пришлось страдать мне, молодой,
Не только похотью одной»…
       * * *
Онегин дал себе поблажку
И с водкой третий раз подряд
Принял для храбрости рюмашку.
Потом, взяв новую фуражку,
Самокритично бросил взгляд
Ещё раз в зеркало: от пят
До парика неузнаваем.
Лик непривычно волосат…
А голос – тоже поменяем.
И никаких теперь мышат!

Заветным вечером, в след Сашке,
Герой к добротной двухэтажке
Не без волненья подкатил,
А дверь уж в доме – нараспашку.
«Мы, как сапёры, нынче с Сашкой
Заложим мину под Кати,
Чтоб было с чем на штурм пойти», –
Герой был полон вожделенья.
В любви настроился наш франт
На позитивный вариант.
Преодолев в себе смятенье,
Любых невзгод переплетенье
Он вновь развяжет, словно бант.

Где в даме шарм, там и талант
Игры в любовь, в большом и в малом.
К своей оправе бриллиант
Найти б и ей, чтоб был нормален.
Нужны ли ей сухой педант,
Иль купчик с интеллектом малым,
Иль полунищий шут-вагант?
На конкурс прибыл конкурсант,
Причём в дороге не дремал он,
Хоть был с опущенным забралом.
А вот в венце каких прикрас
Застанет Катю на сей раз?
А вдруг она по кулуарам
Даёт свободу женским чарам?!
Поди, флиртует, веселясь,
И ухажёров, чай, навалом
Уж в круг неё пустилось в пляс…
А вдруг уже, как в первый раз,
Свой круг удачи миновал он?!
Какой увидит он её
Там, где веселье и питьё?
Ведь в парке, где чуть не прервал он
Пред Катей мышкино житьё,
Он слышал шёпот лишь её.
А ведь должна быть голосиста…
И кожа, верно, шелковиста.
Кто ж Катя – ангел иль лиса –
Узнает он глаза в глаза.
Герой без гиканья и свиста
Проник в жилище. Дум – гора:
«Она чиста и норовиста,
Но вот, на сколько тут всё чисто,
О многом скажет враз нора.
Дом изнутри узнать пора»…
       * * *
Познавши чувство сладким, пряным
И горьким, Ржевский примыкал
К тем, кто дам дерзко умыкал.
Виват гусарам-ветеранам
Любовных битв! Звени, бокал,
Уж коль вино облюбовал!
       . . .
В противовес сердечным ранам,
Уж то ли Бог молитве внял,
То ль Ржевский был уж очень рьяным,
Начав подстёгивать финал,
Ну, словом, в радостном забвенье
Гусару Катя поддалась,
Признав, что в это воскресенье,
Уместны в доме пир да пляс.

Все незамужние подружки
Пришли от замысла в восторг,
Блеснуть мечтая на пирушке
И в ней познать готовясь толк.

Что с них возьмёшь? Вполне земные,
Девицы, в меру озорные,
Но не богатые – жених
Не всякий скачет возле них,
За исключеньем лицемеров.

Поручик бравых кавалеров
Привёл не самых заводных,
Зато приличных, чтоб вольеров
Для буйных срочно не искать,
Коль в дурь попрут, зверью под стать.
Вдова, ни много и ни мало,
Гостям приветливо кивала,
А предпочтенья по уму
Не отдавала никому.
Дом хлебосольная хозяйка
Гостям раскрыла, не скупясь.
Дом – это дом, а не лужайка
Для пикника, где каждый – князь.
       . . .
В огне эмоций напоказ,
Поручик снова рвётся в пляс.
Подружек выбраковав стайку,
Он пригласил на вальс хозяйку.
Вдова – он знал из уст молвы –
Не из развратниц или сучек.

– О чём задумались, поручик? –
Катюша, ясность головы
Не потеряв от глаз липучих,
Спросила с горечью вдовы.
– Я? Да о том же, что и вы.
– Какой же вы – пошляк, однако! –
Сочла прелестница за благо
Свернуть беседу, покраснев –
Стыдливость славная для дев,
Ну а для женщин – это слишком.
Вполне ж обычная мыслишка,
Объединявшая двоих
В объятьях вальса. В этот миг
Оркестр смолк, и с облегченьем
Катюша выскользнула. «Чем им,
Гусарам, приглянулась я?
Все, как один, хотят, меня», –
Хотелось спрятаться Катюше,
Пока её алели уши.
Но к откровению клоня,
Она спросила, расставаясь,
Вскользь углядев гусарский фаллос:
– Коль вы отличны от коня,
Отбросьте прочь свой тон остротный!
В возможность чистой, благородной
Любви способны верить вы?

В горячем импульсе вдовы
Гусар отметил романтичность,
Но и желаний хаотичность.
– Любви большой и светлой вам
Желаю искренне, мадам.
       . . .
Блистая пышной сервировкой
И от букетов роз багрян,
Стол был накрыт, как у дворян,
И слуги с должною сноровкой
Вносили в пиршественный храм
Всё, чтобы гость был сыт и пьян.

Вино таскали из подвала
На стол всё чаще – круг гостей
Рос, становясь всё веселей,
Причём без почвы для скандала…

Когда последним запоздало
Явился пахнущий, как клей,
Весь в бакенбардах, некий штатский,
То шум стоял почти что адский,
Все веселились, кто как мог.

У Женьки в горле встал комок
Досадной робости при виде
Той, что рассталась с ним в обиде.
(Из глаз мужских слёз не лилось,
Но… впереди всё – клей был едким
Иль горько было нервным клеткам.)

Его приняв, коль уж пришлось,
Хозяйка глянула лишь вскользь
На запоздавшего повесу.

К бровям, лохматым вкривь и вкось,
Примкнул и клей ещё по весу,
Да плюс грядущих слёз печать –
Ну, словом, Женьку не узнать.
Как он смотрелся? Тихо, бледно;
Как гость на Катю худо-бедно
Глаза мог пялить из угла
И план победы жечь дотла
В душе расстроенной. Лить свет на
Чью-либо душу – нет посла
От той, что светлой тут была…

Кидая взоры незаметно,
Средь прочих дам Евгений тщетно
Искал замену ей – мила
И в сердце прочно уж вросла.
Гостей, казалось, тут – несметно,
Но выпадал он беспросветно
В толпе из общего числа.
Внезапно, с долею тепла,
Ему на выручку конкретно,
Нельзя сказать, что беспредметно,
Сама же Катя и пришла:
 – Вы самый трезвый, что заметно.
 – Пить начал позже всех, но впредь…
Ну, как от вас не запьянеть!
Я буду пьян определённо.
Не осерчав и благосклонно
Переваривши комплимент,
Зарделась Катенька в момент.
Пусть всё банально и салонно,
Но… комплимент есть комплимент –
Он проникает, аж до лона.

Гость имитировал акцент,
Зато без фальши ел влюблёно
Глазами Катю беспардонно.
 – Вы к нам сюда издалека? –
Хозяйка напряглась слегка. –
Вас мне представить не успели…
 – Из обрусевших Церетели…
Для вас – Георгий. Ваш слуга.

Хозяйка сделалась строга.
«Нет, он не то чтоб сумасшедший
Сей незнакомец, в дом вошедший,
Но как заходит далеко!
И оголтелый, как никто»! –
Так рассудила поневоле
Она, пугаясь странной роли.
Онегин к действию готов –
Не наломать бы сходу дров.
Чтоб день не кончился провалом,
На подготовку уповал он
Этапов сложных и простых.
К своим критичен недостаткам,
Над ними верха он достиг.
К изящным кремовым перчаткам
Имел он пару запасных.
Вошедши, он не то что б сник,
Но вверил сам себя зачаткам
Того, что вытащив на свет,
Он выдаст за менталитет
Далёкой Грузии. Актёрство
По сути выше, чем притворство.

Как хороша Катюша! Милость
Небес – за нею наблюдать!
Его душа не зря стремилась
В себе пассивность обуздать.
Влюбился, не моргнув и глазом,
По новой пылко он и разом.

Едва вошёл он в дверь, как разум
Ему готов был отказать,
Как будто пьяному маразму
На откуп отдал свою стать.
Повиновался он соблазну.
Но рисковал не понапрасну.

Онегин вышел из угла
И поклонился. Как мила!
Живая Катя иль виденье?
Ему на счастье иль на зло?
Безумство или провиденье
Страдальца к той сейчас вело,
Чей образ – страсти порожденье.

И в амплуа, и в ремесло,
Испив и страх, и наслажденье,
Актёр внедрялся тяжело:
Объект любви свой запредельно
Воспринимал, как сновиденье.
Принявши за нору жильё,
Вполз тихой сапой во владенья
И влился в ауру её,
Где на волне самозабвенья
Он от неё ни на мгновенье
Отплыть уж был не в силах сам.
Прикован взор к её глазам.
Увы, не крутят шуры-муры
С ним, то раскрытые в ажуре,
То затаённые в прищуре,
Два совершенных василька.
Столь осторожного зверька
Из недр её натуры гордой
Прельстить легко ль фальшивой мордой?!
Герой зубами не сверкал,
Но всё ж улыбчив был слегка.
Он мог бы, что ничуть не хуже,
Опять воздействуя на уши,

Продолжить начатое вслух,
Ведь к зову сердца ум не глух!
Но, повинуясь некой неге,
Немногословен был Онегин.

Безмолвно он поведал ей
То, что в речах внушить трудней.
Но это лишь его томленье,
Что в каждом теплится яйце…

Не в силах в первом отделенье
Он снять со зрителя сомненье:
Правдива ль пьеса? Что в конце?
Вновь, то прищур, то изумленье
У Катерины на лице.
Ни то горит, на загляденье,
Синь самоцветами в ларце,
Ни то два омута-колодца
В глубь завлекают синевой.

Невольно можно расколоться,
Ведь роль грузина-то впервой
Он на себя всерьёз примерил
И необъявленной премьерой
Рискнул продолжить ту игру,
Что тут не каждой по нутру.

Так вызывающе их пара
В безлюдном нежилась углу,
Что неминуемо попала
Под взор толпы. Толпа шептала
О том, о чём бы поутру
Злословить ей высокопарно…
Сей паре, ввергнутой в игру,
Пора бы прятаться в нору,
Как жаждут многие попарно.
На них двоих хватило б чар, но,
Жаль, ритм сердец их не совпал.
Вдова, смущаясь чрезвычайно,
Поспешно прервала молчанье:
 – Был небольшой, но всё же бал.
В оркестре скромном, не в ударе,
Но музыканты нам играли,
Пока скрипач наш не припал
К бутылке – поздно отодрали…
Мне Ржевский ногу оттоптал –
На мне ведь туфли не из стали…
А вы чего же опоздали?
 – Я… мне… я сам не ожидал,
Что так нуждаться буду в даре,
Что мне, похоже, Бог послал.
Безумно жаль, что этот бал
Я пропустил. Потерян шанс мой
Вас пригласить, но я, несчастный,
Жду, что, позволив погостить,
Вы согласитесь возместить
Великодушно мне утрату…
За столь же чувственную плату.
Ну а пока что я в пыли
У ваших ног и жду решенья.
 – Пусть вы затейливо сплели
Своё циничное прошенье,
Отвечу прямо, без затей:
Вы – самый дерзкий из гостей,
Пусть даже самый утончённый!
Но воздыхатель вы никчёмный,
Коль не желаете пройти
По романтичному пути.
 – Да не дикарь я и не зверь я!
Мне ваше дорого доверье.
Свиданьем с вами дорожу
И в землю лягу обречённо,
Коль вас навеки рассержу.
Когда б не с детства обручённый,
Я вас своей бы наречённой
Сам без раздумий бы назвал.
А вы решили: я – нахал?
Мол, раз грузин, то не романтик?
Иль мордой от гусарских харь
Я в чём отличен в худшем? Жаль,
Коль вам гусарский аксельбантик,
Весь этот пестрый доломан,
Милей, чем сердце Церетели.
 – А соловьиные мне трели,
Как Ржевский, будете вы петь?
 – Посмел он петь?!
       – Примерно треть
Того, что я была способна
Без скуки выслушать…
       – Прискорбно
       То, что он спеть посмел их вам!
 – И что с того?
       – Да я, болван,
Ему доверился всецело!
Он знал, что я влюблён! То ценно
Нам в честной дружбе не терять,
Что позволяет доверять…
Пройдёт, не ведая коварства,
Мужская дружба все мытарства
И станет крепче во сто крат!
Босяк ты иль аристократ –
Не оскверняй святые узы,
Коль в дружбе нет тебе обузы!
Однако Ржевский без преград
Тут волочился всё ж за вами!
Со мною равными правами
Посмел воспользоваться гад!
И мне ни слова! Вот так сводня!
Себя поднять на постамент
Гусарской славы нынче модно.
 – Да, но не тут и не сегодня.
Недавно в парке прецедент
Произошёл, вполне свободно,
Пусть по-гусарски, но не вдруг,
Причём в кругу моих подруг.
 – Так это всё в далёком прошлом!
Порой мой друг быть может пошлым,
Но предавать друзей ни-ни!
Кремень, Господь его храни!
Я рад, сударыня, безмерно:
Никто меж нами не стоит.
Надеюсь, вам отчасти льстит
Признанье смелое?
       – Вы скверно
О дамах думаете. Спит
Во мне всё то, что не язвит.
На то, что я вдруг легковерно
Доверюсь вам, лишь вы вошли,
Моя надежда эфемерна.
Хотя упрямством вы в ослы
Вполне годитесь, ради Бога,
Не распаляйтесь так с порога!
Меня и так вы потрясли
Своим наскоком, Церетели!
 – Но я любовью распалён!
 – Мне преподать вы захотели
Свой темперамент южный в деле,
Где мне не нужен компаньон.
А вы, поди, ведь и ревнивец?
 – Когда недавно обронён
Платок был вами, я, счастливец,
Не поспешил вам вслед – вернуть.
Застыл, чтоб на него взглянуть
Тайком, как на судьбы подарок.
 – Поступок ваш бесчестен, жалок,
Но я прощаю вам легко.
Платку не сыщется аналог.
Такой где-либо на базарах
Своей горячей Сулико
Вы не найдёте ведь… для бала,
Чтобы она его роняла.
 – Узор причудливый, кривой…
Такому странному впервой
Дивлюсь, хоть видывал нимало.
 – Я, став безвременно вдовой,
В бреду платочек вышивала:
Без сна сидела над канвой,
Едва владея головой.
       Потери мне не жаль заранее.
 – Ужели все без замиранья
Сердец бросают прочь итог
Печали скорбной?
       – Лоскуток?
Мне так горьки воспоминанья,
Что… с глаз долой, из сердца вон!
Излишни ваши покаянья,
Но странно, что на вышиванье
Не понеслись со всех сторон,
Чтоб взять, другие кавалеры.
 – Я всё равно бы принял меры,
Чтоб конкурентов упредить.
Уместней было б подарить
Мне, чем потом считать всех павших,
Всех от дуэлей пострадавших
Иль оценивших мою прыть.
 – Бретёр!
       – Грузинский темперамент
Сложней, чем вышитый орнамент!
Его не выдернуть за нить!
 – Мне нет заботы вас дразнить,
Но вы мой гость – так отчего же
Мне, ради вас, не лезть из кожи,
Чтоб, опьянив, вас отрезвить?
Всё ж лучше, чем за пыл казнить.
 – Я уловил ещё в прихожей:
Мы темпераментом не схожи.
Но дайте шанс мне примирить
Мой жар и вашу осторожность!
 – Вы странный. В этом-то и сложность.
 – Однако, странность не порок.
 – Вас разгадать мне дайте срок.
 – Что ж, есть у вас и слух, и зренье.
 – Меня тревожат опасенья:
Не для любовных ли интриг
Пришли ко мне вы в воскресенье?
Любовь поесть – для нас спасенье,
Иначе же у нас двоих
Любовь поест весь разум вмиг.
 – А вам, ценя ваш дар природный,
Поручик Ржевский сумасбродный
Польстить бы мог за каламбур.
 – Час наступил для пищи плотной,
А не воздушной, как Амур.
Вас тоже ужин ждёт добротный:
Тьма рыбы, снеди огородной.
И дичь по вам уж извелась.
Прошу к столу, мой ловелас.
Когда в меня свой взор голодный
Вы тут метнули в первый раз,
Понятно стало всё без фраз.
Увы, мой разум не был чуток,
Чтоб вашу страсть загнать в желудок.
Я искуплю свою вину,
Вас заполняя в глубину
Всем, чем богат сегодня стол мой…

Тут Ржевский с хохмой к ним:
       – Ну-ну.
Мой друг с не меньшей бы истомой
Вас мог бы, и не вас одну,
На всю заполнить глубину.
       . . .
Привыкнуть к личностям распутным,
Бестактным, дерзким, шалопутным
Катюше сходу не дано,
Но суждено, коль суждено.
Поручик с чувством такта скудным
Дичал на пьяную башку.
Скандал мог стать сиюминутным.
Играя взором, малость мутным,
Хохмач подмигивал дружку.
Смягчить тон было б делом трудным:
Гусар, боясь предстать занудным,
Мог нахамить в глаза лишку.
Повеса с рвеньем неподсудным
Острил средь баб на бережку
(Он был бич Божий для купальщиц),
Острил средь вдовых вышивальщиц,
Острил в ногах чужой жены,
Как вообще враг тишины.
Он после парков и беседок
Острил в постели у княжны
И у безродных ржал соседок.

Как символ ветреной весны
Ходил он в вечных непоседах
Для зрелых женщин и нимфеток.
Он был и с нашей парой едок,
Ведь рамки пьяному тесны.

Друг, самообладаньем крепок,
Ответил (мне, мол, хоть бы хны –
Не вижу в шутке новизны):
 – Бестактность чьих нетрезвых реплик
Мы жадно слушать тут должны,
Не оценив их глубины?!
 – Как минимум, того, чьи хохмы
Смертельны для любого рохли.
Но разве чьей-нибудь вины
Тут обстоятельства видны?
 – Тут затесались кавалеры,
Которым, в силу их причуд,
Душевный чей-то чужд уют.
 – Шекспиры, Бомарше, Мольеры
Мне запоздало не привьют
Сплошь театральные манеры
Благовоспитанных зануд.
Ужель ценителям притворства
Я повод дал для беспокойства!
Да, мне присуща прямота.
Но таковы уж, видно, свойства
Моей натуры, господа.
Она в причудах своевольства
Светла, а всё ж не без пятна.
А что хозяйка-то бледна?
Я ж ел хлеб-соль. Честь караваю!
Ни в чьи я свары не встреваю
  И обещаю тишь да гладь,
Роль остряка с себя слагаю.
Тут жертв не будет, полагаю,
Ведь упомянутым под стать
Тут жалких рохлей не сыскать.
Словами здраво я играю.
 – Ты, как всегда не знаешь краю
В солёных шутках. Из всех Кать
Хозяйку выбрать для глумленья
Не лучший способ преклоненья
Перед её же красотой.
 – Вот так дела! В крови застой
Виной тому, что кто-то туго
Воспринимает юмор друга!
Тянусь я из последних жил:
Все шутки, хохмы и побаски
Тут перебрал, зато сдружил
Гостей по-свойски, по-кабацки.
Гусар, обняв запанибратски
Обоих сразу, потащил
Их в круг друзей:
– Коль строить глазки,
Так сразу всем, чтоб были злей.
Нас надо, Катя, злить! Ей-ей!
Налей, брат! Дружно за хозяйку
Мы выпьем. Нам ли что делить!..
… Катюша, ты не ускользай-ка
От тоста! Мой черёд долить.
Друзья, попросим же хозяйку!
 – Один поэт сказал прозаику:
«В хаосе составных частей
Словесной смальты всех мастей
Нам посылает Бог мозаику,
Чтоб нам по ней сюжета нить
И форму слов определить.
Хоть и ершист я, непокладист,
В ней нахожу изящность, краткость», –
Застолье тостом, всем на радость,
Решила Катя одарить. –
«А мне, – ответил тот, – не в тягость
И полновесность подоить».
Так выпьем за такие формы,
Чтоб всех устраивали!
       – Нормы
В фигурах быть и не должно.
Одним захочется одно,
Другим – другое в плоти женской.
Их тьма, а не одна на всех, –
Переиначил сразу Ржевский,
И этим вызвал пьяный смех.
Чтоб Ржевский да и без потех?! –
Чем знаем женщину мы ближе,
Тем ублажаем мы её.
Хотел смолчать, а вот, поди же,
Сплёл каламбур, почти новьё.
– Тебе, поручик не нальём,
Коль их запас пойдёт на убыль!
– Извольте, мне сказать не в лом.
В чём мы обычно даму любим,
В том мать её и родила.
А чем вот дам быстрей мы губим?
– Их репутацией?
                      – Нет, удом,
Которым в цель не попадём,
Поскольку скор не на подъём.
Разгоряченные гуляки,
Смешав мундиры, платья, фраки,
Сидели тесно за столом.
Нашлось местечко там с трудом
Для гостя нового с хозяйкой.
Держались дамы тут не стайкой –
Всех разобрали меж собой
Гусары, словно на постой
Привычно встали квартиранты.

Пусть за столом не эскадрон,
Но был от шпор солидный звон.
А вне стола играли в фанты.
Объединял всех выпивон.

Кругом давно царил уж фон
Сплошных фривольностей в общенье.
Так проявляется закон
Всех пьянок в первом приближенье.

Чтоб чьи-то крепости сдались,
Пусть даже после рукопашной,
Пути полов пересеклись
В весёлом флирте бесшабашно.
Тут, хоть в лепёшку расшибись.
Но важно, чтобы чья-то пашня
Была распахана на бис.

По визгу, хохота раскатам
Всё было ясно: удальцов
И дам не зря свёл случай рядом.
По всем охотничьим раскладам,
Большая численность ловцов
Давно уж стала постулатом.
За каждым женским ароматом
Влачилось по двое бойцов,
Подняв штандарты наглецов,
Оставив тонкость дипломатам.

Дом по обилию людей
Сойти бы мог за муравейник.
Таская, кто поднос, кто веник,
Носились слуги всех мастей.

Презент гулякам и обжорам,
Стол, избавляясь от костей,
Брал вновь еду, вплоть до сластей.
Катюша, сидя с ухажёром,
Подъевшим с уткой чернослив,
Ему кивнула на актив
Своих гостей – гусаров в «сече»
С её подружками:
       – В честь встречи,
Сменить так хочется мотив,
Чтоб благородней стали речи.
 – Но поздно пить аперитив,
Коль набрались чего покрепче, –
Иронизировал «грузин»,
Жуя закуску из маслин.
Катюша до и после бала
Вино так редко потребляла,
Что запьянеть нельзя всерьёз.
И отпадал совсем вопрос,
Кого она под одеяло
Пустить намерена к себе.

Глазами, быстрыми в стрельбе,
Она могла казаться бойкой.
Но это всё не пахло койкой.
Он ухитрялся пару раз,
Хоть был на большее горазд,
Лобзать ей руки – только кисти.
Но ей смешна и эта страсть:
«Георгий, нет! Что за напасть
На вас нашла? Уж не отгрызть ли
Хотите в рьяности своей
По локоть руки мне?! Ей-ей!
На них же перстни! Вы корыстны»?!

Пусть вдовьей скромности он «присно»
И «свято» внешне потакал,
Но счастье ей с ним предрекал,
«Прочтя» судьбу по неким шифрам.
Он сочинил ей мадригал,
Экспромтом прибегая к рифмам.

Всё лишь по чувственным тарифам
Могло найти бы отклик в ней.
Но чем снять и за сколько дней
Иммунитет Катюши к мифам?!
Герой менял углы атак,
В очередной раз молвив так:
 – Я к вам послом явился…
       – Вот как!
 – … С большой надеждой на ваш отклик.
 – Что ж, я улавливаю нить.
Вам я намерена дать отдых,
А все посольства – упразднить.
 – Легко же вам меня дразнить,
На чувства отвечая вздором.
 – Дразнить? Такому ремеслу
Я не обучена, – с укором
Она ответила «послу».
 – Вы не сдаётесь, и к вам шлю
Я сам себя парламентёром.
Я тороплюсь во весь опор,
Но робок, словно до сих пор
В любовных стычках не обстрелян…

В глаза ли как парламентёр
Ей заворожено смотрел он
Иль вдруг зажмуривался, чтоб
Острее стало обонянье,
Изнемогал он от желанья,
То в жар впадая, то в озноб.
Он, на предельном расстоянье
От Кати, бил вопросом в лоб:
 – Признайтесь мне, что вас гнетёт?
Что держит сердце не в свободе?
 – Меня удерживает тот,
Кто был мне дорог при уходе,
Кому осталась я верна,
Вдова и бывшая жена.
Его предать я не способна.
Вот почему я не свободна.
Меня безвременно, увы,
Оставил он, но таковы
Уж Божья воля, наши судьбы...
 – То – дело прошлое. Мне суть бы
Понять: чем я-то виноват?!
Да, вижу, путь мой трудноват.
  Ужель глупа моя наивность –
Добиться вас?! Я без вины
Люблю вас так, что на взаимность
Мы, как никто, обречены!
Осталось малость в ход пустить бы –
Сердечность с вашей стороны.
А там уж близко…
       – До женитьбы?
Тут гость закашлялся. «Храни
Нас всех судьба от рабства брака! –
Подумал Женька не без страха. –
Коль свяжет случай, то есть рок,
Любовью, то нет лучше доли.
Она сейчас про брак уж… То ли
Ещё услышу как урок»!
Герой, прокашлявшись, изрёк:
 – Я предлагаю вам святое,
А вы про брак. Нельзя же так!
Равно как ругань на устах.

Гость ни на шаг от Кати – с нею
Он – и охотник, и позёр.
Его намерений яснее
Ничто не выдаст так, как взор.
Она, свой век прожив без ссор,
Речь гостя слушая, краснея.
Решилась всё же дать отпор:
 – Георгий, это перебор!
Давно пора понять вам, право,
Не до любовной мне отравы!
Ко мне вас тянет всё сильней?!
А не свернуть ли вам левей,
Коль мне не строите облавы
И мне желаете добра вы?
Тех соблазняйте, соловей,
Кто не трезвей всех, но резвей!
Быть может, отпускать не вправе
Я вас без милости своей?
Но буду я не я, сомлей
Я в духе этой всей оравы
Моих подруг. Они скорей
Мужчин опустятся до скотства…
 – А вы явите благородство
И станьте всё ж ко мне добрей!
 – Я, видя ваше сумасбродство,
Совет вам дам сойтись живей
С другой. В которой внешне сходство
Со мной найдёте средь подруг,
С той и устройте свой досуг.
 – Большая честь для сумасброда!
Ценю совет такого рода!
Для ваших козочек пастух
Плох из меня, не обессудьте!
Как не освоите вы сути,
Что мне нужны тут только вы?!
Лишился с вами головы!

Аргументацией сей хлипкой
Несостоявшийся клиент
Свою атаку свёл на нет.
Со снисходительной улыбкой
Молчала вдовушка в ответ.
Мол, что с тебя возьмёшь, убогий?!
Твой взгляд на Счастье (неглубокий)
Мне разделить с тобой нельзя –
Уж такова моя стезя.

Ей лень кокетничать при этом
И с самолюбием задетым
Онегин скоро б возроптал.
Что ж Ржевский? Устранился? Где там!
Он из игры не выпадал.
За не сложившимся дуэтом
Поручик зорко наблюдал
С предельно малым пиететом.

На краткий срок покинув зал,
Гусар вернулся, но при этом
Ворвался так, как будто следом
За ним катил девятый вал.
Перекричать с завидным пылом
Пытался сходу шум толпы он:
«Пожар!.. Горим же, господа!!!
Где ж хоть какая-то вода»?!
Пусть этих самых слов угарных
Никто ещё из самых дальних
Не слышал, это не беда.

Кто был поближе, растерялись.
Рты широко пораскрывались,
Но уж какая тут еда –
В них волны паники закрались!
Настоль сразил всех тамада.

Гусар, своим пугая видом –
Глаза навыкате, чуб дыбом –
К подшефной паре подлетел
И, оказавшись между тел,
Катюшу вмиг бесцеремонно
Схватил в охапку так проворно,
Что та лишь пискнула в руках.

(Потом в восторженных кругах
Всё это видевших собратьев
Он прослывёт, стране на страх,
Как «поджигатель» женских платьев.)

При всём трагическом раскладе
Вдруг Женьке подмигнув некстати,
Он взвыл (мол, видишь, я не жмот),
Но адресован вопль был Кате.
«Не бойтесь! Жоржик вас спасёт»! –
Раскрыл он Кате эпизод
Того сценария, что ради
Дружка затеял, обормот.
 – Бери, спасай скорей бедняжку! –
Он из рук в руки, словно пташку,
Катюшу Женьке передал.

Тот изумлённо принял дар,
С мужской горячностью, вестимо,
Раскрыв прообразом интима
Объятья на исходе дня…

А между тем, ни запах дыма,
Ни характерный треск огня,
Ни приближенье злого жара,
Не предвещали ни пожара,
Ни предпосылок для него.
Была лишь шутка одного
Неугомонного гусара.
Его вина, коль вспыхнет свара
И враз угаснет весь кутёж.

Но сразу много ли поймёшь?
Сведёт с ума напор корсара.
До истины пока допрёшь
В руках у дерзкого гусара…
А нервы-то, хошь иль не хошь,
Глядишь уж страхом покусало.
Масштаб, конечно, не Версаля,
Но есть, чему гореть тут сплошь.

На краткий миг бедняжка всё ж
Безвольной куклой зависала,
Когда её не только в дрожь,
Но и с рук на руки бросало.
Есть артистизм и у гусара,
Чтоб блефовать, но Катя всё ж
Разоблачила эту ложь.
Судьбу вдова не искушала,
Но ей с ним, вызвав на правёж,
Сквитаться б, как с дурным вассалом!
Пропал бы Ржевский ни за грош.
Пора уж пятки мазать салом
И убегать в другой квартал,
Но… Сашка лишь захохотал
И Женьку в бок толкнул капризно.
 – Что ж ты, как вкопанный-то встал?! –
Сказал он с долей укоризны. –
Ищи-свищи теперь до тризны
Вновь случай всё прибрать к рукам!
 – Вы, Ржевский, шут и просто хам! –
Катюша, чуть не с матюгами
Вернувши почву под ногами,
Внесла свой вклад в шум-тарарам.
Свою с чужой сравнив орбитой,
Хозяйка молвила сердитей:
 – Вы, Ржевский, тут исподтишка
И впрямь огня не подпустите!
Шуту в Катюшиной-то свите
Впрямь что-то жечь – тонка кишка!

Встал окаянная башка
В кругу гостей, как перед строем.
Пусть в шутку выдал всё ж лишка,
В глазах друзей он был героем.
В глазах хозяйки – подлым троллем.

Пожар поручик всё ж устроил –
В крови влюблённого дружка.
«Грузин» с упущенным трофеем
Стоял впритык, неся урон.
(Смотреть смотри, мол, но не тронь!)
Была бы Катя доброй феей,
В нём укротила бы огонь.
В руках у Кати бился веер.
Игрушка нервных иль тихонь?
Онегин, сам себе не верил.
Ужель держал в объятьях он
Столь неприступную особу?!
Насмешник Сашка, углядев,
Как трепетал тут светский лев,
Потом раздует всё на злобу
Дня средь гусаров нараспев.
Катюша злится непритворно.
Обидно ей, морально больно…

С хвоста поклонников стряхнув,
Спешат подружки сердобольно,
Чтоб разделить её триумф
Иль униженье произвольно.
Подружки – слаженный квартет.
С ним нашей Кате тет-а-тет
Не пошушукаться как можно?!
А ей «грузин» свой пиетет
Преподносил в дар безнадёжно.
 – Не пострадал ли ваш хребет,
Когда меня вы суматошно
Засобирались, Жорж, спасать?
Не пострадала ль ваша стать?
Мол, роль охранника вакантна? –
Спросила, дабы не смолчать,
Вдова предельно деликатно
У Женьки (маленькая месть).
 – Отвечу искренне, как есть.
Была бы миссия пикантна –
Мне всё по силам перенесть
И оказать вам элегантно
Любую помощь. В пекло влезть!
За вас, – внушал Онегин складно, –
Я пострадать сочту за честь,
Не то что раз, а… многократно!
 – Однако бредите вы внятно!
Мне жаль, но даже вашу лесть,
Жорж, понимаю я превратно.
 – Но вы не вправе отрицать,
То, что я рад был вас спасать!
Пусть у меня отсохнут руки,
Чью ласку вам узнать дано,
Коль я вдавался в чьи-то трюки!
 – Да Ржевский с вами заодно!
У вас с ним общие таланты
По части постановки драм.
Так исключительно галантны
Вы при спасении всех дам?
Иль вы, мужчины, все – гаранты
Покоя нашего? Воздам
Ли я кому-то по заслугам?..

Поручик не повёл и ухом,
Но чуткого к душевным мукам
«Грузина» Катя потрясла.
В его глазах единым духом
Она морально подросла.

Противоречиями скован,
Дух Кати ими нашпигован,
Как васильками поле ржи…
От раздвоения души
Никто из дам не застрахован.
Гость угадал в ней (зря что ль лез?)
К нему тот скрытый интерес,
Который был самой ей в тягость,
Ведь домогался не шутя гость.

Не совмещаются сердца,
И ждёт от ушлого самца
Она какую-нибудь пакость,
Как будто нет интимных лакомств.
Свой принцип Катя до конца,
Как это ни было бы трудно,
Берётся выдержать прилюдно:
О чувствах больше ни словца
С влюблённым ветреным героем!
Уж лучше карканьем вороньим
Ей отвечать на пыл глупца.
Несёт прочь Катю от ловца:
Мы, вдовы, честь, мол, не уроним –
Наедине с постигшим горем,
Со стороны не ждём козла!
Иль ждём с заведомым укором.

В нору от всех, кто пел ей хором,
Вдова поглубже заползла
Не из боязни пустяковин,
Ведь всяк самец – и волк, и овен –
К ней лезет (не за пустяком)
Не только в душу прямиком.
И на себя Катюша зла,
И на хлыща из их числа.
Не раз молил Катюшу взором
Ни друг, ни хахаль, ни жених
Покончить с прошлым вдовьим вздором.
А дело было так у них:
Катюша четверых подружек
С собой тянула в будуар,
А Женя всё ж таки не ужик,
Чтоб вслед ползти по зову чар,
Сняв расставания печаль.

Нашёлся способ благочинный
Отмежеваться от мужчины.
Героя женский произвол
Совсем в отчаянье привёл.
Надежда слишком иллюзорна.
Шанс на победу вновь позорно
До отступленья он низвёл.
На обстоятельства гость зол,
Но подал реплику мажорно,
Хоть и предельно приглушённо:
 – Как бы в опале я ни гас,
Не оторвать от вас мне глаз.
Пусть вы кусаете, как овод,
Стремлюсь остаться я при вас.
Моя любовь – серьёзный повод.
Лишь ваш безжалостный приказ
Меня на время остановит.
 – Овчинка выделки не стоит.
Бегу от ваших я проказ.
Надежда, только лишь забрезжив,
Прочь закатилась от невзгод.
Язык ли чувств сам по себе лжив
Иль Катя всё ж не полиглот? –
Пути их чувств пошли в разлёт.

Явив во взоре безмятежность,
А в интонации лишь лёд,
Сказала Катя в свой черёд:
 – Прощайте, сударь и утешьтесь
Мечтой о нашем рандеву.
Всё! Не преследуйте вдову!
Со мной останутся лишь те шесть,
Кого подругами зову.

С бесчинством, свойственным клошару,
Поручик Ржевский с пылу с жару
Вскричал:
       – Ужель я тут зевну?!
Мы с вами! И возьмём гитару!
Оставив на пороге пару
Своих поклонников, Кати,
Вам будет совестно уйти!
 – При всех сегодняшних свободах
Всё ж от мужчин нам нужен отдых.
У нас свои «что», «где», «когда».
Секреты. Сплетни. Стили в моде.
Смех. Слёзы. В общем, ерунда.
И мы вам всё доверим, да?
 – Коль вы на сход без тамады шли,
Не означает ли сие,
Что, даже и навеселе,
Я – собеседник никудышный?!
 – Поручик, вы тут тамада
Для всех. А круг мой самый ближний –
Сугубо наша маета,
Где вы, как и Георгий – лишний.

Строй дам, свернувшийся в клубок,
Под щебет на высокой ноте
С собой Катюшу уволок,
Оставив двух друзей в цейтноте.
Поручик утешал, как мог:
       – Что, не задался вновь денёк?
Я – твой товарищ по охоте,
И знаю: волк не одинок,
Покамест при любой погоде
Другие самки со всех ног
В его торопятся угодья.
У нас с тобой угодья есть –
Любись, пока не надоест.
 – А Катя где-то выше реет.
Как отстранён взор свысока!
 – Плод сам когда-нибудь дозреет.
И улетит не в облака…
       * * *
Любить вдову до фанатизма –
Такое с юношей впервой.
Дала возможность ей харизма
Быть сногсшибательной вдовой!

За ней и в мыслях и живьём он
Ночь увивался напролёт.
Груз впечатлений так объёмен,
Что головой от них он болен
И здравых планов – недород.
Здоровый сон пришёл к рассвету
И, не оставив места бреду,
Дал Женьке выспаться – пусть спит.
Онегин выспался к обеду,
Но сам подъём ему претит.
В нём жизнерадостности нету.
Зато есть шанс сесть на диету:
Былой отменный аппетит,
Как недруг безответной страсти,
Сбежал к тому, кто помордастей.
Стал незавидным Женькин вид –
С него аж зеркало кривит.
Вид изнурённый, прямо жуткий!
       . . .
Слуга, заботливый и чуткий,
Заметил враз, как похудел
И побледнел всего за сутки
Хозяин. От каких же дел?!
Иль при внушительном желудке
Он за неделю хрен лишь ел?
А натощак курить-то плохо…
Ну, что ж поделаешь теперь…
Судьба, она не без подвоха:
То холоднее, то теплей…
А то и цапнет, мандавоха…
Не в ту влюблён? Видать, терпел
Он унижения, пострел…
А ведь по части баб – пройдоха!
Неотразимый кавалер –
Полно и денег и манер.
И хватка, словно у бульдога…
       . . .
Хандры, уныния пример –
С разбитым сердцем кавалер.
Нарисовалась безнадёга –
Мозгам не выставишь упрёка.
В них то, что сам туда вогнал.
На весь испорченный финал
Блаженства – ноль, отрады – кроха…
Герой корил себя нестрого.
Он рад бы чем продуть мозги,
Но слишком много в них тоски.
Герой не встал ещё с кровати,
А мысли – снова лишь о Кате.
Фанат и рвётся к ней со сна
И раздосадован весьма
На непреклонную голубку.
Герой хватается за трубку,
Сам набивает табаком…
Вот так бы Катю он, как губку,
Своим заполнил огоньком.

Она – всё тот же лёд, он – пламень.
Она – краеугольный камень
Его проблем, что снять могли
Они своими бы руками.
По спальне ходит он кругами,
Срезая яростно углы.

Онегин ухо примеряет
К окну на звонкий чей-то трёп,
Но быстро интерес теряет:
Тембр Катин, но владелец – поп.

Героя мучает дилемма:
Кончать всё или не кончать?
Со стороны любить, но немо,
Иль визави права качать?
Анализируя упорно
Всё, что знать надо наперёд,
Уместно вспомнить, как топорно
Ярлык дан Кате: «Женский род!
Без церемоний при подходе»!

Перебирая все невзгоды
И разновидности разлук,
Берётся зря, душе в угоду,
Он нынче сделать что-то сходу –
Всё тотчас валится из рук.

Берётся ль юноша за рифмы,
Чтоб изложить свою печаль –
Как никогда, размеры, ритмы
Его не слушаются, жаль.

Берётся ль юноша за ноты,
Чтоб мир мазуркой обаять
И тонус собственный поднять,
Но после трёх нот нет охоты
Что-либо больше сочинять.

Герой хватается за книгу,
Но скучным видится сюжет.
Прислушивается ли к крику
Ворон – в нём драматизма нет.
Герой стал слушать канарейку
По кличке Ли. Не пенье – стон!
На днях дружок – вот моветон! –
По пьяни (коньячку, брат, влей-ка!)
Пичужку принял за лимон.

У пташки в гематомах шейка –
Бедняжку жалко – вновь тоска…
Равно неласкова злодейка
Судьба к ним. С Ли хоть Смерть близка.
С ним – лишь кроватная доска.

Онегин чертит образ дамы,
С которой сблизиться б не прочь –
В рисунок просится упрямо
Опять же Катя. Лик точь-в-точь.
Онегин к зеркалу садится,
Но с отвращением встаёт.
Коль не смогла Она влюбиться,
То, значит, в зеркале – урод.

Тогда в поляка-пана целя,
В соседа, с кем конфликтовал,
В окно он бросил птичий кал.
Но даже эта панацея
От затянувшейся хандры
Не помогла ему, увы.

«Ни в императорском дворце я,
Ни средь народа не найду
Катюше равных! Всех в п…! –
Подумал он меланхолично. –
К тому помчался б без дорог,
Кто б мне тоску развеять мог.
Послать барону Крофту лично
Мольбу о помощи: спаси,
К певуньям в табор, мол, свози?
Вот разве Ржевский бы вторично,
На сей раз даже феерично,
По теме «Всё, что между ног»
Стравил на диспуте публично
Доступных дам и недотрог»…
       * * *
А в это время, как обычно,
Друг у любовницы дневал
И за обедом гармонично
Ел и с соседкой флиртовал.

Гусар сравнил цыплячью грудку
С девичьей и, как повод – цап!
Ну а любовница не в шутку
Приревновала молодца

И в энном этом инциденте,
Сравнив участника войны
С паршивым похотливым денди,
Она ему за левый крендель
Грозилась не простить вины.

А за повисшей тишиною
Она добавила со зла:
«Была бы я твоей женою,
За непотребные дела
Я б тебе яду подлила»!
Поручик, коркою ржаною
Занюхав то, что он допил,
Сказал на весь притихший пир:
«Была бы ты моей женою,
Хотя бы пару лет подряд,
Я с наслаждением, не скрою,
Поспешно б выпил этот яд»!

Тут, как случается порою,
Дошло бы дело до тирад,
Похожих на взаимный вызов,
Не без язвительных сюрпризов.

Баб комплименты окрылят,
Но ревность уподобит крысам,
Как трёх богинь перед Парисом.
Красноречив хозяйкин взгляд:
Разбудишь ревность, мол, смотри сам,
Мол, рад не будешь! Мой пригляд
Тебе дороже обойдётся!

Хула для парочки найдётся…
Назрел классический разлад.
С хозяйкою Раисой в лад
Гусар едва ли уживётся.
Не потеплел Раисин взгляд
И, как волчице, ей неймётся
Сквитаться с парочкой «козлят».

И из-за меньшего браниться
Была Раиса мастерица:
Уж коль пошлёт, так уж пошлёт!
(Но и гусар не губошлёп,
Когда приспичит материться.)

Не успевая затаиться,
Попала пара в переплёт –
Хозяйка спуску не даёт,
Не свойственна ей в сваре вялость.

Что провинившимся сулят
Глаза ревнивицы? Весь яд!

Там, где гонял Макар телят,
Недолго пара оставалась –
Ещё и дальше посылалась,
Где даже черти заскулят.
Вспылить и Ржевский мог не малость,
И в гневе Раечка не клад…

Гусар крошить стал сервелат
И портить крошевом салат.

(Акт вандализма этот очень
Потом прижился, между прочим –
То был прообраз «Оливье».
Все гости варварство сие
На вкус чуть позже оценили.)
Хоть был с ножом гусар весь в мыле,
Зато пришли все нервы в лад.
Он перевёл весь сервелат.
Шанс упустив для компромисса,
Его любовница, Раиса,
Свой полыхавший гневом взгляд
Метнула в Сашку, не играя,
В душе его испепеляя,
Когда несносный сумасброд
Ей намекнул, что целый год
Была с ней жизнь у них не мёд.

Соседка, радуясь их лаю,
Шептала гадости про Раю,
Спеша вписаться в эпизод.
 – Поручик, я вас понимаю.
Со мной вам больше повезёт.
За нас бокал я поднимаю.
Нас, коль пример гусар возьмёт,
Так от вина не развезёт,
Как от друг друга.
       – Я внимаю,
Однако ж я мало-помалу
Вас, баб, познал, причём, весь род.
 – Я ядов даже и не знаю.
 – Так расспросите смело Раю, –
Сказал, зевая во весь рот,
Поручик, двигаясь по краю
Растущей пропасти. С высот
На дно они взирали с Раей.

 – Яд эффективней, чем развод,
Но я учён уж наперёд
И понимаю не случайно,
Что можно жить и без венчанья.
Зачем ей делать укорот? –
Сказал наигранно печально
Гусар. – Раиса мне не врёт.
И впрямь мне яду подольёт.
Яд предпочту еде, а всё для
Того, чтоб не нажить гастрит…

Давно пора гусарам в сёдла!
На этом кончил он острить.
Соседку, стройную, как вобла –
Сквозь платье выступили рёбра –
Отшил он – ей пора остыть.
 – Раиса, – упредил он кобру
В её стремленье укусить, –
Ты помнишь, в ком ценю я прыть?
Я обещал, что познакомлю
Тебя с ним?
- Уж не с кунаком ли
Твоим, Георгием, свести
Меня решил, чтоб отвести
Мой гнев от шкуры кобелиной?
Чтоб в дом вы вместе забрели мой,
Тебя простить должна?!
       – Прости.
Не будь такой неумолимой!
 – Твердыней непреодолимой
Себя не станет он вести?
 – Я привезу его к шести.
       * * *
Хотя и следуем по строкам,
За Катей мы не спящим оком,
Не поднимая головы,
Всё ж не пришли ещё к истокам
Её зажатости в любви –
Был скрыт её мотив, увы.
При поведенье очень строгом,
Не допускающем наград
И дани кобелям двуногим,
Вдова отказывала многим.
Ну а точнее, всем подряд.

Сколь горемыки не скакали
Вокруг разборчивой вдовы,
Молва трепала лишь детали
Напрасно начатых баталий.
А где ж порядочные львы?!
За их отсутствием, имела
Екатерина лишь подруг,
То бишь дружить она умела,
Ей было с кем занять досуг.

Артель подружек незамужних,
Ещё, по счастью, молодых,
Гоняла женихов ненужных,
Порой уже не холостых.

Вот вам, не ради разглашенья,
Секрет людского притяженья.
Для Кати (что не мудрено)
Подружки – это утешенье
И самоутвержденье, но
Они – другие, всё равно.

В гусарских, собственно, попойках
Они играли королев.
Софи была из самых бойких,
К Катюше ластилась, как лев.
И опекала, если надо,
И, повод дав для променада,
За приключеньями влекла,
Спросить чтоб после: «Как дела»?
Найдя интимный доступ к ушку,
Для тем таких, что не уснёшь,
Бесстрастной маски снявши стружку
С той, чьи суждения не ложь,
Интервьюировать подружку
Легко, коль ты лояльна сплошь
И закадычною слывёшь.
       * * *
В пространстве маясь прикроватном,
Софи в общении приватном
Спросила Катю напрямик
Про одного из горемык:
 – Тебе по вкусу Церетели?
 – Так сразу разве разберёшь?
Мужчина при мозгах и в теле.
 – Да. В теле был бы он хорош…
Кати прошлась:
       – От Джорджа малость
Меня бросало всё же в дрожь…
       – Мне он лишь скорчил пару рож,
А от тебя был без ума гость.
 – А как тебе его лохматость?
 – Пикантность этакая в нём…
Зато в ухватках угловатость.
В движенье к цели – трусоватость.
Тебя чуть обнял – дом вверх дном!
На этом кончилась вся радость.
Но, в общем, он – незаурядность.
Ты подтвердишь, душа моя,
Своих симпатий вероятность?
       – Ну да. Когда б не деликатность,
Когда б была бы я не я,
Сама б его бы обняла.

       * * *
Слуга в тревоге: может болен
Его поникший господин?
Коль аппетита нет, он волен
Звать докторов: пусть хоть один
Найдёт всех мук его причину.
Слуга привычно для почину
Уж и посыльных отрядил,
Однако Женя запретил.

С ним солидарна даже пташка.
Стал кенар петь, как заводной:
На свете жить без женщин тяжко,
А особливо без одной.

Онегин мыкался серьёзно:
И обзывал себя чумой,
И к Кате рвался вновь домой,
Перебирая скрупулёзно
Свои вчерашние, пусть поздно,
Просчёты, вплоть до сальных слов.
Как жаль, что он не богослов –
Практиковался бы с амвона…

Проигнорировав козлов
От бань до модного салона,
Потом от клубов до домов,
Была Фортуна благосклонна
К тому, кто должен быть здоров.

Теперь не надо звать барона
И выбираться с ним на лоно
Природы под цыганский кров.
В герое пробудилась кровь.
Он не косил под Аполлона
И отодвинул сам засов,
Свой дух вернуть рад из полона…

Поручик наконец-то, словно
Услышал всё ж далёкий зов,
Явился вместо докторов
На ужин звать, а сам, гулёна,
Шёл после двух подряд пиров.

Вошёл спасителем от сплина
Гусар, как триумфатор Рима,
И был в объятья заключён.
 – Поручик, ты?! Иль это сон?!
 – А ты чего же, брат, без грима? –
Воскликнул Ржевский в унисон. –
Меня не пустят без грузина
За стол обратно! Образина
Его нужна нам позарез!
 – Чтоб я вновь в этот образ влез?!
  Уволь. Устал от лицедейства.
  Кати я только напугал.
 – Какой же гений без злодейства?
А ты же – гений! Так сыграл!
Какой сценический накал!
Почти на грани чародейства.
Как ты ей пел, ведь я слыхал.
 – Я разве пел?
       – Ну, это в смысле,
Как ты забалтывал. Помысли,
Кто так ещё сыграть готов,
Не предвещая катастроф
Разоблаченья? Всё ж чревато.
Всё ж не на дудке для коров.
Какая в голосе соната!
Ей Богу, ты – актёр, что надо!
Какая роль! Какой акцент!
 – Ни для какого променада
Не стану ряженым!
       – Отрада
Моя, Раиса, на презент
Уж очень падка. В самом деле,
Ей был обещан Церетели.
И как явлюсь я без него?
 – А ты меня возьми! Всего,
Как есть, без лохм и без акцента.
Срывать твои аплодисменты
Хочу, играя сам себя.
 – Ну, значит, нынче не судьба
Увидеть Раечке грузина.
Сведу я с ней тебя, козлина.
Кунак – в кабак, а побратим,
То бишь Онегин – поглядим,
Как компенсирует Раиске
Грузина, падкого на сиськи.
       – Она – грузинская княжна?
Иль ей свежатина нужна?
Зачем, к примеру, мой грузин ей?
 – Я сам не знаю ни хрена.
Совместный план они с кузиной
Пока скрывают от меня.
 – Считай, что я заинтригован.
Каких же ждать от них фиговин
В мой адрес? Пару или горсть?
Для них Онегин – новый гость.
Коль я, приехав к ним под мухой,
Смешаюсь с пьяною толпой,
Меня заметят ли?
       – Гурьбой
Подхватят. С харей лопоухой
И то бы приняли, с любой.
Шучу. Понадобился ухарь,
Чтоб был не хуже нас с тобой.
 – Вот ты – шатен, а Жорж – как уголь…
 – Неважно. Лишь бы не рябой
И от монашества свободен.
 – Какой ещё б им был угоден?
Уж, вероятно, не сопляк.
 – Ещё, чтоб был он благороден.
Не из больных. Не из уродин.
И не такой, как я, пошляк.
Не вурдалак и не вахлак.
И чтоб он не был дурачиной,
Но был всегда во всём мужчиной.
       – И для кого ж, хотел бы знать,
Решил парик я нынче снять?
       – Да ты, я вижу, оживился.
Ещё б немного и женился
Заочно. Только вот на ком?
Поверь, я сам с ней не знаком.
       * * *
Ещё держась особняком,
Онегин с Ржевским огляделись,
От женских взоров перегрелись,
Как от заправки коньяком.
А дамы тут – краса и спелость.
Из тех, с кем был гусар знаком,
Кто б синим мог бы стать чулком,
Коль все на почве флирта спелись?

Для Сашки тут все дамы – прелесть!
Хохмить он начал прямиком
Поскольку дам не счесть кругом.

Раиса, помня о другом,
Не видя Ржевского-нахала,
Едва лишь голос услыхала,
Так и вскочила, аж рывком –
Гусар явился с новичком!

С таким знакомиться приятно.
Сама с красавчиком приватно
Она не прочь упасть ничком,
Чтоб даже чуб стоял торчком!
Во всём хозяйка адекватна
Тому, что страсть привносит в дом.
Себя сдержала, но с трудом.

Язык сквозь губы аккуратно
Пролез, и кончик плотоядно
Накрыл губу и вдоль скользнул,
Готовый броситься в разгул,
Но быстро втянут был обратно.
У Раи вспыхнули глаза
И всколыхнулись телеса:
Какой мужчина в поле зренья!
Его лицо, телосложенье
Она сумела оценить
На грани головокруженья.

Вот, напустивши томный вид,
Она несёт гостям бисквит
И обволакивает взглядом
Героя, с ним красуясь рядом.
(Над ним её бессильна власть,
Но Рая ласковей Катюши.)
Не ей скрывать от гостя страсть.
Корсет на ней затянут туже,
Чем надо, чтобы не упасть
Кокетке в обморок. А может,
Ей гость проблему снять поможет?
Он вправе всё снять или часть.

За вечер мысли о Катюше
Не вдруг ушли на задний план.
Раиса – баба-ураган!
Вмиг улестит – развесь лишь уши
И осуши бокал вина.
Но ведь Раиса не одна.
Её кузине, бойкой Ксюше,
Досталась роль опекуна
При Жене. Эта роль скудна
Была и скромностью, и тактом.
Казалось очевидным фактом,
Что не для красного словца
Тут обласкали молодца.

Как только Ксюша захотела
С ним пошептаться тет-а-тет,
То оказалось, что на terra
Incognita прольётся свет
Отнюдь не здесь и не на Ксюшу.
Да, по его крутились душу
Раиса с Ксюшей допоздна,
Но плоть его другой нужна.
И уж, конечно, интриганки,
Оповещая о приманке,
Ему не скажут, кто она:
Княгиня или же княжна.
Как раз вот с ней-то, с незнакомкой,
И предназначено ему
Свести знакомство самому,
Но с занавешенной иконкой.
Когда бы речь про рандеву
На публике в беседе громкой
С ним завели, то наяву
Он всё воспринял бы, как шутку,
Ну а во сне бы… сон свой чуткий
Прервать не трудно и щипком…

Однако русским языком
И заговорщицки келейно,
Заведомо благоговейно
Перед секретностью, ему
Предложен адюльтер – в плену
Недоговорок и загадок!
А флирт? Сам по себе он сладок
Игрой улыбок, переглядок
И строк про ночь и про луну…

Запретный плод? – сквозь пелену
И неизвестность путь к нему,
Пусть и заманчив, но не гладок.

Герой готов ли ко всему?
Что если будет вдруг ему
Весь облик незнакомки гадок,
Не говоря уже про нрав?

Как будто мысли прочитав,
Спешит развеять опасенья
В нём проницательная Ксения:
 – Вам предлагают не старьё
И не уродство. Вас в капкан мне
Не затащить и на аркане.
Поверьте, женственность её
Не вызывает нареканий.

Герой польщён, но то – лишь ранний
Симптом того, что про спаньё
И сам задумался он, рьяный.
Но в свете много Ксюш и Кать –
У каждой есть тоска-кручина.

Герою впору лишь икать
И в изумлении моргать:
Не всяка баба иль дивчина
Его б к себе заполучила.
Но для пикантного почина
Все вправе, надо полагать,
Изведать, что он за мужчина.

А Ксюша продолжала чинно
Ему суть дела излагать:
 – Истосковавшись по мужчинам,
Она, по вычурным причинам,
Их продолжает избегать.
Мол, что такое страсть? – дурман лишь!
Но для чего себе-то лгать?
Свою природу не обманешь.
Так будь добра, любой изъян аж,
Себе на пользу обратить!
Сластолюбива? – значит, прыть
Пора использовать в постели.
 – Но чьей обязан я затее
Своим досугом в эту ночь?
 – Вам любопытство превозмочь
Своё придётся, коль хотели б
Носить и дальше вы свой череп
На теле крепком и живом.
При любопытстве роковом
Исход быть может и летальным.
Уж лучше всё оставить тайным
Но восхитительным. Вас в дом
Доставлю я в повязке плотной.
Объятья женщины голодной,
Изголодавшейся давно
По ласкам!.. – вам не всё ль равно,
Кто вас с ума сведёт? Вы, сударь,
На ощупь проявите удаль!
Ответьте, славненький вы наш,
Зачем для страсти шпионаж?
В постели будете трудиться –
Вот там-то и войдёте в раж.

Герой не прочь был разрядиться
И в адюльтере взять реванш,
Но жаль ломаемых традиций…
Смешно котом в мешке прельститься –
А вдруг не дама там, а шарж?!
Его влекла взаимность, либо
Определял он сам свой выбор,
Сам женский выбирал типаж.

А нынче странный жребий выпал.
Условий жёстких на пути
Ему никак не обойти.
Какого ж незнакомка типа?
Её краса, быть может – липа,
Но ей в рот палец не клади.
Она свою принципиальность
Вложила в конфиденциальность,
Определив его визит
И тьмой окутав реквизит.
Гость осудил за нереальность
План женщин. Хая их бездарность,
Себе позволил паразит
Отвесить в женский адрес сальность.

Вот вам салонная ментальность:
Пред гостем Ксения форсит,
Его ругая за брутальность.
Обидно, что, презрев лояльность,
Вновь Ксюша карами грозит.
В ответ на Ксюшину тональность
Герой намеренно язвит.
Чуть что, проявит к ней гуманность:
Где в плане явна ненормальность,
Ей, как себе, он объяснит.
(Мол, он с фантомами не спит.)
Да только в этом мало толка –
Едва ль разгадку он вкусит.

Вольна унизить волка тёлка?
Тут несуразностью сквозит.
Угрозы, коими он сыт,
Из уст её звучали колко,
Но в силу тех угроз нисколько
Не верил он, иль сделал вид,
Что напугать мужчину трудно:
 – Причины нет блудить прилюдно,
Но весь интимный колорит
Я созерцать люблю, и стыд
Тут неуместен абсолютно.
Неважно, скромницы иль блудни –
Мне лишь бы было не темно.
 – Вы выражаетесь умно,
Зато торгуетесь занудно, –
Скривилась Ксения. – Срамно
Вам трусить! Будьте же мужчиной!
Не со свечой же иль с лучиной
Определять во тьме: бревно
Иль дама, скромная отчасти,
Но урождённая для страсти,
Вам раскрывать не хочет масти?!

Баб переспорить мудрено,
Но гостю стало всё равно
И он подумал: «Будь, что будет!
Сам чёрт меня спать не принудит,
Но надо ж с кем-то переспать!
Пусть впечатлений и убудет,
Во тьме я волен помечтать».
Принявши довод Ксюши-сводни,
Гость перестал её пытать.
 – Что ж, я согласен хоть сегодня.
Я начинаю уж питать
К ней тоже чувство страсти, словно
Мы все влюбились поголовно.
Я не злодей и не ханжа.
Тьма – это всё ж не паранджа.
Подруга вами избалована.
С её капризами дружа,
Живёте, за неё дрожа.
Она богата баснословно?
       – Нет, но при ней есть сторожа.
 – Доверюсь вам, хоть и условно,
Я в том, что дама хороша
И стоит более гроша.
А от себя даю вам слово
В том, что ни я, ни чья душа,
Потом не станем, ради ржачки,
Встреч новых или кутежа,
Или какой другой подначки
Срывать инкогнито с гордячки.
Но, слово-то своё держа,
Должна ли истин ждать душа?
       – Зачем вам лишние задачки?
Вот если б даму гость потряс…
        Коль ей понравится, из спячки
Своей она, быть может, враз
На свет и выйдет, ради вас.

       – Прельстившись жертвою добрячки,
Он снова б яйцами потряс,
Сочась любовью и искрясь.
Наш Женька влюбчив, в самом деле, –
Раздался голос из-за двери.
Гусар, один по крайней мере,
Стоял, подслушивая их,
Да вдруг не выдержал – возник
В своей безудержной манере
Для комментариев. Без них
Он как без рук в батальной рубке.
У Ксюши задрожали губки
От возмущенья, но она
Была дальнейшим польщена.

 – Я – продолженье ваших ручек,
А Женя весь в моих руках, –
Сказал уверенно поручик. –
Со мною вы – ядро атак,
А без меня – задумке швах!
 – Но вы – терпенья враг заклятый!
Я вне себя, на вас дивясь!
 – С любою времени затратой
Не посчитаюсь, ради вас!
Свезу вас с Женькой сей же час!
 – Но мне не нужен соглядатай!
Вас, Ржевский, с тайною палатой
Не совместить – вот весь мой сказ!
Потом не оберёшься сраму!
Доверившуюся мне даму
Я не отдам вам на показ!
       – Тогда и мне вы завяжите
Глаза и нас двоих везите
К изголодавшейся в альков.
Один – да будь он хоть каков! –
Не доведёт так до истомы,
Не ублажит до сладкой дрёмы,
Не потрясёт так бабью плоть,
Как это сделаем вдвоём мы.
       – Да полно вздор-то вам молоть!
Да протеже моя невинна,
В сравненье с вами, как дитя!
Из ваших слов и половина
Её убила бы. Хотя…
Поручик, едемте! Повязка
Найдётся и для ваших глаз!
Какой окажется развязка
Сей авантюры, ловелас,
И чья достанется вам ласка –
Строжайшей тайной и для глаз
И вообще для мысли станет.
 – Плевать! Меня уж так и тянет
Скорей развеять скуку дня!
 – Не подводите же меня
И дайте слово, как Онегин…
 – Даю, даю, ведь делать не хрен
Мне всё равно сегодня в ночь.
Любая Евина мне дочь
Годится, только не Раиса:
Мне нынче дулю кажет – крыса!
В её постель мне не попасть.
А прежде-то, чуть что и – шасть!
 – Ужель Раиса слаще репы?
 – А мне чужое бы украсть!
Летим скорей! Другой потребы
Уж нет, а эту мне не засть!
Не жаль коней загнать – скорей бы
Добраться, оттянуться всласть!
Когда ещё такие рейды
Судьба подбросит? Моё кредо –
Вкушать, что сладко, но грешно.
 – Мы полетим, не гробясь, но
Сперва я напишу письмо,
А вам – отъезд держать в секрете.
 – Ещё б инструкцию в пакете…
 – Смеётесь, хорохорясь, но
Глаза завяжем вам в карете…
А после, пусть и не при свете –
Рай на всю ночь!
       – Звучит красно.
 – На всё согласны?
       – Решено!
       * * *
Поручик в молодые годы
Уже был славный пародист.
Творил на этой почве шкоды
Он, как заправский аферист,
И мог любые обороты
И тембры лиц любой породы
Озвучить – смел и голосист.

У некой дамы от природы
Был низкий голос, прям мужской.
И неминуемо такой
Особенностью спьяну Ржевский
Сумел воспользоваться дерзко.

Перед начальством жалкий гном,
Пред подчинёнными – дракон,
В его полку майор был мерзкий.
Майор, от Ржевского тайком,
Злословил и, в ущерб для Сашки,
Начальству лживым языком
Трендел про Сашкины промашки.
И от такого барабашки
В полку несладко было Сашке.
Сам с каждой кляузой знаком,
Поручик – оправданья тяжки –
Не мог считать их пустяком,
Но и, не бывши дураком,
Не склонен был к прямым раздором
И отплатил майору он,
Не выступая бузотёром…

Однажды за глухим забором
Майор услышал голоса.
Заинтригован разговором,
Не мог он разве что глаза
Свои задействовать, вникая.

Речь шла о нём, причём такая,
Что в краткий срок майор сомлел
И отрешился вмиг от дел,
А в вожделенье – стал неистов.

Знакомой дамы тембр басистый
Вещал о горестях любви.
Слова слетали, как рубли,
И, как в ладошку побирушке,
Майору западали в душку.
– Уймитесь, Ржевский, я люблю
Не вас, а вашего майора.
Я до утра порой не сплю
Во власти чувственного вздора.
Увы, не мой он ухажёр,
Чтоб для меня сыграть мажор,
А сам-то нравится мне многим.
Я в грёзах вижу, как майор
Мне расцеловывает ноги,
А расцеловывает всласть
От самых пят по всей длине их.
Лобзанье ног… при разных мненьях…
Уж для меня, признаюсь – часть
Мне недоставленного счастья.
– Я б тоже был для вас неплох…
– Хочу майорова участья,
Но и стыжусь своих же ног.
Они ведь у меня кривые:
Как у калмыка – колесом.
Взгляни, пока без головы я,
И посочувствуй.
       – Да, кривые…
«Забор стоит сплошным листом…
Да где ж тут щели смотровые?! –
С досадой мысленной майор
Готов уж был прогрызть забор
Иль поискать в траве топор.

Но вскоре Ржевский и бедняжка
Ушли – никто бесстыже ляжки
Перед майором не простёр.
Но на душе его – простор!

Майор расчувствовался: вот ведь
Как он красоткой-то любим!
Её доверье заработать
Сумеет он, лишь он один!
Майор был трезвенник с рожденья,
Но мог шалеть от возбужденья.
       . . .
Не унывая и весьма
Блистая дерзостью ума,
Поручик в хохмах закалился.

Как бы позвав всех за кулисы.
С друзьями Ржевский затаился,
Чтоб за майором наблюдать.
Что ж тот предпримет, интересно?

Юнцу горячему под стать,
Майор вскипел, вспотел – видать,
В одежде телу стало тесно.
Охвачен жаждой обладать
Влюблённой женщиной, он резво
За дело взялся, вопреки
Тому, что прежде сам же трезво
Свои просчитывал шаги.

Друзьям шептал поручик: «Чую,
Майор припёрся не в пустую.
Судите по его мудям:
Объём не столь уж ограничен».

Вальяжно, словно городничий,
Майор приблизился к мадам.:
– Как рад, сударыня, я нынче
Застать одну вас в этот час!
Соседка не пришла в экстаз,
Но всё ж кивнула благосклонно,
И претендующий на лоно
Желанной женщины, майор
Пошёл молоть фривольный вздор.
С уклоном, в общем-то, постельным.
Цинизму тут был дан простор,
И с изумленьем неподдельным
Сидела в ступоре мадам.
В глазах протест: «Я вам не дам!
Вот вам рука моя, лобзайте
И возвращайтесь вновь к гостям».
Майор, же в искреннем азарте
Окинув взором тонкий стан,
Упал не вдруг к ногам твердыни,
Не потеряв своей гордыни.

Майор уверен был, что он
Услышит, став тому залогом,
Лишь сладострастный женский стон –
«Спасибо», в пику злым упрёкам.
– Я одарю вас сразу многим.
Шквал счастья к вам придёт извне.
Я обожаю ваши ноги
Во всей их редкой кривизне.
Я вас избавлю от стесненья,
Плоть ваших ног расцеловав!

И тут предел её терпенья
Иссяк: хам преступил черту,
Задрав ей юбки к животу.

И загудел, на удивленье,
Бас бабий, дьякону под стать:
– Да как столь дерзким оскорбленьем
Меня вы смели унижать?!
Да ног, прямей моих, в округе
Никто не может показать!
Прочь уберите ваши руки –
Вам жаль их будет потерять!

Оторопел он и в итоге
Вскочил, сгорая от стыда.
Майор запомнил навсегда
Её и впрямь худые ноги.
Мадам вспылила. В эпилоге
Под звук пощёчины майор
Едва унёс свои же ноги.

А зрители? Их дружный хор,
Ещё таясь, давился смехом.
Хам был причислен к неумехам
И опозорен средь гусар.
Чуть не хватил его удар,
Когда гулять по белу свету
Пошла молва по хохму эту.
       . . .
Кто вольный путник, кто наймит,
Сама Судьба определит,
Свои закидывая сети.
Иль ублажит, иль отрезвит…

Без доброй выпивки и снеди,
Без равноправия в беседе
(Причём и взор ещё закрыт),
Езда в карете уморит,
Но важно то, что будет после.
Приём горячий? Злые козни?
Хоромы или чей-то скит?
Сластолюбивые коллеги,
От наставлений аж устав,
Их заучили, как устав.
Ещё не видя привилегий,
Сжились с издержками забав.
Явились гости не на ужин.
Тот орган, что давно натружен,
Готов у каждого к труду
И с ожиданием в ладу…
Но вот язык почти прикушен.
Для госпожи и для господ,
Хотя во тьме путь крайне скушен,
Всё устоялось без хлопот:
Солирует в карете Ксюша,
А у мужчин активны уши…

Кажись, подъехали. Ага!
К карете выскочил слуга,
Забрал у Ксении записку,
Чтоб вновь удариться в бега.

Опять ни шороха, ни писка
В карете, где царит солистка.
А ведь совсем уж где-то близко
Тепло чужого очага.
Ну, право, Ксюша – аферистка!
Лишь через пять минут нога
Её ступила из кареты.

Из дома вышла к ней без света
Хозяйка. На лице – вуаль.
Ей в темноте сия деталь
Была нужна для подстраховки,
Чтоб кто-нибудь, излишне ловкий,
Не проявил случайно прыть,
Спеша инкогнито раскрыть.

Заслышав шёпот незнакомки
И напрягая перепонки,
Клиенты наперегонки
Готовы вытащить клинки.
Пусть не объявлены тут гонки,
Стремглав покинуть экипаж
Стремится каждый под кураж,
Как мореплаватель на сушу.

Как автор быть вульгарным трушу –
Мне жаль сажать хозяйку в лужу.
Храню её и от острот…
Гадать не станем наперёд,
По сколько гавриков на душу
Придётся тут – горяч народ!
О каждом вспомнят в свой черёд,
Чтоб каждый выведен наружу
Был, чьей неведомо, рукой
Из недр кареты дорогой.
Всесилен зов мужского корня,
Но как бы ни был зов силён,
На сердце Женьки неспокойно –
О милой Кате вспомнил он.
И неожиданно и ярко
Ему навеяло так жарко,
Что стыдно стало пред собой:
Зачем он здесь? Кобель тупой!

Герой ругал себя скабрёзно
И сам себя, едва ль не слёзно,
Как никогда усовестил.
Но разворачиваться поздно –
Ему претил трусливый стиль.
Пусть колебался он серьёзно,
Но к авантюре не остыл.

Пускай пред ним не монастырь
И пусть душа в нём не на месте
Тут будет в плотской суете,
А всё ж в нелепой темноте
С неведомым в одной черте
Остаться – тоже дело чести,
Хотя мотивы тут не те…

Костюм, уместный на фиесте,
Плащ и вуаль – всё это вместе
Маскировало в темноте
Хозяйку. Та без декольте.
Когда гость слеп, ждать глупо лести…

В повязке гость, чёрт знает где,
Но что-то всё ж его нимало
Вдруг в незнакомке взволновало.
В чём притягательность её?
Его влечёт в её жильё!
Но что тому причиной стало?
Иль в ощущениях новьё?
Иль просто плотское начало?
Азарт, во что бы то не стало,
Иметь чужое, как своё?
Неуловимые флюиды?
Неотразимый аромат?
Без принужденья был бы рад
Он к ней пойти бы в фавориты.
И вот тогда бы по всему
Они бы были с Катей квиты:
Ни он ей, ни она ему.
Так думал он, когда сквозь тьму
Его, как приз, тут из рук в руки
Передавали в дом под звуки
Шагов и трущихся одежд.
       . . .
Не дал Бог Ржевскому науки,
Чтоб мог он дом, иль хоть подъезд
К нему бы, вычислить по стуку
Колёс при перемене мест.
Спросить хотя б, где зюйд, где вест?
Нарушить общую поруку? –
Так совесть первая ж заест.
Кому тут выставишь протест?
Пришлось терпеть такую муку,
Как неразгаданный секрет.

Уж тут одно лишь есть спасенье
От мозгового потрясенья:
Он был доставлен в «лазарет»,
А там без надобности свет.
Но вот, наверное служанка,
Его за руку взявши жарко,
Себя ему в проводники
Отважно предложила. Он же,
С ней деликатно осторожен,
Был щедрым только на шлепки.

Служанка, сняв с него повязку,
Его, как кобеля на вязку,
Куда-то вскоре завела…
Он был один. Что за дела?!
Тьма и стук собственного сердца –
Вот с чем придётся куковать…
Он стал искать, куда б усесться,
И натолкнулся на кровать.
Постель пуста, но горевать
О том пока что рановато.
В счастливый для себя финал
И в свой мужской потенциал
Всегда была в нём вера свята.
Чечётку он затанцевал
Не вдруг – запас терпенья мал.
Гусар – клиент нетерпеливый,
С активной инициативой.
С кем переспал, тем нет числа
И вспоминал о них он с ленью,
А здесь… ещё и не дала,
А он уж за собой дотла
Мосты рад жечь без сожаленья.
Но выжидать так до утра –
Мужской гордыни ущемленье.
Вот он уж злится: «Допекла!
Что ж за хозяйка – порожденье
Безлунной ночи и козла»!

Ведь он-то без предубеждений
Разделся сразу догола
И начал ждать явленья Жени
И дамы. Вечность истекла,
Но лишь в его воображенье.
А ведь до самого сношенья
Он – раб медвежьего угла
Без права на перемещенье,
На бегство и на утешенье
С другой мадам на стороне.

Тишь, никаких шумов извне
И ощущенья жизни рядом.
Он с домовым уж рад, как с братом,
Облобызаться в тишине.
Иль вообще с любым приматом…
Но наконец-то, проскрипев,
Втянула дверь гусарский гнев.
Он чуть ли не ругался матом,
А тут с небесным ароматом
Ворвался страсти фейерверк
И на постель его поверг.
       . . .
То, как по-женски в дерзком стиле
Себя блудницы усладили
И чем досуг свой оснастили,
Похоже всё на некий миф.
Из страха ли, от темноты ли,
Иль был, какой иной, мотив,
Друзей, чтоб воду не мутили,
Не взяли в кооператив,
Но, беспардонно разлучив,
Того, кто был из них в мундире,
Отдали Ксюше. Полужив,
С полуночи и до забора,
Как говорится, он пахал,
Чтоб спермой дом благоухал.
И потерял уж счёт часам он,
Сдав на потенцию экзамен,
Когда почти не отдыхал.

Нет бы подумать хорошенько:
А с кем исчезнувший спит Женька?
Поручик жаждет тех утех,
Где на троих одна постелька.
Никто, как он, тут больше всех
Не падок на повальный грех.
       . . .
Не для случайного банкета
Онегин путался с ордой
Дам, пребывавших за чертой
Сословного авторитета.
Чураясь правил этикета,
Спознался ухарь молодой
С элитой блудниц полусвета.
Да так, что не разлить водой.

И зиму связывал, и лето
Он с их продажной красотой.
Жаль, что гульбы его крутой
Не отразила оперетта.

В любви полов уж сколько лет-то
Как наш Онегин не святой.
Но, коль без меры и рецепта
Шли авантюры чередой
И внесена в блуд дури лепта,
Сказать себе пора бы «стой»!
Сейчас-то случай непростой.
Спросить бы Ксюшу, что ж за склеп-то
Лежит у тайны под пятой?
Для молодца уж то нелепо,
Что нужно подчиняться слепо
Не только этой, но и той,
Что, как огня, боится света.

Герой пошёл стезёй аскета,
По сути, не за красотой.
Но не давал себе обета
Он жить пустою суетой.
Прикинув мысленно либретто,
Герой согнулся запятой
И вылез в дверь, когда карета
Дышала в спину пустотой.
Без предъявления портрета
Той, что пустила на постой,
Героя разместили где-то…

Он ощущал крови застой
В паху со всею остротой.
Бывает и в стенах вертепа
Желанье зачастую слепо.

Ведомый женскою рукой,
Герой попал в лишённый света
Благоухающий покой.
Повязки нет, но взор эстета
Не в силах выловить во тьме
Что-либо, ради резюме.

Гость знал: наступит час рассвета,
И песня тайны будет спета.
Тут важно лишь поймать момент,
Когда для глаз преграды нет.

Гость это всё продумал трезво,
Но вскоре стало не до дум:
Его либидо очень резво
Им помыкало наобум.

Дрожь нетерпенья в незнакомке
Вдруг прорвалась. Её осколки
Онегин жертвенно вобрал
Душой и телом. Наповал!

Боязнь и стыд, как есть, зачахнут –
Ничто бы их и не спасло…
(Забывши стрел своих число,
Амур с Венерой дружно ахнут,
Когда земное естество
Вдруг ни с того и ни с сего
Всей страстью вкруг себя шарахнет.)

И вот уж балахон распахнут –
Под ним у дамы ничего!
А волосы и тело пахнут
Желаньем женским. Вечный зов
Ведёт и сослепу в альков.

При буйстве замыслов прекрасных,
Но ради проявлений страстных,
С себя стряхнуть бы груз оков:
Условий много несуразных.

Ужель игра не стоит свеч?
Но не спешат их тут зажечь,
Коль видов нет благообразных.
Чудит хозяюшка, сиречь
Нет в поведенье действий связных:
И не торопится возлечь,
И не бросает слов отказных.
А состоит-то её речь
Лишь из одних протяжных гласных.

Одно (хоть в чём тут новизна?)
Прикосновенье рук атласных –
И напрочь гость лишился сна.
Мог и без света из окна
Он сделать вывод, что она
Была средь дам, на всё согласных
И к воздержанью безучастных,
Пикантней всех, жаль, не видней.

В нём (при сгущении теней)
Всё больше образов прекрасных,
Не важно, смутных или ясных,
Рождалось, связанных лишь с ней.

Желанье в ней росло острей
От сочетанья чувств контрастных,
А от лобзаний сладострастных –
Отдаться хочется быстрей.

Герой едва ль её черствей,
Но жаждал видеть свой трофей.
Начавши целованье с ручек,
Гость уповал на лунный лучик.
Потом, целуясь, как француз,
Вошёл в экстаз, войдя во вкус.
Онегин ждал. Он из везучих.

А что б мог Ржевский как лазутчик
Придумать в стиле а ля рус?
(С его души всё ж не берусь
Я совестливости снять груз,
Но он хитрей всех хитрых жучек.)
На месте Женьки бы поручик
Привычно подкрутил бы ус
И произнёс цинично: «Ну-с,
К чему таиться? Вылезай-ка
На свет, иначе – я клянусь –
Сейчас волк кушать будет зайку»…
Гость, нарываясь на конфуз,
Всё ж не спешил войти в хозяйку.
Он рассудил: куда, мол, мчусь?!
Ведь не о бегстве, мол, пекусь.
Мол, потерплю, перекручусь,
С ней поквитавшись за утайку…

Русалка била бы хвостом,
А смертной бабе, пусть с трудом,
Дано держаться на пределе.
Она ловила воздух ртом.
В объятьях косточки хрустели.
Она не помнила потом,
Как оказалась на постели.
При всей пикантности затеи
Сомненья прочь из женских грёз!
Оргазмом свят ночной курьёз.
Они сплелись и нагота их,
Приятна ей во всех деталях,
Была естественна для тел.

Её дразнил он, как хотел,
Но ведь и сам хотел хозяйку,
Узнав терпения предел.

В своих желаниях конкретна,
Без установки на отказ,
Она ждала слиянья тщетно.
Гость полон страсти, не аскет, но
Часть страсти держит про запас.
Ужель не чует ловелас,
Как участилось под экстаз
Её дыхание заметно?
Жаль, эротический окрас
Губ женских скрыт во тьме от глаз.

Чего ж он тянет, лоботряс?!
Ужель, как призрак, предрассветно
Подразнит и уйдёт бесследно?
Казалось ей, она несметно
Огромное число бы раз
Ему без пауз отдалась.
Так отдалась бы беззаветно,
Что и молва б не придралась!

Давно превышено томленье.
Созрела плоть для предъявленья.
Хозяйку (как тут не понять!)
Заботит чувство утоленья,
Чей пик обидно проморгать.

Резона нет изнемогать
В надежде слиться полновесно.
И нет терпенья излагать
Свои желания словесно.
Нет сил покорность прилагать
И нет нужды партнёру лгать.

В момент неистовства бедняжка
Сама вела себя к греху.
Когда бы гость был неваляшка,
Он удержался б наверху
И продолжал дразнить бы, ирод!
Но был он с силой опрокинут,
С бесцеремонностью подмят
И изнасилован подряд
Два раза.
       К чёрту микроклимат –
Гость испытал вначале шок!
Мог ожидать ли он, что примут
Его за лакомый кусок
Так хищно и прямолинейно?!
Дремучей силой не шутейно
Его хозяйка потрясла.
Он не из робкого числа
И баб изведал всех мастей, но
Он слишком уж благоговейно
(не без досады, но без зла)
Поддался воле нимфоманки.
Чуть позже сил его останки
Пошли туда же – на износ
Себя – он тоже лепту внёс
В ночную оргию всерьёз.

Пыл бушевал в алькове тихом,
Где дама молодца драла.
Слепая страсть в порыве диком
Сил незнакомке придала,
Чтоб истощить его дотла.

На ощупь симпатична ликом,
Она к тому же изошла
Столь сладострастным нежным криком,
Что страсть в самце переросла
В экстаз, немыслимый доныне,
И задыхался гость в лавине
Своих восторгов без числа.

Доволен дамой и собою,
Он не обиделся когда
Она, пресытившись етьбою,
Раскрыла пухлые уста,
Чтоб намекнуть на расставанье.
Недолгим было одеванье,
И он безропотно молчком
С поводырём покинул дом.

Была спокойною развязка.
Вновь перед выходом повязка
Легла герою на глаза,
А за порогом егоза
Ему в карету помогла сесть,
Причём какая-либо гласность
Гасилась культовым «нельзя».

Из жалкой пешки бы в ферзя
Его догадка превратилась,
Ведь что-то в мыслях уж крутилось
Велосипедным колесом,
Однако в нём усталость, слабость,
Сменив исчерпанную сладость,
Законный вызывали сон.

Поговорить бы обо всём
Со Ржевским – тот сидел в карете –
Но… сон надёжно ставил сети.
Онегин стоя, словно слон,
Уснул бы при любом уж свете.
Он Сашке руку лишь пожал.
К утру тот тоже хвост поджал.

Онегин ни за что на свете
Сам от хозяйки б не сбежал.
Неудивительно, что в свете
Того, за что Амур в ответе,
Гость незнакомку обожал.
Она ничем не докучала:
Была неистова в етьбе.
А в час прощанья – величава.

Герой прислушался к себе:
На сердце явно полегчало.
И это было лишь начало
Цепочки странности в судьбе.

Сказала Ксения устало:
 – Ну вот что, судари мои,
Расставить точки все над i
Пора как будто бы настала.
Коль повязала так нас тайна
И далеко мы так зашли,
Я, средь своих сентиментальна,
И не способна на враньё,
Вам настоящее своё
Открою имя. Я ведь Зоя.
А Ксюша имя показное:
Для светских связей, для толпы –
Оно мной взято от балды.
Отныне будет мне приятно,
Коль называть меня приватно
Вы Зоей будете, как есть.

Онегин молвил:
       – Вероятно
Нам, Саш, оказывают честь…
Вокруг нас тайн, видать, не счесть.
Пусть в любопытстве я не скромен,
Плевать на все, одной лишь кроме,
Чьё имя я не знаю сам…

Друзей, как были оба в дрёме.
Уж на рассвете по домам
Карета развезла, а в доме
Слуга за Женькой по пятам
Ходил недолго. Барин трупом
Упал в постель погожим утром.

Когда б не вздохи среди сна,
Он бы и выглядел убитым.
Но от любви и смерть красна…

Проснулся он с полузабытым
Счастливым ощущеньем дня.
Нет, жизнь не только западня,
Но и блаженство увлеченья.
(Однако умопомраченье
Смешать всё может в голове
И хоть топись тогда в Неве.)

Из спальни выгнаны все мухи…
Герой проснулся в добром духе
Без стимуляции извне.
Все мышцы здравы и упруги.
Тут и тяни к удаче руки.
Ну хоть одну. Но лучше две.

Не сразу вспомнил о вдове
Он после этой бурной ночи,
Когда сношался, что есть мочи.
А незнакомка уж с утра
В его сознание втекла.

О! как он рад был этой течи!
Неизгладимость тайной встречи
Впрок пищу памяти дала,
И с ощущением тепла
На сердце наш герой воспрянул,
Когда в мир счастья вдруг нагрянул.
Так залечить недолго рану:
И Катин хлад перенести,
И от тоски себя спасти.
       . . .
Мы спросим, что же ветерана
Способно вновь с ума свести,
От муки прежней увести?
Явленье нимфы? Власть дурмана?
Иль то, что на Венерин стиль
Свои подходы упростил
Амур, охотившийся рьяно?

Всего-то случай ветерана
В ночь незнакомкой угостил,
Но предсказуемость, что странно,
И страсти полное сопрано,
И пыла скрытые пласты –
Всё было, чтоб у ветерана
Могло либидо расцвести.

Что оставалось делать парню,
Шальному (даже и не спьяну)
От игр на жизненном пути? –
Руками только развести:
Совсем уж вышла не по плану
Ночь с нимфой, дамой без изъяну,
Гость, сексуально одарён,
(Ласкал её со всех сторон).

Теперь он словно заклеймён
И, наделён предназначеньем,
Сакральной связью с ней скреплён,
Не ясно, до каких времён.
Ого, с каким сердцебиением
День начат, в пику сновиденьям!

Гадая над ночным явленьем,
Переберёт он сто имён…
Ему, сколь не был он умён,
Корпеть над тайною с пыхтеньем.

Ещё так свежи впечатленья!
Всей кожей, обоняньем он,
Как будто вновь в час вожделенья,
С ней близок стал со всех сторон.

Всё расценив серьёзно, тонкий
Знаток роскошных женских форм,
Обрёл нежданно в незнакомке
То, что в узде моральных норм
Не мог он взять от Катерины.

Пусть был он вхож к обеим в дом,
А лишь в одном прошли смотрины,
Но роскошь нимфы и перины
В Эдем раскрыли гостю дверь.
Скакун враз с места – и в карьер!
Бывает это часто с Женей.
Был лишь в одном из искушений
Герою выставлен барьер:
Амур во тьме сразил мишени,
И в бой пошёл вслепую хер.

Координат перемещений
Узнать не смог бы кавалер,
В ночи катаясь, как Гомер –
Слепой певец людских сношений.
Одолеваемый теперь
Разгулом новых ощущений,
Он снова к нимфе на постель
Влетел бы вихрем прегрешений.

Колчан Амура не пустел –
Всегда для жертв имелись стрелы…
Гость притяженье душ и тел
Во тьме почувствовал быстрее,
Чем незнакомка. Присушить
Её к себе и сна лишить
Сумел он вольно и невольно:
На пару с ним была довольна
Она решимостью грешить.
       . . .
Деливший с Женькою карету
Товарищ по ночному рейду,
Питая к Женьке пиетет,
Едва обут, полуодет,
К нему (боясь проспать к обеду)
Со сна помчался на обед,
Как диктовал менталитет.
Вчера гусар в час расставанья
Был безнадёжно молчалив:
Клевал он носом в оправданье
Того, что сонным был мотив.
А нынче – гость речист, ретив.

Пускай любовью и не болен
(От мук любви он заговорен),
Поручик, выразив свой пыл,
Восторга слог употребил,
Мол, приключением доволен,
Хоть и не понял, с кем он был.

Обменом спальных впечатлений
Друзья перчили свой обед,
И, как обычно, лишь Евгений
В глазах поручика нёс бред.

Онегин высказался в духе
Метаморфоз своей любви
И заключил, что на досуге
Он прыгнет выше головы,
Но разгадает все загадки,
Ведь он играть не склонен в прятки.
И уж тем более в разгар
Страстей. Сплошные непонятки? –
Удар по ним он нанесёт
Уменьем взять всё на учёт.

 – Мне, что спонтанный флирт, что ****ки –
Люблю я класть баб на лопатки,
Но не люблю я с ними свар.
Не дашь ведь бабе по сопатке, –
Аттестовал свои порядки
Резонным выводом гусар.

От блюд бесхитростных и сытных
Задав беседе острый тон,
Гость долго сетовал на скрытных
Хитрющих баб и их притон.

Онегин ёрзал от обидных
Подколов друга, но при том
Воспринимал тон жалоб живо:
– Да, жить вслепую всё ж паршиво.
– А ты ждёшь ясности? Шалишь.
– Я думал про мешок и шило –
Его ж в мешке не утаишь…
– Душа ещё не оклемалась
От дикой скрытности блудниц,
Раскрыть пытаясь тайну лиц.
– Пускай всё в тайне начиналось,
Но ведь свести знакомство днём,
При свете – этакая малость –
Дождаться солнца и при нём
Взглянуть бы хоть одним глазком…
Со мной во тьме ведь не ломалась…
Я ждал, что вместе и уснём,
А утром очи растаращим…
– Мечты не дружит с настоящим.
– Уж если всё и было сном,
То сном счастливым и блестящим.
– Блестящим? В полной темноте?
– С шутом гусарским на хвосте.
Ты, как всегда и как везде –
Неугомонный пересмешник.
Будь ночью в комнатах мы смежных,
Я б вместо женских стонов грешных
Только б и слышал, что твой смех.
Ты и в постели громче всех…
– Тебе желаю как приспешник
Шагов не делать скороспешных.
Представь себе, что ты – стратег.
С ней на какие отношенья
Питаешь ты надежды, Женя?
– Я? Уповая на успех,
Своих надежд преумножение
Связал я лишь со светом дня.
– Идя на жертвоприношенье,
Забудь, что зрячесть нам дана.
Нам и красу средь бела дня
Подай, и страсть и обнаженье.
А после нас уж хоть потоп…
– Коль ты гусар, а не холоп
И интерес блюдёшь свой бойко,
Попробуй это всё присвой-ка
Хотя б по праву кобеля.
Мне, как и обещала Зойка,
С хозяйкой всё ж досталась койка.
Постель в шелках – не вру нисколько –
Зато хозяйка – без белья.
– Мне интересно, с кем был я.
Божилась мне в карете Зойка,
Что не она со мной была.
– Ты веришь ей?
 – Взор её ока
Хитрющим показался мне.
Но ей внимал я в полусне.
– Твой взор был тоже скособочен.
– Зато я ныне не циклоп
И вижу, как ты озабочен.
– Хочу я видеть Катю, чтоб
Понять своё к ней отношенье.
А вдруг себе скажу я «стоп»?
– Завёл себе другую, шельма!
– Тянусь к обоим, как душевно,
Так и телесно. Объясни,
Как это может быть.
       – Аскетом
Не станешь, так что не тяни –
Поедем, чёрт тебя возьми!
Что проку от твоей возни
Вокруг да около?! Путь ведом!
– Постой! Куда же мы поедем?
Ужель успел что разузнать?
Ты, брат, умеешь изумлять.
Сейчас так прямо и подкатим?
– Не обольщайся – едем к Кате.
Чавой-то сразу ты поник?
Цепляй-ка брови и парик.
Грим – высший сорт! Чего же ради
Самим собой быть в маскараде?
– Опять грузином быть?! Отстань!
– Есть вариант ничуть не хуже.
Ты лишь глаза сощурь поуже –
Китайцем этаким предстань.
Инь затмевая своим ян,
Утешься этим и не вянь,
Как говорил один знакомый
К китайской мудрости влекомый.
       И не считай, что дело дрянь…
       . . .
Не без былого напряженья
В Катюшин дом стучался Женя,
Но в нём хозяйку не застал.
Когда её изящный стан
Мелькнул маняще на бульваре,
Евгений дрогнул, но едва ли
Внушил подобный трепет ей.
А всё ж понёс, как Прометей,
Он даме пламень свой сердечный,
Смутился и вспотел чуток…
И что ж? От встречи скоротечной
В душе лишь вынес холодок.

К своим реакциям он чутко
Прислушивался. Страсть не шутка!
Казалась очень занятой
Катюша – отрешённой жутко.
Сквозь призмы сердца и рассудка
Он присмотрелся к ней. Не то!
Он понял ясно, как никто,
Что охлажденье неизбежно.
Его как будто бы ничто
Уж не влечёт в её гнездо.
Прошла Катюша безмятежно.
Аль и в другой раз так небрежно
С ним разминётся?! Да хоть сто!
Ей ни к чему вилять хвостом.
Нельзя сказать, что безутешно
Он всё воспринял, но зато
Её хватило лишь на то,
Чтоб с ним раскланяться поспешно.
Он не желанен ей ни до,
Ни после этой встречи рядом.
И в этом ключ ко всем преградам.

Не злясь, не млея, не боясь,
По Женьке Катенька прошлась
Рассеянно скользящим взглядом,
Вновь обманувшись маскарадом.
Что ей грузин, будь он хоть князь!

А Женька наш не ипостась
Прославленного Прометея:
За ночь не сделался мудрее,
Переадресовавши страсть.
Другая, став ему милее,
Над ним взяла по-женски власть.

Не спящих чувств своих транжира,
Поручик всё подметил живо
(Он потолкался вдоволь средь
Влюблённых, чтобы в корень зреть):
– Как не схватились за ножи вы
Тут до сих пор? Мне б поглядеть…
Совсем уж с ней вы, как чужие.
В ином мечтал ты преуспеть…
– Да, право, всё это чушь! Жили
Мы порознь – так и будет впредь.
Ей надо мной уж не довлеть.
– По ней же сох ты неустанно!
– Теперь без Кати, как ни странно,
Способен выжить я вполне.
– Сама ли вылечилась рана?
И очевидно не во сне?
Пекусь о вашей я возне:
Был друг для друга каждый лаком,
Воспользовавшись полным мраком?
– Ночная лекарша во мне
Сплин залечила, на спине,
Моей спине, отдав дань дракам,
Оставив несколько царапин –
Следы ногтей. Леченья курс
Сраженью яростному равен.
– Ты зол, поди?
       – Войдя во вкус,
Я с болью заключил союз.
Горячий женский темперамент
Меня не так уж больно ранит…
       * * *
Тасует Бог зарю с зарёю,
Разносит время по частям…
Промчалось двое суток, трое…
Нет в жизни места новостям
О незнакомке для героя.
По всем немыслимым местам
Её искал – в конец устал
Он, неудачу матом кроя.

Посреднической лишь игрою
Подвигнут, к Зойке он пристал,
Вняв её чувственным устам.

Когда настойчивость героя
Со снисходительностью дам
Объединяется порою,
Имеет место адюльтер
Во мраке сдвинутых портьер.

Ну, наконец, у Женьки, право,
Для рокировки чувств есть право!
Удача с ним: не без потерь,
Но всё ж податливого нрава.

Анализируя всё здраво
По ситуации теперь,
Герой прозренье претерпел.
Догадка малость запоздала:
Всё знал он, кроме одного,
Что крайне тёмное предстало
Вдруг самым светлым для него.

Вслепую, жаль, он шёл по кромке
Дразнящей тайны незнакомки.
Перебирая цепь имён,
Герой с такою силой страсти
В мадам инкогнито влюблён,
Как будто целый эскадрон
Влюблён и, все на страсть горазды,
Все с ней не прочь хотя бы раз бы…

Любовью новой обуян,
Франт строит жизни новый план.
Ему вкушать страсть не по найму –
Он вновь в объятия сквозь тайну
За наслажденьем держит путь
И не пресытится ничуть.
       * * *
Как распоясаться, но светски?
Манеры – тоже ведь не вздор.
Коль разыгралась похоть зверски,
Быть похотливым не позор.

Гусар без секса хмур и зол.
Однажды в молодости Ржевский
(Сочтя, что похоть – повод веский
Творить над дамой произвол),
Прижав к стене одну оторву,
Ей руки в стороны развёл.
Она не прочь, на всё готова,
Поскольку по натуре – ****ь,
И это – для обоих довод.

– Поручик, разве страстность – повод
К тому, чтоб девушку распять?! –
Ей с ним кокетничать не скучно.
– Раз пять?! – поручик простодушно
(Плоть у гусара не тщедушна)
Вспылил. – Мне мало и раз шесть!
Смогу и больше, если нужно!
Уж в этом мелочность мне чужда.
Тому порукой моя честь!

       * * *
Онегин дезорганизован,
Однако замыслов ни счесть.
Герою некогда присесть –
Герой ведом амурным зовом,
Но вновь повязан честным словом
Не нарушать хозяйских тайн.

Уж лучше пусть бы под покровом
Ночей иль под распутным кровом
Её б искал он средь путан,
Чем с любопытством, пусть здоровым,
За ней бы крался по пятам,
Её выслеживая рьяно
По меркам собственного плана.

Он всё подметит, усечёт,
Взяв даже мелочь на учёт.
Что у неё: альт иль сопрано?
Пускай у дамы свой расчёт,
Героя дико к ней влечёт.
Секретность не плодит тепла, но
Для страсти и она в зачёт.

При всём своём авторитете
Он не протащит свой устав
В дом к осторожной привереде.
Ему повязку повязав,
Его везла опять в карете
Всё та же Зоенька, чей нрав
Среди мужчин был на примете
Для эротических забав.
Прав наш герой или не прав –
Её не ставит он воочию,
Равно как сослепу, ни в грош…
       
Пустынны улицы: галдёж
Покинул их глубокой ночью.
Готов порвать повязку в клочья,
Герой, нахохлился, как ёж.
Герою сильно невтерпёж.
Внутри раздразненного тела
Была, конечно, нервной дрожь.
Герой напрягся до предела
И уж ему казалось сплошь,
Что еле тащится карета.
К тому же он не видел света.

И пусть уж цель была близка,
Он, измотавши плоть и душу,
Готов был выпрыгнуть наружу,
Ради последнего броска,
И мчаться впереди возка,
Как есть в повязке, неуклюже
В пути исследуя все лужи.

А Зоя, ведая не хуже,
На сколь страдает естество,
Когда довлеет дисциплина,
Причину ведала того,
Отколь в нём столь адреналина.
Увы, не ей (смешён, но мил)
Был предназначен Женькин пыл.
С полуулыбкою печальной
Она, молчание храня,
Была по твёрдости, как сталь, но
К нему отнюдь не холодна.

Не зная, как она печальна,
Нарушил первым он молчанье:
 – Как, сохраняя свой обет,
Пролить, хоть чуть, на тайну свет?
Позвольте высказать вам смело
То, что невольно накипело.
Я словно с тайною тюрьмы
Повязан некой… Запятнаю
Чью ж репутацию я?
       – Мы
Касаться тайны не должны.
Мечтая вызволить Данаю
Из заточенья полной тьмы,
Вы, сударь, любите, я знаю.
       – Да, от любви я усыхаю.
       – Но представляете, иль нет,
Вы увлечения предмет?
       – Зрю в самый корень, не моргаю.
Люблю, люблю! Изнемогаю –
Так жажду близости я с ней.
Да, представлять её ясней
Тьма не способствует. Однако,
Воображенье щедро: на-ка
Такой, мол, образ и такой –
По вкусу выбери любой.
Я выбрал самый яркий образ,
Как бы на спор с самой судьбой.
       – А прошлый ваш роман с другой?
Ведь вы её любили?
       – Обе-с
Любви достойны, как никто,
Но мне милей инкогнито.
Я с ней как путник, что во мгле слаб,
Но крепче станет при огнях.
       – А прежняя вас любит?
       – Если б!
Я пообщался с ней на днях…
       И никакой мне вновь поблажки!
Я с ней держался, как монах.
Всё оттого, что, как монашке,
Ей Бог велит говеть, бедняжке.
В её поступках – сплошь мораль.
Меня отвергли. Я не враль
И признаюсь, хоть мне и тяжко.
       – И вам расстаться с ней не жаль?
       – Уж я другою очарован,
Причём контрастно избалован
Взаимной страстью наконец.
       – Ещё бы! Вы ведь – красавец!
       – Взор ваш не вижу я в повязке.
В нём есть ли искренность?
       – Хитрец!
Вам суждено остаться в маске.
С вас не сниму её – огласки
Боятся все из нас, кто в свет
Не хочет выпустить секрет.
Когда б я знала, что меня вы
Способны так же полюбить…
Я б помогла вам, так и быть!
       – А те, кто любит вас?..
       – Слюнявы
И похотливы. Без огня.
       – Вы что же, предпочли б меня?
Вопросом на вопрос манера
С усмешкой отвечать – приём
В лоб при общении вдвоём.

Кокетка снова посмурнела,
Как небо в тучах белым днём:
«Смогу ль завлечь его? С трудом.

Прибегнет ли к моим усладам?
Надежды дышат все на ладан,
А мне, сейчас и на потом,
Пусть и не в тоне ледяном,
Намёк дан думать не о нём.
Да, из надежд моих изъят он.
Моим уловкам грош цена.

Соперниц у меня – одна:
С ней не знаком он, не сосватан,
Секрет её им не разгадан,
Но страсть его день ото дня
Растёт и даже мне видна»…
Досадно Зое, что назад он
Не оглянётся: вот те на,
Мол, есть и Зоя, не дурна.
«Вы что же, предпочли б меня»? –
Вопрос хорош, вот только задан
Почти с издёвкой. Мол, уймись!
Онегин пусть и не гроза дам,
Но, сколько рядом не томись,
Ему не скажешь: «Встань к ней задом,
Ко мне же – передом прижмись».

Кумир предстал пред Зоей ленным:
Не припадал к её коленям
И не хватал её за грудь.
Ни победителем, ни пленным
(Ни согрешить и не вздремнуть)
Сидел он с ней, не рад ничуть.

Вот так, бесстрастным манекеном,
И скоротал он с Зоей путь,
Как не стремилась та вз****нуть.

А через сутки в дневнике он
Делился страстью сам с собой,
И чувства шли наперебой:
«Она живёт в особняке, но
Не ясен адрес. Я – тупой,
Ведь дважды уж своей ступнёй
Топтался на её пороге
Со сторожихой приставной.
Моя Любовь и Зойка строги
Ко мне по дурости одной –
Важна им тайна их берлоги.
Как быть? Я сам у них в залоге.
Пылаю страстью неземной,
Но связан тайной я в итоге.
Водилось некогда за мной
С ума сходить от недотроги.
Теперь – расклад совсем иной.
И не подмога мне, хоть вой,
Пока что весь мой стаж пройдохи.
При куче тайн – догадок крохи.

Шептал в постели ей: «Я – твой.
А ты – моя»? В ответ – лишь вздохи.
Вчера она мне не впервой
Вновь отдалась. И что в итоге?
Я с незнакомкой сам не свой.
Безмерно множатся восторги.
Часы свидания недолги,
Но я к утру едва живой.
Любовь сравнить ли со жратвой?
Чем меньше женщину мы видим,
Тем больше тянет повидать.
Влюблённость, как считал Овидий,
Подобной можно обуздать.

Любовь и светопреставленье –
Потребность в свете вновь остра,
Ведь я – гость только до утра.
Заветной птички оперенье
Не глаз оценит, так рука,
Но мне отпущенного рвенья
Я не лишён ещё пока,
Чтоб подключить к блаженству зренье.
Цель и близка, и далека.
Мной движет страсть, а не истома.
Бросаю страсть на поиск дома:
То недолёт, то перелёт.
Мне страсти тайна придаёт.
Но сколько ж так тянуть-то!? Баста!
В кипучей жизни очень часто
Имел я женщин на свой вкус
И опыт свой мотать на ус
Мне не пристало б безучастно.
Всё ж тонкий в действиях расчёт
Всегда уместен наперёд»…
Евгений вспомнил детство, бонну
И общий с ней запретный плод,
Из детства в юность переход.
«…Я помню, очень ярко помню
Мгновений чудных торжество:
Дворянок тьму, одну поповну
И тех крестьянок, с кем родство
На почве страсти нас сводило
В сетях блаженства воедино»…

Мысль доведя до середины,
Он матюгнулся, осерчав
Уж от того, что сам же медлит.
«…И что? Всё это сразу меркнет
Пред новой страстью, как свеча
В игре рассветного луча?
Лет прошлых память не отвергнет,
А всё ж душа и плоть не врозь
Иным пропитаны насквозь»…
       * * *
Под впечатлением от ночи,
Без счёту раз уже взахлёб
Соперница для Зои хочет
Возобновить заветный трёп.

Вдвойне счастливица довольна:
Опять вслепую ублажил
Её намедни гость. Но больно
И горько Зое, что служил
Кумир сопернице, что жил
Её капризами. Свой приз-то,
Счастливый приз, делить она
Со сводней Зоей не должна.

Ревнива Зоя. Зою приступ
Чернейшей зависти сразил.
Внимать сопернице нет сил.
Отправить Женьку к окулисту б,
Чтоб тот Онегину бы быстро
Кошачье зрение взрастил!
Пусть Женька видит, с кем блудил.
Глядишь, не будучи балбесом,
К ней потеряет интерес он,
А это Зоечке сулит
Стать при Онегине метрессой.
Ей самолюбие велит
Быть аферисткой изощрённой.
Коварство, как приём коронный,
Её побед не умалит.
Она удачлива, не дура.
Ей, коль удастся авантюра,
Ничто не выставят на вид.
       . . .
В душе с соперницей не ладя,
В сияющие очи глядя,
Свои же хмуро отводя,
Бесилась Зоя, вслух твердя:
– Пусть реноме и безупречно
Твоё, как прежде, всё же ты
С судьбой так часто не шути.
Пора уж дело с женских плеч на
Мужские вновь перенести.
– Твоей не стать мне подопечной,
Поскольку я любви служу!
– Ты очень счастлива, гляжу,
Но удивительно беспечна.
Пусть я похожа на ханжу,
Однако прямо я скажу,
Что бабье счастье скоротечно.
Тебе б о платье подвенечном
Всерьёз задуматься сейчас.
Но прежде нужно напоказ
Перед любовником при свете
Себя подать.
       – Но я в секрете…
– Секретов вечных тоже нет.
Ты назвалась пред ним Жаннет,
Но в каждой встрече много риска,
Что твой раскроется секрет.
А ты ведь всё ж не одалиска.
Повыше статус бы занять…
Сошлась с Онегиным ты близко,
Но лик твой, Божья-то печать,
  Ему известен лишь на ощупь.
Месье то мечется, то ропщет
В попытках тайну развенчать…
Неинтересно разве знать
Тебе, как он тебя оценит?
Да, помню, скоро твоя мать
  С сестрой приедут. В этой сцене
Узреть мне загодя дано
Одно пикантное зерно…
– Меня до умопомраченья
Ты доведёшь! А как узнать
Меня ему? Враз опознать?
– Через меня дай порученье
Ему их встретить, перенять
В пути на станции почтовой.
Что он для них фигурой новой
Предстанет, что они пред ним.
Что до подробностей – снабдим
Их всех лишь самым-самым малым,
Чтоб никакой ажиотаж
При встрече сам не поднимал он.
Я влезу с ними в экипаж,
Переодетая в парнишку.
Загримируюсь.
       – Что-то слишком
Всё усложняется.
       – Ничуть.
Но интересно будет, жуть!
 – Мне потакать твоим делишкам
Охоты нет, не обессудь!
А впрочем, ладно. В добрый путь!
Но знай, уже меня коробит
От мысли, что своей вины
Ждём, как беды, со стороны…
       * * *
У Зои в юности был опыт
Общенья с отчимом в те дни,
Когда оставлены одни
Они бывали в доме, ибо
Мамаша плавала, как рыба,
На стороне в кругу подруг.

Для матери – второй супруг,
Для Зои – отчим был, как друг.
Исполнен ласковой заботы,
Он не считал свои расходы
На нужды падчерицы, но
Понять его не мудрено.
Он видел в тоненькой резвушке
Былую молодость жены.
Даря наряды, побрякушки,
Воспринимал он жизнь девчушки
Сквозь эротические сны.

А Зоя в пору созреванья,
С любимым отчимом на «ты»,
Нашла кумира в нём черты.
Он угадал в ней дарованье
Сближать любое расстоянье
В общенье, ради остроты.

Мамаша девочку нисколько
В своём дому не стерегла –
Привольно Зое, да и только.
Однажды с отчимом была
Она особенно игрива.

Тот понимал, сколь щекотлива
Их ситуация, но кровь
Не вдруг взыграла у обоих
Так бурно, что семейный кров
Буквально стал похож на порох.

Он не монах, но и не олух!
Прав будет или же не прав
Он в проявленье чувств здоровых?
Она явила дерзкий нрав,
Как банный лист, к нему пристав,
Причём, в своей к нему приязни
Не обозначила боязни
Ничуть смущеньем иль стыдом.

Он избежал, как мог, соблазна,
Сдержав себя с большим трудом.
Но жизнь была их слишком праздна,
В распоряжении – весь дом,
Так что соблазн к ним, дело ясно,
Своим вернулся чередом.

Пусть не ровесницею к парню
Она подлезла под него,
Пустяшным делом для неё
Прокрасться было ночью в спальню.

Но что для девочки – новьё,
Приоткрывающее тайну,
То для него – привычный акт.
Однако, некоторый такт
Преодолеть пришлось мужчине
С ней по семейственной причине.
На их совместный грешный вкус,
Был сладок тайный их союз.
       * * *
Силён порукой кругосветной,
Висел туман густой рассветный,
В котором блеянье отар
Казалось жутью несусветной…

Онегин думою заветной
В дороге время коротал.
Пусть в облаках он и витал,
Но с перспективою победной.

На незнакомку – высший сорт –
Его шанс вовсе не утрачен…

Герой был крайне озадачен,
Приятно удивлён и горд
И порученьем, и … удачей,
Ведь он, досель условно зрячий,
Войдёт естественно в эскорт
Её мамаши, чтобы явно
Вдруг приобщиться полноправно
К родне неведомой Жаннет.

Вновь связан словом он. Жаль, нет
Пока заветных полномочий
Узреть прямым напором очи
Самой Жаннет. Но должен Бог
Пролить свет на её порог.

Спешил Онегин, что есть мочи,
Поспеть на станцию в свой срок
И размышлял под крик сорок:
«Вот уж негаданно нежданно
Забрезжил путь. Но разве странно?
На верном, значит, я пути:
Жаннета зримо во плоти
Предстанет предо мной, иначе
Зазря живу я с мордой зрячей.

Что проку, Катю много дней
Я созерцал? Она моей
Не стала. Нет предназначенья –
Дано лишь от неё леченье
В другой посланнице судьбы.
Ну, хватит! «Если да кабы»
Меня за месяц утомили!
По сути, Катя зря коптит
Свет, зря дразня наш аппетит.

А вот и кони… пусть не в мыле,
Но сильно перенапряглись…
Кто там в карете? Отворись!
Вас тут встречают – привыкайте»...
Дверь распахнула… кто?! О нет!
Он многих из коптящих свет
Не ждал, а особливо Кати,
Тут повстречать. И был лорнет
К его глазам воздет некстати –
В упор узрел он облик Кати!

Представить, как остолбенел
Онегин, можно, но с ехидством.
Она взглянула с любопытством,
Бровь удивлённо приподняв,
Как если б Женю не узнав:
– Вы живы ли? Очнитесь, сударь! –
В глазах кокетливая удаль
И общий шарм весельчаков.

Проезжий шлях до облучков
Повозок сплошь туман окутал…
Решив, что чёрт его попутал,
И избавляясь от оков
Оцепенения, Евгений –
Кумир двух женских поколений,
Смущённо вслед засеменил,
В лик заглянул, остановил…

Нет, не погрезилось – всё та же
Пред ним Катюша, даже краше.
На сердце стало горячо.
Полузабытая истома
Всем телом овладела снова.
Тут кто-то ручкой за плечо
Героя тронул невесомо.

Какой-то юный шарлатан
Изобразил басок фальшиво:
– Вас, сударь, спрашивают там.
– Постойте, Катенька, я живо! –
Воскликнул Женя и назад
Метнулся к прибывшей карете.

Парнишка, чей округлый зад
В минуты считанные эти
Был тут у многих на примете,
Открыв в растерянности рот,
Забыл закрыть его обратно.

Но воздержавшись от острот,
Молодка впала, вероятно,
В подобный шок, когда чужак
Назвал, и ведь не просто так,
Её вдруг Катенькой по-свойски.
Преодолев свой шок геройски,
Юнец и женщина опять
Взялись свой облик опекать…
       . . .
Навстречу Женьке из кареты
Явилась дама, чьи портреты
Не только юных её лет
Он гордо б вывесил на свет.

Знакомство шло без светских рамок.
– Ты что ль нас, голубь, спозаранок
Любезно вызвался встречать?
Ты нас, как знатных чужестранок,
Приветил, сам – краса и стать.
Моих болезней-лихоманок
И след простыл! – сияла мать, –
А то полжизни ведь ухабу
Отдам, не ездя и версты…

Евгений вглядывался в бабу,
Чьи материнские черты
Носили след той красоты,
Что унаследовала Катя.
– Вас поленился отыскать я,
Сопроводить вас с полпути,
Но нынче – Бог меня прости –
Враз довезу, куда хотите.
– Коль так, при нашем аппетите
Вези к царю нас во дворец! –
Смеялась женщина.
       – Простите,
Где ж дочка ваша?
       – Вот шельмец!
Уж свёл знакомство, я видала,
Поди уж, в уши ей напел,
А мать, что дёргаться устала,
Про дочку спрашивать, пострел!

«Так Катя, впрямь, и есть сестрица.
Тесна, однако ж, мне столица,
Коль двух я порознь присмотрел,
А вышло – сёстры! Впрямь пострел!
Вот так столкнулся я с явленьем! –
Подумал Женя с изумленьем,
И даже пот его прошиб, –
Попался я, как кур во щип»!

Знакомств полезных соискатель
Играл на чувственной струне:
– То, как я нежен с вашей Катей,
Известно Богу лишь и мне.
– Так вы знакомы?! Мне Бог дочек
Особо прытких что ли дал…
Давно ль двоих в один платочек
Я увязать могла! Не мал,
Само собою, был платок тот…

Лошадок сменных бодрый топот
Заставил тему поменять.
Всё ж странно высказалась мать
Про давний свой начальный опыт.
Коней сменили наконец.
В карету втиснулись навалом.
Уж как не ёжился юнец
И как свой лик не затенял он,
В актёрстве не был гениален
Он нынче. А верней, она.
И грим был тоже аномален.

Светило солнце, не луна,
А Женька был не с бодуна
И сам в догадках утвердился,
Что «парень» Зойкою родился.
 
Онегин виду не подал,
Что раскусил шпионку сходу,
И лекций не читал про дар
Актёрский, дав сполна свободу
Всем, от кого мог ждать интриг.

Давно ль он сам носил парик
И блефовал на людях смело?

Но что ему весь этот вздор
Кривляки, что шпионить села!?
Он видел Катеньку, чей взор
Принадлежал ему всецело!

Вот это ново, чёрт возьми!
И завораживает крепко!
А козни Зойкиной возни,
Что придорожная сурепка…
Маман и «юный вертопрах»
(Петрушка новоиспечённый,
С рожденья Зоей наречённый)
О дальних странах и краях
Заговорили увлечённо:
О принцах их и королях.

Герой, с «монашкой» обручённый,
Сел перед ней: не кот учёный,
А ангелок о двух крылах
Слетел с небес для променада.

У них с Катюшей – тишина…
Улыбка Катина нежна,
Чуть-чуть лукава – то, что надо!
И самому теперь смешна
Его недавняя досада,
Как и обиды глубина.
Похоже, что его услада
В него вдруг стала влюблена!

Её глаза ему подвластны
И сами властвуют чуть-чуть.
Но не внушит их взор боязни
В них обречённо утонуть.
Герой со сроком двухнедельным
В числе отвергнутых ходил,
Теперь – в счастливцы угодил.
Но счастье выглядит предельным.
Но сердце ходит ходуном.
Играет он с огнём смертельным,
Как будто тронулся умом
Иль одурманен обретеньем
Её участья в нём самом.
Иль общим их перерожденьем?

Нет, нынче он не наважденьем –
Звездой счастливой озарён!
Удача прёт со всех сторон,
А у злосчастья – скорбь на рыле.
Герой как будто растворён
В избытке прежней эйфории.
Ужель под карканье ворон
Ему в рай двери отворили?

Что с Катей? Прежняя на вид,
С величьем царственной осанки,
Сама мосты к нему мостит,
Стряхнув холодности останки,
И взор не трепетность таит,
А откровенный вызов самки.

Запрет на дерзость тоже снят?
Друг друга взоры их теснят,
Не помышляя устраняться.
Чего бы не был тут налёт,
Кокетство он распознаёт
По звуку новых интонаций.
Всё чисто, без инсинуаций.

Что ж Зоя думает насчёт
Сей сладкой парочки господ?
Сейчас досуг их вверен вёрстам,
Но их и сблизит этот тракт.
Не намекая на антракт,
Краса кареты спелась с гостем!
Шпионка с явным беспокойством
Взирала лишь на их контакт,
Ругая трюк свой с их знакомством.
Чёрт с утончённым вероломством,
По отношенью к Зое, факт,
На этот флирт оформил фрахт!
И что совсем уж интересно,
Соединить решил их чресла!
А где же бдительная мать?
В дороге склонна подремать,
Она в события не лезла,
А зря – вокруг сюрпризов бездна.
Погода – есть на что пенять –
Отнюдь не сделалась прелестна.
Нежданно, даже неуместно,
Нависла жуткая гроза.
Отозвались о ней нелестно
Все, кроме парочки, чьё «за»
В балансе с полным затемненьем
Логичным выглядит явленьем.

От Петербурга за версту
Онегин преступил черту…
На окнах шторки все задвинув,
Чтоб даже молнию и ту
В любовь пускать наполовину,
Он погрузил всех в темноту,
Где уповал на тесноту.

Молчком одобривши уловку,
Увлечена его игрой,
Катюша лезла в мышеловку.
Осуществляя ход второй,
Провёл Онегин рокировку:
Корзину Катину – долой,
На это место – сам сел ловко.

С каким блаженством захватил
Рукой он нежную ладошку!
Потом колено посетил,
Как бы случайно, понарошку.

С коленом вволю поиграв
И ткани юбок перебрав
По направлению от пола,
Он посягнул на признак пола,
Первичный, надо бы сказать.

Его за это отхлестать
Могла бы сразу недотрога,
Но посчитала, что неплохо
Его устроилась рука…

Маман свои окорока
От треска молний всколыхнула,
Проснулась, закрестилась хмуро
И даже ойкнула под гром.

Рука героя отдохнула,
Прождав запрета иль посула,
Скользнула к цели утюгом
И занялась благим трудом.

Со всей душой многострадальной
Гость перешёл порог скандальный –
Никто не гнал его взашей.
Сближенье стало экстремальным.
И состояние вещей,
И всё герою вообще
Казаться стало нереальным,
Как возрожденье из мощей.

«Всё выглядит парадоксальным!
Давно ль из парка, бич мышей,
Ты шёл несчастным и опальным?
Теперь, за неименьем спальной,
Найдя к Кати подход брутальный,
В той обстановке внемлешь ей,
Где притаился дух скандальный, –
Помыслил он с задумкой дальней. –
Я представлял себе сложней
То, что… ещё элементарней
Произошло. В ход шли азы…»

За все нелепые разы
Своих былых поползновений
Лишь наплодил мечты Евгений,
Ну а сейчас – одни призы
По части Катиной красы!

Беспрецедентность не угасшей
Его союзницы грозы,
И вкус заваренной тут каши,
С приварком – только попроси, –
И страх попасть под гнев мамаши –
Всё это кучно в экипаже
Уравновесило весы
Его поступков и решений.
Но овладеть сейчас блаженной
Катюшей?! – боже упаси!

А голос внутренний: «Не ссы!
Да разве ж не таких сближений
И экзальтированных дам
Равно желают мальчуган,
И бойкий ловелас бывалый,
И седовласый ветеран»?

Гость ко двору, как будто зван…
А та, в ком зависть прибывала,
Вынашивала злобный план,
Момент триумфа представляла
И ревновать не уставала.

«Ну ладно б в гости зачастил –
Я и сама бы гостевала –
И просто б лапу запустил
В семью купцов и воротил,
Чтоб до добра лишь доставала!
Ан нет, свой хобот опустил,
Чтоб их лохань не пустовала!
Ишь как себя он распустил!
Резвится жеребец стоялый! –
Сердилась Зоя. – Совратил»!..

А между тем, двор постоялый
Гостеприимно приютил
Коней и кучера с каретой.
Навес и кров: тепла и света
На всех тут хватит – выходи!
Потоп вселенский – позади.
Тут есть, что от родных пенатов
Ловить душой, входя под кров.
И как не уловить клубов
Идущих с кухни ароматов!
Но молодым и неженатым
Амур скандировал: Любовь,
Любовь! Всё остальное ересь»!
Любовь сильна и день, и ночь…

Мать не заметила, что дочь,
Которой влез под платье Эрос,
Необычайно раскраснелась.
Волненья ей не превозмочь.
Причина веская имелась
Тому, что с некоторых пор
Дочь не неслась во весь опор,
Впадала часто в онеменье
От своего сердцебиенья
И не молола всякий вздор.

Её отсутствующий взор
Был выразителем томленья.
Маман, дающей наставленья,
Дочь и не слышала почти,
Впадая в грёзы и мечты.

В дом потянулась вереница:
Мамаша – первая (кудряв,
Пригож хозяин, но костляв –
Назвал мамашу чаровницей);
За мамкой – дочка, приотстав;
За ней – с повадкой шалунишки
Герой – амурный ренегат.
А Зоя в образе парнишки
Определилась в арьергард
И шла, не ведая преград,
Не прекращая свой догляд.

Ну а герой? Влюблён, как прежде?
(Сажайте на коня, вновь спешьте
Драгуна – тот же всё солдат
И чёрту лысому не брат.)
Губами франт коснуться рад
Изящной спинки, жаль в одежде.
В ответ – мурлыканье: «Не съешьте…»
– Есть будешь, Ксюша? – невпопад
Спросила издали мамаша. –
Там пироги, жаркое, каша…
– За всё плачу! – воскликнул франт
И оглянулся в арьергард. –
А я узнал вас, Зоя-Ксюша.
Как парню я б надрал вам уши
За ваш бездарный шпионаж!
– Звучит, как комплимент.
       – Он ваш.
– Я предпочту другой ваш опыт…
Общенье, тихое, как шёпот,
Не вдруг замедлило их путь.
– Что нужно, Зой? Кончай тянуть! –
Напор Онегина не ропот.
И не для Зои вырос «хобот».
Что делать с ряженой: турнуть
Иль демонстрировать ей холод?

У Зои вздрагивала грудь,
Но взор исполнен был ехидства.
Шпионка съёжилась чуть-чуть,
Чтоб горячо в ответ шепнуть:
– Клянусь, что ваше волокитство
Кой от кого я утаю.
Гляжу, всерьёз вы увлеклись, но
Со мной вам шанс я всё ж даю…
Онегин улыбнулся кисло,
Поняв без слов её шантаж.
– Что ж, буду рад, коль всё же дашь, –
На слове сделав ударенье,
Чтоб подчеркнуть его значенье,
И взором это подтвердив,
Он согласился вскользь, но ёмко.
Потом игриво молвил громко:
– Ты, парень, часом не ревнив?
– Стерплю, – парировала тонко
Переодетая бабёнка. –
Стерплю, коль уговор правдив.
Всё, удаляюсь, не прощаясь.
– Что тут у вас? – к ним возвращалась
Милашка, напрягая слух, –
Из-за меня вы что ли вдруг
Тут время тратите на склоки?
Мне не по нраву этот спор.
Как петушиные наскоки,
Ваш дикий смотрится раздор.
Пух, перья, вздорные упрёки
И шум – на весь аж коридор!
А ну, мужчины, примиритесь!
Из-за меня впредь не деритесь!
Настройтесь, право, на мажор.
– Внимаю вам, мой дирижёр!
Мы не соперники теперь уж, –
Франт подмигнул «парнишке». –
Веришь?
«Юнец» игриво фыркнул:
       – Уф,
Как рад я, что теперь, как братья,
Раскроем мы свои объятья!

И не успел кумир мигнуть,
Как торсом ряженую грудь
Уж ощущал, обнятый Зойкой –
Неугомонною позёркой.
Хитрюга вспыхнула, как трут,
Ещё не зная, что вдохнут,
В отместку ей, вопрос глумливый
Ей в ухо Женькины уста:
– Моя заветная мечта,
Владеть подружкой не ревнивой,
Ужель сбывается, таки?
Тогда мамашу отвлеки,
Когда мы улизнём с Катюшей.
– Это куда же?
       - Бить баклуши.
Везде рай, где не завались…
У Зои вмиг завяли уши,
Зато объятья прервались.
                  .         .         .
Дубовый стол был очень кряжист:
Не тумбы ль вместо ножек в ряд?
Такие всюду устоят.
Но ситуации всю тяжесть –
Люба им или не люба –
Незримо взяли на себя
Атланты и кариатиды –
Такая уж у них судьба.

Неравномерны аппетиты
У восседавших за столом.
«Парнишке» Зое есть не в лом
Восторженно влюблённым взором
Матрону и во флирте скором
Та подтянулась, расцвела.
В душе-то нравственность цела,
Но тело расплылось в улыбке:
Прыть ухажёра ей мила.
– Отведай, Ксюша, этой рыбки, –
Взяла она одно из блюд,
И расторопный лизоблюд,
Отреагировав, как белка,
Вскочил, мол, вот моя тарелка.

Мамаша изумлённый взор
На дочь перевела. Обжор
Маман ни в чём не ущемляла,
А дочка нынче ела мало.
– Дай, Ксюш, тарелку – подолью
Тебе я супчику немножко, –
Просила мать, черпая ложкой,
И «парень» с репликой: «Люблю
Я этот суп», – лез за добавкой.
Мать замирала над горшком
И вновь – взор к дочке: слившись с лавкой,
Та, насыщаясь пирожком,
Сидела с Женькою тишком.

С недоуменьем наблюдая
За этим цирком, наш герой
Решил, что странною игрой
Его запутает любая,
И он махнул на них рукой.

Юнцу с красою немужской
Мадам сказала:
       – Дорогой
Соседушка, я не скупая,
Но… дай утробе ты покой!
Да у тебя уже отрыжка!
Ты хват по рыбе и коврижкам –
Как всё вмещается в таком
Парнишечке то-ню-сень-ком!..

Мать подлила «юнцу» не слишком
Уж щедро супу черпаком.
Она заметила: парнишка
Ел или вяло иль с трудом.
Но каждый раз, как ненормальный,
Он ей заглядывал в глаза,
Хватал из рук.… Никак нельзя
Отшить влюблённого дурашку,
А он брал всё: суп, рыбу, кашку…

Когда Евгений под шумок
Дочь за собой не вдруг увлёк,
Ей за столом потискав ляжку,
То пропустившей уж рюмашку
Мамаше было невдомёк,
Что спелась парочка серьёзно.
       . . .
Лишь час назад ещё бесхозна,
Добыча в руки шла сама.
Влюблённый франт сходил с ума
И торопил себя нервозно.

Евгений грезил наяву.
Не веря счастью своему,
Он торопился убедиться,
Что это всё ему не снится.

«Коль с этим я повременю,
Катюша снова устранится, –
Решил герой, поймав «синицу». –
Тогда себя я прокляну.
В ней пробудить хочу блудницу –
В глубь её сути загляну».
– Пора нам иль уединиться, –
Он убеждал, – иль подчиниться
Твоей маман в её плену.
Пусть не поставлю ей в вину,
Но лишь бы мать твоя свинью
Не подложила. Чай, браниться
Она – большая мастерица?

Держись меня, а я сверну
На сеновал – вдруг пригодится?
Напомнить я не премину,
Что времени у нас нимало,
Однако путь до сеновала
Его досадно сократит.

Надежда вся на аппетит
Застолью преданной мамаши.
Пусть ест и в жизнь мы воплотим
Любые все желанья наши, –
Жизнь обещая сделать краше,
Герой имел в виду интим.

Стремилась пара в юном раже
К тому, чего мы все хотим.
Настрой любви необратим,
А поиск места был нетруден,
Ведь разомлевший, словно трутень,
И вечно сонный сеновал
Манил гостей – душист, уютен.
Запасом пусть не баловал
(Пора косить лишь приближалась),
Но царство неги отражалось
В глазах устроивших привал.

Дорожный плащ стал первым членом,
В контакт вошедшим с мягким сеном.
Подол красавице задрав,
Дух сеновала в действе смелом
Ей диктовал свой плотский нрав.

Герой, вчерашнее поправ,
Впитал, все чувства обнаживши,
И аромат умерших трав,
И аромат Любви ожившей.

Гроза, гулявшая над крышей,
Сюда не сунется со зла.
Здесь мир любовного узла
Вознёсся к райскому досугу.
(А мыши? Стихла их возня –
О них ни слуху и ни духу.)

Влюблённым, то бишь их досугу,
Амур подладил свой аванс.

Взаимный первый реверанс
Их чувств и ласк вогнал их в транс.
Их близость фору даст недугу
Любви под чувственный баланс.
В полёте по второму кругу
Блаженства, пользуя подругу,
Он понял, переживши транс:
Не канул в Лету редкий шанс.

Но франт не внёс себе в заслугу
Их восхитительный альянс,
Когда с восторгом и испугом
Ему подруга отдалась.
       * * *
Матрона и юнец пригожий
Делили стол в день непогожий
Вдвоём. Юнца хоть выдворяй,
Но не отстанет он, похоже.
Заговорила дама строже:
– Остынь, Господь нас покарай!
Ты прямо лезешь вон из кожи,
Чтоб угодить мне через край.
Сходи, обжора, погуляй!
– Мерси, сударыня, я всё же
Останусь. Мне тут с вами – рай!
– Меня довёл уже до дрожи!
Вот аппетит у молодёжи!
Пойди, голубчик, растрясись,
Иль лопнут на тебе одёжи!
– Я не покину вас. Мерси-с.
– Я предпочла б, чтоб, как Нарцисс,
Ты любовался сам собою,
А не моею сединою.
А чем же дочь моя плоха
Тебе, с позиций жениха?
Мы с ней во многом так похожи!
Хотя одна из нас моложе.
– Но в ней нет зрелости штриха.
– Уж лучше б шёл ты от греха,
Ведь не железная я всё же:
Того гляди, растаю. Боже,
Угомони ты петуха!
Не знает он, как я лиха,
Хоть и на курицу похожа.
Ну, как с моей поблекшей кожей
Мне очаровывать? Ха-ха!
– Не наговаривайте, право!
Достойных вас мужчин орава
Мне представляется легко.
Они-то, к счастью, далеко,
А я – ваш близкий обожатель.
Да мне одних рукопожатий
От вас достаточно. Я – тень.
Я – ваш бесплотный провожатый.
– Ты – обольстительный шатен!
Ну, вот что, юный мой глашатай
Весны, любви и прочих тем,
Сыщи мне дочь! Её я что-то
Не вижу.… Вот ещё забота –
За взрослой дочкою следить!
Не дай Бог, вышла за ворота –
Себя недолго простудить!
Сколь хочешь, можно побродить.
А впрочем, оставайся, ладно.
Мне что-то стало тут прохладно.
Наверно, дует от двери.
Ну, что так смотришь плотоядно?
Я тоже, знаешь ли, всеядна
Бывала смолоду в Твери.
Сядь ближе, коль тебе приятно,
И мне, что хочешь, говори…
Продолжу как твой покровитель
Я там, где ты начнёшь шаля.
– Мадам, я – верный исполнитель
Распоряжений ваших. Я
Уже бегу на поиск дочки.
Сыщу её без проволочки –
Сыщу и нашего щегла…
– Ну вот! Лишь сели в уголочке,
Чтоб речь вести, как ангелочки,
Я удержать и не смогла –
Сама себе, как отрубила…
       . . .
«Ну, пронесло, а то чуть было
Не провалилась со стыда!
Да, с ролью я перечудила,
И в горле уж стоит еда», –
Перекрестилась с облегченьем
За дверью Зоя, вся в поту.
Прикрывшись данным порученьем,
Она с притворным огорченьем
Ретировалась, мол, пойду
Дочь разыщу и в свете молний
К вам притащу без церемоний.
А если спутник наш, урод,
Подбил, мол, дочку на гулянье,
Я им устрою укорот…
       
Согнуло Зою в рог бараний –
Ей пищевод тревожил «крот».
В мало комфортном состоянье,
Как после свадьбы у Маланьи,
Не волновал её Эрот.
Она, вложив два пальца в рот,
Не привлекла к себе вниманье –
Процесс пошёл под шум грозы,
Да и срыгнула не возы…

Взор Зои снова стал ревнивым
И всё вокруг насквозь пронзал,
Горя огнём нетерпеливым.

       * * *
Евгений сделался сонливым,
Поскольку долго не слезал
Он с сеновала, где сказал:
– Ты, Катя, сделала счастливым
Меня, когда уж и не ждал…
– К нам было лез наш кучер Ждан,
Но смылся с видом он стыдливым…
– Хотя союзу счастья с дивом
Не помешал бы морсу жбан,
Я обойдусь небесным сливом.
– Дождь в крышу бьёт, как в барабан,
А у меня в душе как будто
Поёт хор ангелов. Не вздута
От поцелуев, глянь, губа?
Мать всё поймёт, чай, не глупа…
– Да в полутьме едва ли зорко
Она посмотрит. Фантазёрка
Ты у меня. Смешно до слёз.
Мне б кое-что спросить всерьёз…
Катюша, а меня, хоть сколько,
Ты помнишь?
       – Ты – мой принц из грёз,
Спаситель от невзгод. Вот только…
Сам в западню меня завёз.
Коль провинился, соизволь-ка
Теперь, как честный человек,
Чтоб образ принца не поблек,
Заслать сватов.
       – Но я – абрек
И мне давно уже понятно:
Без похищений скучен век.
Шучу. Беру слова обратно.
Однако ты невероятно,
Катюш, забывчива.
– Но что
Должна я помнить?
       – Ну, и ладно.
Оно и к лучшему. Зато
Теперь мне стало как-то легче.
– А свадьба? Свадьба недалече!
– Предела нету чудесам!
Хоть откровенен я не дюже,
Бог мне свидетель, я и сам
Мечтал посвататься к Катюше.
Так что, Кать, засылать сватов?
Чего молчишь? Ведь я готов.

Мне романтичней на пленэре
Оповестить об этом мать?
Скорей бы солнце уж поймать!
Ой, как глаза-то потускнели!
Как эту грусть, Кать, понимать?

Промямлив что-то еле-еле,
Подружка предпочла замять
Нелепо начатую тему.
Ей нечем было козырять,
Зато хотелось лезть на стену
И от отчаянья стенать.
       . . .
Подслушать что-то – шанс не редок,
И смыслу некоторых реплик
Значенье Зоя придала,
Покуда парочку ждала
Тактично возле сеновала.
А поняла она немало.

Герой не вникнул в женский бред
И, несмотря на пиетет,
В тот миг совсем уж было вздумал
Трясти подружку на предмет
Её таинственных раздумий,
Как вдруг в дверях стал ярче свет,
И вновь в игру вступила Зоя.
Лишённой полного обзора,
Ей не хотелось к ним влезать,
Но сходу было что сказать:
– Друзья, без вас мне скучно стало.
Вы здесь, а вас маман искала:
«Где дочь моя, где моя дочь»!?
Не бойтесь, я пришёл помочь.
Ой, как же тут темно! О Боже!..
Вам, сударь, я скажу попозже.
Речь об «инкогнито» пойдёт.
Коль вас вопрос ещё грызёт,
Дождитесь здесь меня, дождитесь,
Сидите и не суетитесь…
       . . .
«Юнец» вёл дочь к её мамаше,
Но шаг замедлен был на марше,
А с поворотом к тупику
Осталось лишь кричать «ку-ку!»

Опять темно, опять безлюдно.
Дочь поступила безрассудно.
Её прошиб холодный пот.
Юнец – наглец, понять нетрудно.
Сейчас к стене её припрёт!
И смотрит, смотрит, живоглот,
Он на неё, как на сметану
Оголодавший дерзкий кот.

– Готов, мадам, большую тайну
Я вам открыть, но не за так.
Поговорим здесь, на задах
Подворья. Только не орите.
– Подальше руки уберите!
Быть может, тоже о сватах
Заговорить со мной хотите?
Бесцеремонный, наглый плут!
Вы прежде всё же домогаться
Меня решили прямо тут?
– Мадам, не надо опускаться
До предрассудков. Я завёл
Сюда вас вовсе не за этим.
Ужель совсем вам незаметен
Мой безобидный облик, пол?
– Для вас самих вы безобидны.
Со стороны ж – все были видны
Повадки ваши за столом,
Где наносили вы урон
Моей маман, её покою.
Вы волочились! Но такое
Впервые с ней за много лет
Дерзнул проделать юный шкет!
– Что я такого сделал?! Мелочь!
К тому ж сейчас не обо мне речь.
О вашем принце и о вас.
– Что, тоже мелок? Долговяз?
– Вам, Ксюша, будет не до шуток.
Для вас исход событий жуток…
– Меня вам, судя по всему,
Не отличить от проституток!
– Евгений вас зовёт Катюшей.
Ведь вам понятно, почему?
– Вот вы о чём. Не будь я Ксюшей,
Его б поправила с утра.
Увы. Понятно, что сестра,
Моя сестрица, им любима.
Когда б не так, возможно б, мимо
Меня прошёл, не полюбив…
       * * *
Встреч солнцу – говорит нам миф –
Икар летел, нетерпелив –
Сам себе конь и сам повозка…

Едва лишь перья опалив,
Ещё смотрелись крылья броско,
Но для расплавленного воска
Само крыло – отживший миг…

Пример для Ксюши, этот миф
В её судьбе мог проявиться.
Её настрой переломив,
Переодетая девица
Могла её предостеречь,
От ломки крылья ей сберечь.
       * * *
Жаль, сеновал в час откровений
С исповедальней не сравнить.
Чем откровенней был Евгений,
Тем больше был предлог юлить
У Зои в ходе их беседы.
Не предлагал он ей интим,
А ей хотелось:
       – Ну, взбодрим
Себя мы всё ж?! Ты не один!
С тобой мы оба – непоседы.
Мне жить без ласки, как без снеди.
Жаль, что не мой ты паладин.
Сдаётся мне, что мы сидим
Сейчас на сене, как собаки.
Нет, я-то, коль попросят, дам!
В чём дело?! Речь же не о браке!
– Я понимаю. Но двух дам
Мне нынче будет многовато.
Предпочитаю по частям.
Тем паче, я одну из дам
Уже, или почти, сосватал…
– Я так кругла, что мой экватор
Ты не берёшься охватить?!
Да обними хотя б, коль прыть
Ты всю растратил накануне!
Давай, чтоб больше не дурить,
Хотя б начнём.
       – Зачем же втуне?
– Расположение планет
Для нас вполне благоприятно.
На сене было бы занятно…
– Постой…
       – В ногах-то правды нет.
Что зря стоим и тратим время?!
Коль мне доверишь свой предмет,
Берусь сама добыть я семя.
– Ты, словно хрен мужской, тверда,
Но мне сейчас не до тебя.
– А у меня, мой милый Женя,
То дрожь, то головокруженье,
То полны неги… все места.
Ты сам сулил мне утешенье
И у меня ведь неспроста
В нём нынче острая нужда.
В твоё не верю истощенье.
Ведь ты достоин восхищенья?
Коль «нет» не слышу, то уж «да».
– Ну, если так тебе неймётся,
Уж «да» всё ж лучше, чем вражда.
Мне ничего не остаётся,
Как ублажать всех, где придётся.
Не зря ж тебя я тут прождал.
Никто с таким огнём во взгляде
Ещё досель не убеждал
Меня с настойчивостью ****и.
– Ты не останешься в накладе.
Я буду так тебя любить,
Что даже ласки некой Кати
Надолго сможешь позабыть!
С тобой я буду ненасытна!
Ну, так признайся, дорогой:
Передо мной тебе не стыдно
Бессильным выглядеть брюзгой?!
Герой хоть с ведьмой переспит, но
Ему досадно и обидно
Лечь с Зойкой, с плоскою доской.
Ну, всё равно, что наступить на…
На… своих чувств мужских мозоль!

Евгений, интриган учёный,
Смотрел на всё сквозь юмор чёрный.
Сколь не слюнявь, сколь не мусоль,
Вдуть надо ей, как наречённой!
Вздохнув украдкой обречённо,
Себя вручив ей, как хлеб-соль,
Он опрокинулся с ленцой,
За неимением кровати,
На спину там же, где был с Катей.
Люби он Катю хоть сто лет,
А мимо Зойки ходу нет.
Греховной связи соискатель,
Начхав на свой авторитет,
Доверил сену свой хребет.
При всём при том он ироничен
Гораздо больше, чем циничен.
В душе ему не хоть бы хны.
Кому-нибудь со стороны,
По меньшей мере, было б странно
Узреть, как некий мальчик рьяно
Стал раздеваться перед ним
И поцелуем затяжным
Прилип к мужчине, даже прежде,
Чем дал отставку всей одежде.
       . . .
Мать видит дочку под углом
Того, накормлена ли дочка.
Хоть обе крутят подолом,
Цыплёнок слушается квочку.

Вновь получила за столом –
Не всё ж мечтать об Аполлонах –
Дочь рыбу, супницу, половник.
Мать встала со словами: «Ну,
Пойду, однако ж, я взгляну,
Куда девался мой поклонник».

Свободна, но во власти грёз,
Мадам пошла решать вопрос.
В душе матрона уповала,
Что лип к ней юноша всерьёз.
Мир ей казался садом роз.

Когда под кровом сеновала
Она в душе скомпоновала
Все чувства, исключая гнев,
В тот миг, себя почти раздев,
Лежала пара, как в постели,
И целовалась. Моветон:
«Юнец» был узнан в верхнем теле!
Из искушенных всех матрон
Мать знала жизнь во всех примерах
И знала меру даже в мерах.

Взглянув с одной лишь из сторон,
Она решила, что патрон
Клиента выбрал из умелых,
Что шкет и тут был недурён,
Хоть и плечами обделён:
«А он и средь излишне смелых
Не затерялся б, Купидон.
Бесспорно западает он
На нас, на опытных и зрелых –
Мужчин ли, баб ли, всё равно.
Каков кобель! Не мудрено:
От воздержания со мною
Плоть потянуло на иное,
Но безотказное зато.
А я вот даже и за сто
Прелестниц, по простой причине,
Не разменяла бы мужчину!
Чтоб так, как эти… ни за что!
Хоть, может, надо для почину?»
Кощунства помыслов стыдясь,
Мадам немедленно решила:
«Мне ни к чему вся эта грязь.
Всю жизнь достойно я грешила.
Чёрт с ними! Или в них? Ха-ха!
Уйду подальше от греха.
Судить юнца мне не пристало.
Коль я – кумир, как с пьедестала
Слезть без ступенек и перил?»
       . . .
Сомненье тут меня достало,
А там ли паузу я вбил?
Я – автор, но ведь не дебил.
Ужель про Ревность я забыл?!
Чтоб та и должного оскала
Не предъявила?! Где ж тут быль?!
       . . .
Мадам обиды не спускала.
И жизнь мозги ей полоскала,
И бывший муж её, упырь.

Вдохнув былых симпатий пыль,
Мать компромиссов не искала
И показала весь свой пыл,
Когда герою отказала
В том, чтоб он спутником их был.

Всё! Отказала, запретила
Без долгих поисков мотива.
Мол, Петербург не за горой,
Вот и расстанемся учтиво…

В недоумении герой
Искал ответа: что за диво? –
Глаза Катюша отводила,
Взор пряча явно от него!
Уж не случилось ли чего?
       . . .
Евгений понял, как чревато
Считать, что счастлива судьба:
«Пора мне, в роли экспоната
В музей домашний взяв себя,
Найти покой в нём навсегда».
Онегин после променада
Хлебнув спиртного, до упада
Пел под гитарную игру.
Он пел, где надо и не надо,
Романсы с огоньком бравады
И думал: «Что ж я так ору?»
       . . .
Не вдруг Онегину приснилось,
Что он проснулся поутру
На сеновале, и лучилось
Сквозь двери солнце. По двору
С елейным голосом Катюши
К нему шёл кто-то. «Век бы слушал»! –
Сомлел он сразу, ну а в дверь –
Впрямь Катя!
       – Сударь, поживей
Вставайте! Выезжаем скоро! –
И нет ни ласки, ни укора
В нейтральном голосе её. –
Как вам на сене тут житьё?
Почти уж сутки тут проспали.
Вас до поры будить не стали.
Видать, сон крепок от травы.
– Позвольте, Катенька, а вы?..
– Мы, сударь, с маменькой дневали
И с ней же в доме ночевали.
– Нет, всё ж признайтесь! Се ля ви!
Вы разве тут на сеновале
Со мною не были? Вчера ли
Иль уж сегодня? Не пойму…
– Шутник вы, сударь!
       – Ну и ну!
Выходит, что вы мне приснились?!
Я тем обязан только сну,
Что с вами вместе мы резвились?
– Ого! И дерзкий же язык
У вас, несносный озорник!
Дерзите так наверно с каждой?
Ну, и держитесь лишь за них!
Ловите яблоко пока что!..

Онегин дёрнулся и вмиг
Проснулся. Ну, а с сонных глаз-то
Опять к подушке он приник.
Когда Онегина к обеду
Всё ж разбудил слуга старик,
Со сна цеплялся Женька к деду:
– А Катя где?
– Вот вам парик
Ваш длинный. В зеркало-то гляньте!
Вы в парике не хуже Кати.
Жаль только, волос не кудряв…

Герой растерян. Вот те нате!
Уж не понять, где сон, где явь.
Сейчас-то он в своей кровати,
А был ли явно сеновал
И та, с которой изливал
Он свой восторг в любви взаимной?
Так он – счастливчик, иль наивный
Владелец призрачных надежд?
Однако, Катиных одежд
Он аромат запомнил явно.

Что ж было-то? Ужель бесславно
Прошёл и тот день? Запах трав
Ему не снился – это точно!
Парадом грёз он сыт побочно.
А море грога взял он вплавь?
Но как похоже всё на явь!
Вчера он выпил явно много –
Бутыль вина и чашу грога –
А нынче – Господи направь! –
Не различить, где сон, где явь.

Час выбираться из кровати,
Трезветь, трезветь и ехать к Кате,
Там – окончательно трезветь
И с явью сон не путать впредь.

Герой на зеркало в обиде.
Нельзя, коль трезво посмотреть,
Нигде в таком являться виде.

И пропадают ни за грош
Былой весёлости останки.
Коль от вина отрады ждёшь,
Тоска усилится от пьянки.
В башке смешались грёзы, бред.
В постели что-то не лежится.
В воде залива освежиться
Герою взбрендило в обед.

Хлебнув из Финского залива,
Купальщик понял прозорливо:
«Зря с совестью на компромисс
Пойти пытаюсь я досрочно.
Убог мой праведный каприз.
Не стану праведником точно.
Моя натура правомочна
От жизни взять и кус, и приз.
Жизнь хороша и в шторм, и в бриз.
И в обещаниях небрежна,
И в проявлениях безбрежна.
А наша плоть не мишура.
Коль у хозяина хандра,
Жизнь уда чахнет неизбежно.
Жизнь удаётся безмятежно
И всё берётся на ура,
Когда мозги без заморочек
И не сидит в них ангелочек».

Онегин вновь повеселел.
Не женских ли повесе тел
Пообещал Амур лукаво?
Любовь, конечно же, отрава,
Но есть противоядий тьма
В лице бабёнок без ума.

       * * *
Заинтригованной подруге
Обещан Зоей был отчёт.
Коварство Зои, хитрой шлюхи,
Ей не известно, ну и чёрт
Лишь знает, выплывет ли правда!

– Ах, Зоя, как тебе я рада!
Поведай, что за миражи
Родились из твоей затеи?
Достигла ли ты, Зоя, цели?
Во всей интриге-то, скажи,
Есть ли хоть доля панацеи
От беспокойства моего?
Как вёл себя с сестрой он в деле?
Меня страшит само ярмо
Возможной ревности. В итоге,
От их знакомства я в тревоге.
Ну, как ему моя родня?
С каким ты выводом вернулась?
– Поверь, что и при свете дня
Ему б ты сразу приглянулась:
Он бы и днём лишился сна.
– С чего ж тогда сестра грустна?
– Я ей внушила, что Евгений
Неисправимый ловелас.
Им ворковать с глазу на глаз
Не дав, я в глубь их настроений
Хандру вносила им не раз.
Лишь я виновна в их разладе.
Остался при таком раскладе
Месье, как прежде, при своих
Неутолённых интересах,
Ведь я твоей сестрице вмиг
Напела о его метрессах.
Привыкший к штурму напрямик,
Он изменил себе и сник.
Не смог её переупрямить
И сам себя забыл, блажит…
 – Сам от себя не убежит:
Я освежу бедняге память!
       * * *
Коль тело пьянкой испоганить,
Залив неплохо освежит:
И в целом и, конкретно, память.
Глядь, на ловца и зверь бежит!
Вот Софья – Катина подружка.
А кто в коляске рядом с ней?
Да вот и, собственно, Катюшка!
«А ну, дружок, на всё забей,
Кобылу – вскачь, гони за ними!
Сегодня щедрый я ездок»! –
Онегин, в духе пантомимы,
Просился к дамам на порог,
Вслед им сигналы посылая.
Их лошадь, ходу не сбавляя,
Неслась и корм ей не в упрёк!
Толпою кучер пренебрёг,
Ну а толпа-то не в восторге.
Народ сплотился и в итоге
Герой в досаде: «Упустил»!
«Ты, барин, нас под монастырь
Чуть не упёк своею спешкой! –
Извозчик зол. – Ещё б промешкай
Я чуть и всех бы подавил»!

Тут случай снова удивил:
Навстречу к ним из переулка –
Вновь Катя, но одна, пешком.
Поодаль меленьким шажком
Сквозь толчею за нею юрко
Мать пробиралась, приотстав.
«Эх, хороша твоя Каурка,
Да Божий мне велит устав
Пешком ходить. Бери хоть штраф,
Иль чаевые, – молвил Женька, –
А мне б ногами хорошенько
Тут прогуляться. Ну, прощай»!

Извозчик сдёрнул, взяв на чай,
А Женька двинулся к Катюше,
Поджав на всякий случай уши.
Не ожидал сейчас и тут
Он встретить Катю, только вот ведь
Сама сюда изволит топать:
«Как умудрилась в пять минут
Она сменить зачем-то шляпку?
И как Катюшу кучер-плут
Перевезти успел сквозь давку
Совсем в другое место? Как? –
У Женьки в мыслях кавардак. –
Кобыла ль, жеребец иль мерин
У Кати, но галоп иль рысь –
Ничто в толпе, где темп утерян…»

– Катюша, здравствуй! Я уверен,
Ты не приснилась мне надысь.
– Вы сумасшедший, сударь? Кто вы?
– Я понимаю, мать готова
Нас разлучить в любой момент…
– Так вы не матери агент?
Она следить за мной грозилась.
Но кто вы?
       – Значит, всё приснилось…
Иль сумасшедший я и впрямь.
Ты чем-то вновь переменилась.
Покоя нет твоим кудрям:
То разовьёшь, то вновь завьёшь их…

«Пора идти мне к докторам, –
Подумал он. – Иль пьян я в хлам?»
Из истуканов, в землю вросших,
Он был бы первый истукан.
А мать с Катюшей – по бокам
И обе дамы очень строги.
– Опять вы на моей дороге! –
Мать наконец раскрыла рот. –
Вы – мужелов и сумасброд!
Рука чтоб ваша не касалась
Моей семьи! – вошла мать в раж.
Её шипенье показалось
Герою громогласным аж,
Причём в сомнительной рекламе.

Дочь развела в сердцах руками:
– Вот и пойми таких мамаш,
Чьи лица – поле для гримас!
Маман, с чего это вы злитесь?
Вы ж только бабников боитесь
Из всех, кто трётся возле нас.
Месье же – просто ненормальный
С ориентацией скандальной.
Выходит, он не ловелас.
– Он положил на Ксюшу глаз.

Онегин, оправданья ради,
Встрял, нарушая этикет:
– На слухи времени не тратьте!
Мне до неё и дела нет!
Она-то не мужчина, кстати.
А вы, что спереди, что сзади,
Невесть что высмотрели в ней?!
Мой срок общенья с ней длинней,
Чем ваш с ней скромный час застолья.
– Да что вы мелете пустое?! –
Взглянула мать из-под бровей. –
Пойдём, Катюш! Месье Онегин –
Довольно странный экземпляр.
Ему, как и его коллегам,
Даст кров один стационар
С известной долей привилегий.
– Я не ослышалась? «Онегин»
Сказали вы? При чём тут вдруг?
– Мы ж разговариваем с неким
Онегиным. Его недуг –
Едва ли повод для знакомства,
Но вы ж знакомы. Общий круг?
Не дай Бог, от него потомство
Вдруг кому-либо заиметь!
С ним больше не общайся впредь,
Пусть даже временно затменье.

Глубокий след недоуменья
Возник у Кати на челе:
– Онегин – вы?!
 – В моём котле,
Пусть даже мыслям там и тесно,
Всё ж для безумства нету места.
И пью я лишь аперитив.
Ты – без пяти минут невеста.
С тобой предельно я правдив.
Мамаша подскочила с места:
– Что-что? Чья, Катя, ты невеста?
На что месье тут, отчудив,
Нам намекает, интересно?
– Уж это с Катей нам известно, –
Франт подмигнул ей и опять
Катюша в трансе:
       – Мать небесна!
А ваше имя?! Как вас звать?!
– Евгений. Что с тобою, Кать?
– Что у меня?! Вопросов бездна
К вам у меня, ведь если честно,
То я вас вижу в первый раз!
– Катюша! Ну, уж это слишком!
Впервой свела нас в парке мышка.
– Да, верно… это были вы.
– Была та глупая интрижка
Тебе не в радость. Се ля ви!

Мамаша, выходя из комы,
Смогла хоть что-то уловить:
– Так, значит, всё же вы знакомы!
– Меня хотите затравить
Иль кто-то вытравил в вас память.
Дела нерадостные. Да-а, мать,
Не тянет вас мне тёщей стать.

Катюша вставила в запарке:
– Маман, представьте, этот тать
Давил мышей недавно в парке.
Как не вмешаться! То да сё,
Я заступилась. Вот и всё!

Мать зашипела вновь, как шкварки:
– Да, впечатления столь ярки,
У вас, небось, от игрищ в парке,
Что закрутилось колесо
У вашей мельницы дебильной
Так, что влетает в очи пыль мне!
Усвой, что матери в глаза
В серьёзном пыль пускать нельзя!
Итак, вы с ним знакомы всё же.
– Ещё не значит, что друзья!..
– Теперь он, милостью-то Божьей,
Тебе не просто так прохожий,
Иль даже просто, но давно.
Он рад, тебя увидев, но…
Его ты далее прихожей
В дом не допустишь, всё равно.
Как же всё было-то оно,
Хочу понять, хоть мудрено…
Ну, пусть он тать, хоть и пригожий.
Настырный, но не толстокожий.
Ты, в свою очередь-то, тоже
Не бессловесное бревно…
Язык твой, как… веретено.
Клонюсь я к истине расхожей.
Пускай бодались в день погожий,
Перебродили, как вино…
Мне непонятно лишь одно:
Коль вы чужие всё равно,
С чего ж из кожи вон полез-то
Он врать, что ты его невеста?!
Что, как воды набрали в рот?
Уж так ли вы непогрешимы?

Не удержавшись от острот,
Франт хмыкнул:
       – С кривдами большими
Мы с Катей врём наоборот:
Раскрыть вам правду не спешим мы.
– Маман, не слушайте! Он врёт!
– Я то и говорю! Врём оба!
Мадам раскрыла шире рот:
– Да что ж такое-то! Стыдоба
На наши головы! Катюш!
Быть может, он – уже твой муж?!
Франт хмыкнул:
       – И любим, к тому ж.
Со мною как ведь – лишь чихну раз,
Мне тьма поклонниц: «Будь здоров!»
И под лечебницу свой кров
Сдают мне…
 – Дочка, ты рехнулась?!
– Ну, сударь!!! – Катя задохнулась. –
Что за намёки?! Что за тон?!
– Был вынужден дерзить. Пардон.
Влюблённый, значит, уязвимый,
С обычным несопоставимый.
А ваша мать не Купидон,
А прямо прокурор какой-то!
Будь у меня сейчас икота,
Вмиг от испуга бы прошла.
– Нет, это я от вас чего-то
Вся на мурашки изошла.
Переживаю я за дочку,
А вы сегодня по глоточку
Всю кровь попьёте из меня,
Себя при этом правым мня!
Пора на этом ставить точку!
Вы не годитесь мне в зятья!
Какой-то бред, галиматья
От вас исходит без просвета!
– А в вас, отвечу я на это,
Нет материнского чутья!
Мы любим с Катей позитивно
Друг друга страстно и взаимно!
– Не набивайтесь мне в зятья!
Разоблачу и без чутья
Безумца в вас иль лицемера!
– Страсть так огромна, что размера
Её не знаем до сих пор.
Давно Катюша покраснела:
– Уж это, сударь, перебор!
Нет мочи слушать этот вздор! –
Потом внезапно побледнела.
Глаза в глаза она в упор
Пытливо всматривалась в Женю,
Как бы избрав его мишенью
Для молний из своих очей.
Однако Женя, уж чей-чей,
А Катин взор ловил с любовью.
При этом не повёл ни бровью,
Ни хоть одной из видных жил.
На взлёте пылких чувств был Женя.
Ни чувства страха, ни смущенья
Пред дамой он не обнажил.
Их просто не было – откуда!..
А Кате впрямь вдруг стало худо:
– Кто вам сказал, кто вам внушил, –
С усильем Катя процедила
И первой очи опустила –
Он это сделать не спешил, –
Что я… что мы… ну, отвечайте!
Давайте уж разоблачайте…
Кто поспособствовал вам в том,
Что так уверены вы…
       – В чём?
– Во мне… и в нашей общей… страсти.
– О, как безумно горячо
Меня влечёшь, как в первый раз ты!
– А вы меня смущать горазды!
И вообще, о чём тут речь?!
Что было целью наших встреч?
И были ль эти встречи часты?
Ужель, по-вашему, с весны
Теряем стыд и совесть мы?!

Мамаша вышла из терпенья:
– Нельзя ли, дочь, без дураков?!
Не привноси в вопросы рвенья!
Не снисходи до пустяков!
Да кто он, собственно, таков,
Чтоб с ним пускаться в откровенья?!
Матрона без обиняков
Спросила в тоне раздраженья
Обескураженного Женю. –
Месье утешиться готов
Без нас где-либо в отдаленье?
– Мадам, что может мне помочь,
Коль мне нужна лишь ваша дочь? –
Онегин сделал ударенье
На слове «ваша», чтоб найти
В глазах и мимике Кати
Опять следы преодоленья
Каких-то страхов. Бойкий Женя
Намерен был не отступать,
А Катя сдерживала мать:
– Ах, мама, всё, что он имеет,
В виду…
       – Да чепуху он мелет!
– …Мне важно знать.
       – Да неужель!
Беги-ка, дочь, скорей отсель!
Как кавалер месье, без спору,
Забавен, судя по всему,
Но… или слаб он по уму,
Иль привирает без разбору,
Уподобляясь наглецу.

Контроль утратив над гортанью,
Невольно франт прибег к молчанью.
Эх, дать бы выход хоть словцу!
Призвав всё самообладанье
И ровный цвет вернув лицу,
Катюша, франту на прощанье
Послав во взоре обещанье,
Раскрылась, откровенью в тон,
Как соблазнительный бутон.

Был взор тот адекватен взору,
Который прежде наповал
Героя клал на сеновал.

Вновь страсть подвергнута измору.
Нет оправданья разговору,
Который всё запутал враз
Нелепостью бессвязных фраз.

Теряя нить соображенья
Отнюдь уже не в первый раз,
Герой наш главный, то бишь Женя,
Дошёл до головокруженья –
Мир приобрёл чудной окрас.
К работе собственных же глаз
Доверие утратил Женя.

В честь Кати, этою порой
Пускал Онегин дважды слюни,
Что было случая игрой.
       . . .
А вот и, ладя те же струны,
Затмил гуляк столичных рой,
Как есть, участник наш второй
Был отгорожен от фортуны
Он без героя мишурой,
Но был намерен, хоть и втуне,
Запретный плод съесть с кожурой.

Вдруг экипаж, что накануне
На Невском высмотрел герой,
Привлёк и Ржевского. Настрой
Поручика без промедленья
Его глазам прибавил зренья,
Ногам же – долю ускоренья.
Реализуя свою блажь,
Гусар запрыгнул в экипаж.

– Ага! Знакомые всё лица!
Уж я у ног прекрасных дам.
– Поручик, в свете небылицы,
Цель ваша выше. Она там,
Где половина всей столицы
Вас предпочла б другим гостям, –
Съязвила тут же Зоя-Ксюша.
– Привык внимать я тем устам,
Что дополняют женский стан
И чей призыв всегда не скушен, –
Сыскал поручик каламбур
Из своего репертуара,
Склоняясь к духу будуара.
– В вас красота, шарм и гламур.
Да не оставит вас Амур! –
Поворотился он к соседке. –
Жаль, наши встречи стали редки.
Осмелюсь я напомнить вам,
Что друг мой выбрал из всех дам
Вас по любви большой и страстной.
Не оставайтесь же безгласной!
Ответьте тем же чувством, чтоб
Не загонять страдальца в гроб!
Да! Будьте ж женщиной! Развейтесь!
А вы тут, Зоя, зря не смейтесь!
Не ухмыляйтесь, говорю!
Страдает друг! Я не острю!
Молю виновницу страданий
Не гнать в пучину испытаний
Беднягу – любит он всерьёз!

В глазах «виновницы» вопрос
Придал им форму изумленья:
– Я и ваш друг?! Спаси Христос!
Тут явно недоразуменье!
Поручик с долей подозренья
Смотрел в наивные глаза…

В молчанье хмуром вылезал
Спустя минуту он наружу.
Чью-чью, а женскую-то душу
Понять иль сложно, иль нельзя.
Мужская горькая стезя,
Как роковая неизбежность,
Как в Божьих замыслах небрежность,
Мужчин ведёт не под подол,
А в женских странностей котёл.

Поручик искренне расстроен –
Он солидарен был с героем:
«М-да, перспектива не светла.
Опять я выбит из седла
Провалом миссии в два счёта.
Всё прахом. Протеже мой что-то
Везуч на гарбуз. Да все два –
Сюрприз для чувственного мота.
Ах, эта Катя! Как всегда,
Не пожелала даже слышать
О Джордже, предпочла мурыжить
Отказом. Яростный отказ
Меня и то уже потряс.
Пренебрежение грузином,
Которым я горжусь, как сыном,
Ей не сойдёт так просто с рук.
Ведь рубит под собою сук!
Никто ж её так не полюбит,
Как Женька, а она, знай, рубит!
И столько в ней упорства враз,
Что не берёт дурёху усталь!
Да, с виду – баба, но не пусто ль
В ней место, что так манит нас?
Чтоб в безнадёге не погряз
Дружок, а это неизбежно,
Придумать надо что-то спешно»…

       * * *
Поди туда, поди сюда
И убедись, что есть, конечно,
На свете счастье завсегда,
Но ведь оно недолговечно.

Нерукотворно, как судьба,
В жизнь Катерины вторглось горе.
Вкусив заветно-дорогое,
Замужней став едва-едва,
Вот уж для всех она – вдова,
Хоть до конца ещё в такое
Сама поверить не могла.

Постель от слёз была мокра
Довольно часто у бедняжки.
Осталось поле без распашки.
Внушала совесть: не греши –
Но в потаённые кармашки
Не примирившейся души
Пролезли быстро, без затяжки,
Уж очень грешные мечты.
В глазах, попробуй, их прочти!
Лик – маска святости и скорби.
Две женщины в Катюше – обе
Несли отвратный крест вдовы
И береглись людской молвы.

       * * *
Поручик Ржевский был природным
Гусаром: ушлым, сумасбродным.
Своей планидою гордясь,
Он редко падал мордой в грязь.

Однажды, будучи свободным
От посягательств на него,
Хотел довериться он сводням,
Но не успел, скорей всего.
Легко он шёл на прегрешенья,
Решая, с кем на раз возлечь.
Да, он был мэтром завершенья
На свой манер коротких встреч.

Когда бывал со Ржевским связан
Очередной скандальный бум,
То люди вновь его проказам
Давали, не моргнув и глазом,
Ярлык «удачливый ****ун,
По части баб врождённый ум».
       . . .
Графине N, прошу прощенья,
К оргазму доступ стал закрыт.
И муж, и новый фаворит
Лечили жертву пресыщенья,
А проку чуть – мадам хандрит.
С досады плакала навзрыд
Она без доли утешенья.
Былой пикантности сношенья
Уж нет и счастья вкус забыт.

В сердцах и граф не ест, не спит,
Слезинку смахивая с ока.
Тут не до мыслей о высоком –
Была проблема бы снята!
Муж мог лишиться ненароком
Остатков чести и стыда –
Неврастения бабья боком
Мужьям выходит завсегда,
Ведь это – общая беда.
Пусть выход был ещё не ясен,
Идти на жертвы был согласен
Граф сам. Готов в бесчестье влезть,
Да хоть совсем утратить честь,
Став рогоносцем, лишь бы жёнке
Похорошело б где в сторонке.
Чем услужить, не знал уж граф,
Заочно честь свою поправ.

Хоть и в свои залез он сани,
Стремясь постичь любимой нрав,
А всё ж, как знаем мы и сами,
Мужья не зря слывут ослами.
По-графски был широким жест:
Готов муж несть рога, как крест.

Пусть и не шла в обидном плане
Речь об измене и обмане,
А всё ж для психики – сюрприз.
В жене запросов – как в гурмане.
Её немыслимый каприз
Нашёл у мужа пониманье.
Граф дал своё согласье из
Простого чувства состраданья –
На всё шёл, ради обладанья
Счастливой жёнушкой чудак.
Та дело выставила так,
Чтоб муж узрел, как лицедейство,
Её с другим альковный акт.
И ни соринки из семейства!
Она при этом, зная то,
Что он подсматривает рядом,
Оргазм имела б на все сто
И не рвалась к другим отрадам.
       * * *
Объект соблазна – это плод.
Плод вожделенья для субъекта.
Он без единого дефекта
И не срывается в полёт.
Чем ждать, когда сам упадёт,
Его сорвать стремится некто…

Живя для флирта и острот,
Душа поручика поёт
При виде яркого объекта:
Давясь соблазнами проспекта
Он на графиню глаз кладёт.
Её краса уж им воспета!
К тому, же это дама света!
       . . .
Графиня всматривалась: с ней
Играл в гляделки… прохиндей?
Уж слишком он глаза таращит.
Нет, темперамент настоящий,
А не какой-нибудь гротеск!
Пригож гусар. Как все, с усами.
Зато в очах – особый блеск!
А уж не тот ли это самый,
Не утомим в постели с дамой,
О ком наслышана давно?
Поручик Ржевский! Решено!
Наверно он-то ей и нужен:
С ним и предстать бы ей пред мужем.

С бесстыдством грёз сопряжено
Её капризное желанье,
Но ей на всё есть оправданье.
И вот уж праздною рукой
Она рисует очертанья
Их неизбежного свиданья
И молвит с деланной тоской:
«Жизнь и обыденность едины –
Нет пылкой страсти и доныне.
Мир нужно сдать на передел.
Мир, утопающий в рутине,
На кавалеров оскудел».

Как пёс-охотник, сделав стойку,
Гусар в ответ: «Что за дела!
Я заплачу вам неустойку
За всё, что жизнь не додала».
Он, как всегда, нетерпеливый,
Спросил: «Где б нам побыть одним»?
Нарисовалась перед ним
Она и страстной, и стыдливой,
И внял он, тешась перспективой
Стыдливость к чёрту уволочь.

Дарить он будет день и ночь
Весь пыл ей: внутренний, наружный.
И темперамент. В чём-то южный.
Ей предстояло превозмочь
Стыдливость женщины замужней,
А там уж все запреты – прочь!
       . . .
Доходный дом. Квартира снята.
Уединились там они,
Чтоб притереться непредвзято
Друг к другу, похоти полны.
Табу гусару хоть бы хны –
Легко в рай втёрся без билета.
Сойтись престижно с дамой света,
Как ни крути со всех сторон.

Его ждёт полный порцион.
С душой гуляки и эстета
Он был приятно удивлён:
Однако, дама без корсета!
Не много же на ней надето…

Начавши штурм с объятий, он
На ней оставил лишь кулон –
Всё остальной снял. (На лето
Он всех бы женщин перевёл
Под свой гусарский произвол
Ходить одетыми условно.
Да, всех красивых – поголовно!)

Цель встречи оговорена,
Но натиск превзойдён по части
Того, в чём суть гусарской масти.
И весь кураж говоруна
Враз обратился в бурю страсти.

Поручик рьян, к тому же, зван –
Всерьёз свою потянет лямку.
Есть самка, и воззвал диван
Увлечь на ложе эту самку.

Из ловких рук, проворных рук,
Ей никуда теперь не деться.
И дама тоже в этот трюк
Включилась, склонная раздеться.

Графиня краской не зашлась,
Когда, раздетая в два счёта,
Себя вручила всю во власть
И произвол невесть кого-то.
Её он сходу начал еть,
Но не пришлось её пожалеть.

Поручик проявил к ней милость.
В пылу страстей он был велик.
Графиня N разгорячилась:
Был сладострастным каждый крик.
Ей ли искать в любви интриг!
Из под стола, поднявши скатерть,
Наружу вылез соискатель –
Блажной её супруг-старик.

В его глазах нет укоризны –
Он за полвека своей жизни,
Хоть в развлеченьях и погряз,
Так развлекался в первый раз.
Муж оценил, насколько борзо
Идёт сношение – с душой!
Он не любил, чтоб против ворса
Его бы гладил кто чужой,
Но возбудился и завёлся,
Понаблюдав из-под стола,
С каким неистовством дала
Его распутница гусару.
С лихвой задал кобель ей жару!
Ещё б такому и не дать!
Жену граф волен оправдать.

Уткнувшись в скатерть носопыркой,
Рукоплескал граф паре пылкой
Бесшумно, чтоб не напугать.
Но со своей блудливой милкой
И сам не прочь он поиграть.
Со снисходительной ухмылкой
Он вознамерился прибрать
К своим рукам бразды правленья,
Чтоб героинею растленья
Всласть бы попользоваться так,
Чтоб позавидовал чужак,
Поняв, что граф в любви не бездарь.

Похерив повод для наезда,
Граф, не любя скандалов, свар,
Спешил к жене: мол, я не стар,
И в ебле тоже буду яр.
«Освободи, дружок мне место!
С тебя достаточно, гусар»! –
Высокомерно приказал
Муж, нависая над пришельцем.

Граф со своим незлобным сердцем
Претензий к Сашке не имел,
Не замышлял особых мер
И не терял ничуть рассудка.
Нельзя сказать, что охамел.
Жену имея проститутку,
Он всё же к ней не охладел.
А вот гусар вспылил не в шутку
И оскорбился даже жутко,
Когда какой-то наглый гад
Замыслил дать ему под зад.

Игра Амура тут иль порно,
Но при неведении полном
Ответ поручика предвзят.
Лоялен или нет к препонам
(Не остановят, так позлят),
Не всякий стерпит он разврат.

Не всякий – друг ему и брат.
Ох, он и вспыльчив с пылу, с жару!
Всегда готов лезть Саша в свару.
Повеса и не импотент,
Гость не наёбся до отвалу,
Он старикашке и бахвалу
Влепил бы в лоб – и весь презент!
(Зря граф с ним вёл эксперимент.)

Не внявши графскому вокалу,
В ответ сопернику нахалу
Отвесил он не комплимент.
Само собой, сомнений нет –
В плену инстинкта был клиент,
Во власти плотского желанья.
И это был не тот момент,
Когда инстинкт слабей сознанья.

И дело, видите ли, в том,
Что Ржевский был мужчиной резким.
Животной яростью ведом,
Самец не стал вилять хвостом:
Мол, церемониться тут не с кем!

Скор в жизни и в бою неплох,
Гусар раздумывать не мог
И с развороту въехал в ухо!
Пусть не смертельна оплеуха,
А всё ж был сбит соперник с ног
И откатился поневоле
Прочь от жены, кряхтя от боли.
Кто с конкурентами и строг,
Так это Ржевский – их знаток.
– Зачем же так! Ах, простофиля! –
Вмиг раскудахталась графиня. –
– Мадам, так надо! Се ля ви! –
Заверил Ржевский.
       – Нет! Уймитесь!
Поручик, как ревнивый витязь,
Вы полномочия в любви
Свои превысили, увы!
А ну, немедленно миритесь!
– Так мне не бить его?!
       – К чему ж!
Ведь это собственный мой муж!
Я жду, поручик. Прочь сомненья!
– Да-да. Мои, граф, извиненья.
В башке порой такая муть!
Откуда держите вы путь?
И как я сам не догадался,
Что муж вы!? Но не в этом суть.
Прекрасный день сегодня, жуть.
А я графине вот отдался
Да задержался тут чуть-чуть.
Коль вы не против, я оденусь.
Ещё увидимся, надеюсь.
Пардон, графиня. Граф, пардон,
Но мне пора на ипподром.

«Не требуй от супруги больше,
Чем можешь. Если не ахти
Ни в чём, то лучше отойти.
Ведь ты, граф, плох. Куда уж плоше!
Жена-то раза в два моложе –
Отсель и ****ства чехарда», –
Подумал Ржевский уходя.
       . . .
Таким, как этот, эпизодом
Гусар похвастать мог не раз.
Амурным доблестям иль шкодам
Жизнь посвятил он, ловелас,
Аж вся округа извелась,
Как будто он намазан мёдом.
У дам на Ржевского-то мода,
А он тем пользовался всласть
И всё своим тянулось ходом
Так день за днём и год за годом.
       * * *
Онегин память напрягал,
Ориентируясь на Катю.
Он даже взял и мадригал
Ей посвятил, как подстрекатель
На близость с ним, что было б кстати.
Всё как-то спуталось в мозгах,
Но счастье ценится не в снах.
«Участник я или созерцатель?
Лишь снился сам себе я с Катей
Иль был с ней близок наяву?
На сеновале иль в хлеву
Вновь жажду прелести ласкать ей,
Не как монашке, потакать ей.
Интим – основа рандеву.

Беда от снов мне и подпитий!
Свяжу ли ясно цепь событий?
Ещё ведь Зоя там была.
Ломая правила соитий,
Скорей, она меня ебла», –
Припоминал расклад Евгений.
Уж не отмыться добела,
Ему, изъяв себя из терний.
Любя уют уединений,
Поразмышлять бывал не прочь
Всерьёз о женщинах Евгений
И до сравнений был охоч.
Да в этом вся природа наша:
Найти своё средь ералаша,
Сродни удаче и уму.
Сейчас в башке у Женьки каша.
Уединившись на дому,
Он медитировал. Ему
Не жаль жечь время на виновниц
Раздумья своего. Не жаль,
Ведь он им сам принадлежал.

Как сосчитать своих любовниц,
Но наяву, а не во сне?
Герой имел ввиду поборниц
Сношенья с ним, но в голове –
Сомненье: точно ли их две?

С самим собой наедине
Проблему ревности извечной
Не снять, а связь порвать с одной
Из двух – исход бы был увечный.
«Не ссорить зря между собой
Соперниц было б безупречней,
Чем ссорить. Случай непростой…
Как быть мне с каждой подопечной?
Вот бы и с этою и с той
Из чаши страсти пить настой
Любви взаимной и беспечной!
Пусть ревность первой ко второй,
Коль будет, то уж скоротечной.
Уравновесь я страсть с игрой
Предельно с точностью аптечной –
Сердечных б ран не тронул гной.
Канонов верности благой
Мне не достичь, а подозрений
Не избежать. Да и на кой»! –
Ответил сам себе Евгений,
Опять махнув на всё рукой.
С рукой на зоне эрогенной
Встал перед зеркалом Евгений,
Чтоб провести эксперимент.

Мысль в тот или иной момент
О той или иной подруге
Должна была будить акцент
На ощущеньях в плотском духе.
Решил понять он на досуге:
При мыслях о какой из дам
Быстрее член воспрянет сам?
В контакте мысленном с какою
Из дам найдёт он пик блаженств,
Сам поощряя плоть рукою?
Привстав по поводу торжеств,
Член, соответственно настрою,
Заинтригован был игрою.
Герой завёлся с утречка,
Но не сумел путём градаций
Никак о вкусах догадаться
Неутомимого торчка.
Не ставил от лица эстетов
Член на сей раз приоритетов.
«Мой член судил не с кондачка, –
Герой не ведал всех секретов,
Как на свету, так и без света. –
Во-первых, член, любовниц зря,
Обеих обожал не зря,
А во-вторых, а так же в главных,
Воспринимал он их на равных.
Мэтр своего он ремесла,
Но мне – подсказчик не из явных.
Как еть, так с ним мы наравне,
А шевелить мозгами – мне»!
Так сам себе на член свой праздный
Онегин сетовал. Напрасно.
Он сам не раз ещё ругнёт
Мотивчик чудный из двух нот –
Спать под него небезопасно.
       . . .
И как, хотя не всё тут ясно,
Не клясть Судьбы художеств, но
Ведь не в поход же шёл крестовый
Герой наш с верой в торжество.
Онегин мысленно готовил
Свой в адрес Кати монолог.
Возможно, он и многословен,
И на интимное налёг,
Но счёл, что слов подбор неплох.

«Ах, Катя, соблаговолишь ли
Жизнь отравлять мне перестать?
С тобою было бы не лишне
Мне, ради счастья, переспать.
Для счастья общего уместно,
Чтоб между нами стало тесно
Всем недомолвкам и табу.
Уж я тебя употреблю,
Как есть, без недоразумений.
Постель не место для сомнений.
Подняться я опять зову
На пик блаженства наяву.
За шанс спросить тебя пытливо,
Чем для тебя я, Катя, плох,
Сыщу хоть сто к тебе дорог,
Но если уж Судьба бодлива,
Она бодлива и на трёх».

А через час он терпеливо
Гусарский слушал монолог,
Как будто он – юнец сопливый
И только что, хоть и сметливо,
На опыт старшего налёг.
Ужель для Ржевского он – нива
Как для наставника? Далёк
От хвастовства дружка-гусара,
Порою он зевал устало.
Настроен на гусарский слог,
Евгений, другу потакая
И рот ему не затыкая,
Сам на слова был нынче скуп.
Поручик завивал свой чуб
И завивал слова, играя.

– Я, Жень, от края и до края
Познал суть бабьих всех причуд,
Но не всегда им потакаю.
Своим гусарством привлекаю
Я баб, хотя бываю крут.
Я пышных од им не слагаю.
Я их к ответу привлекаю,
Когда они мне не дают.

Возьму мою, к примеру, Раю,
Как если б наш роман отнесть
На год назад. Вот… проверяю
Её на вшивость. Страсть и лесть
Ввожу в прорыв, но темп теряю.
Могу ль победу ей зачесть,
Коль древний бой за бабью честь
Я ей притворно проиграю?
Но знаю: ставит мне в упрёк
Она мне то, что не увлёк
Её я сразу на лопатки –
На прыть мужскую бабы падки.

А нынче с нею, год спустя,
Я, хоть куда ей, хоть в уста,
Привычно… вкладываю сходу,
Имея полную свободу.
Точнее, мне, душе в угоду,
Свобода эта не тесна.
– Ты с Раей в рай, не живши году…
– Ну а за это – вот те на –
Пусть даже через пень колоду,
Смотреть уместно на меня
Ей, как на собственность, в угоду
Своим хотелкам. Взяли моду
Нам предъявлять на нас права
Все наши пассии, едва
Мы насладимся бабьим телом.

Как не займусь амурным делом,
Не нов упрёк от женщин: где, мол,
В нём совесть? Есть? Так не чиста!
Как будто нет на мне креста,
Мне в спину тычут: вот, мол, демон!
Не важно, люб ли старым девам
Иль бабам в возрасте до ста,
Иные женщины, грустя
По ускользающему счастью,
За мной гоняются со страстью,
Меня же меж собой честя.

Когда у женщины есть я,
То прочих женщин гложет зависть.
Они судачат про меня,
Что безнадёжный я мерзавец.
Дам до хрена! Все, как одна,
Реванша ждут, день ото дня
Быстрей мирясь с большой ценою
За счастье обладанья мною.
От их ужимок и нытья
Сойду с ума, должно быть, я
Скорей, чем жертвы Купидона.
Я им отпор даю подённо.
– Всем дамам разве ж ты судья?
Бахвал ты, Саша, беспардонный
От беспросветного житья,
Поскольку, счастьем обойдённый,
Его ты ищешь в суете,
Сам – с мелким бесом на хребте.
Копнуть в душе – ты ж не бездонный –
Так на поверхности везде
Я твоих слабостей зрю царство.
Ты, может, думаешь: я вру?
Аль, правда, брат, не по нутру?
– Бахвальство – это ж не коварство.
Я ж неспроста так говорю.
Сними, как с дерева кору,
С меня кураж и без мытарства
Я враз усохну и умру,
Лишённый радостей бахвальства.
– Тогда я рад, что ты живой.
– Тебе услышать не впервой:
На случки я – весьма везучий.
А награди меня вдруг случай
Смазливой бабой, но дрянной –
И что? Уж завтра с ней – другой!
– Нет разве симпатичных скромниц?
– Где ж я сыщу себе затворниц,
Что мне верны все до одной?!
Мне полагаться на любовниц?
Обременять себя женой?
Меня смешит сама уж тема.
Уж лучше лысину на темя
Мне, чем рога над головой!
Однако же, сейчас не время
Тревогу бить из-за меня,
Поскольку есть загадка дня,
С тобою связанная плотно.
  Пересказать, пусть неохотно,
Готов тебе свой разговор
Со странной, с некоторых пор,
Катюшей должен я немедля.
К примеру вот, не от примет ли
Так суеверны мы подчас?
Не чёрный кот ли промеж вас
С Катюшей пробежал намедни?
Вновь отношенья беспросветны
У вас с чего с ней на сей раз?
Понять, хоть что-то, было тщетно
В беседе, даже с трезвых глаз.
Друг друга слушали мы бредни,
В недоумении сердясь.
Мои вопросы к ней конкретны,
Её ответы – невпопад.
Причём, от головы до пят
Она сама – сплошная странность.
– Да?! Ты заметил, как и я?!
– Такое в женщинах с утра есть:
Спросонок всякая херня
  Не даст самих себя узнать им.
Красу вчерашнюю кроватям
Свою в ночи успев отдать,
Они спешат скорей размять,
Разгладить всё, что в них помято,
Плюс пудра, краски и помада.
– Так что же Катя и твой тест?
– Я к ней сумел в коляску влезть,
Чтоб поболтать, но половина
Вопросов к ней шла как бы мимо.
Я не успел детали счесть,
Но что-то в ней неуловимо
Чужое этакое есть,
Что в корне несопоставимо
С привычным образом для нас.
Глазами зоркими клянясь,
Скажу, что дело тут нечисто.
Пожалуй, даже и мясиста
Она была чуть больше. Чуть…
Да нет, не в этом даже суть.
Глаза и те же, и другие.
Наряд и шляпка дорогие,
Но не столичные совсем.
А так бы в пору, хоть княгине.
– Учту, что дока ты отныне
По части даже этих тем.
– У Кати платья не льняные –
Всё больше шёлковых в ходу.
– Так. Что ещё в ней на виду?
– Я с ней нигде не куролесил
И ни к каким по жизни пьесам
Иль водевилям – я не лгу –
Причастным с ней быть не могу.
Я был орлом с достойным весом
В её глазах всегда.
       – Угу.
– Каким бы я с ней не был бесом
В гостиных или где в саду,
Для нас с ней мир ведь не был тесен,
А нынче, к своему стыду,
Скажу: я ей не интересен.
– А шарм? А куража размах
Куда ж девал ты? Был не весел?
– С недоумением в глазах
Я был воспринят, как чужой ей.
– А с кем была она?
       – Да с Зоей.
И Зоя подыграла ей,
Спеша отшить меня скорей.
– Мне с Катей – больше невезенья,
Чем счастья. Участи лжеца,
Видать, достоин я. Забвенье
В любви с другой – скорбь гордеца.
Мои с ней недоразуменья –
Сплошные муки без конца.
– Всё, как обычно, в нашем мире:
Ты, о бесплатном мысля сыре,
Амурный ширя кругозор,
Любви ждёшь, на атаку скор
При виде лакомой кормушки.
Вначале это просто блажь,
Но вскоре за любви мираж
Свою свободу ты отдашь
Судьбой подставленной кормушке.
Когда б ты не был сумасброд,
Ты это знал бы наперёд.
Ход обстоятельств переменных
Смешает истину и ложь.
Едва возьмёшь атакой пленных,
Едва начнёшь чинить правёж,
Как сам их участи хлебнёшь.
– Метаморфоз таких, хоть раз ты,
Изведал вкус? Так расскажи!
– Что ж, расскажу. Но ты не ржи.
Ох, не всегда, увы, везучий
Я на взаимность. В память лет
Привносит жизнь гнетущий след.
– Ну, так рассказывай, не мучай!
– Итак, я повторюсь, пардон.
Пленить кого-то даст нам случай,
Но, глядь, и сам, из ряда вон,
В какой-то час судьбы кипучей
Своим трофеем ты пленён,
То бишь любовью озарён.

Счастливый случай, если наш ты,
То вспыхни ярче средь невзгод!
Двенадцатый кровавый год
Мне преподнёс в боях однажды
Весьма пикантный эпизод.

Один штабной осёл полковник,
Он, правда, нынче уж покойник,
Доставить мне велел пакет.
– Поди секретный?
       – Вовсе нет.
Так, мелочь… но об этом после.
Я к партизанам в лес был послан,
Когда лежал уж всюду снег.
Я был отчаянным, но взрослым
Уже рубакой, и успех,
С которым связана Жаннета,
Во всём сопутствовал мне с лета.

Сквозь сабли, пули и картечь
Меня, о чём и начал речь,
В лесной отряд, войной воспетый,
Судьба вела, где я Жаннет
Пленился, мною же согретой.

Тогда я был ещё корнет
И помнил юности рассвет
И все горячие советы
Надеть скорее эполеты.
Но образ тех недолгих лет
Пропал, в мундир переодетый.

Наш полк, бесславьем не задетый,
Был остановлен на привал.
Посланье важно обозвал
Полковник срочной эстафетой,
И я, поверив басне этой,
С седла уж долго не слезал.

Стремглав летел без остановки
До партизанской я зимовки,
А всё ж версту не доскакал…
Шлях чист, но вот и заподлянка…
Гляжу: лежат в снегу бокал.
Бутыль вина и маркитантка.
С французской шлюхой в первый раз
Столкнулся я. Не пуританка,
Само собою. С пьяных глаз,
Свалилась, видимо, с фургона:
В сугроб упала без урона
Для молодых своих костей.

Нельзя сказать определённо
Про выдворяемых гостей,
Что средь французов, наземь павших,
И шлюх полно в снегу, хоть мажь их
На хлеб иль плотью их владей.
Ни Бонапартовых, ни наших,
Я не видал вблизи частей,
Но партизанским край был сей.
        Французы, вялые на маршах,
Познать успели наш мороз.
Пусть и не вдарил он всерьёз.
Да завернись ты хоть в бумагу,
Хоть в мех – тут путь в край вечных грёз.
Легко холодной стать корягой,
Дав дуба в этакий мороз.
Передо мною стал вопрос:
Что делать с пьяной бедолагой?
Ну, первым делом, между лях ей
Не грех впендюрить бы, пока
Та задавала храпака.
– В мороз!? В таком пикантном стиле?!
– Такие действа не претили
Ничуть мне – это же трофей,
Чей лик с чертами галльских фей
Меня сразил. Желанья были!
Кто ж позаботится о пыле
Моём мужском, как не я сам!
Но почему-то я к бутыли
Вдруг потянулся – стыд и срам!
Едва успел смочить я губы,
Как кто-то тенью из-за дуба
Ко мне метнулся. Но упрям
В единоборстве я со смертью.
И не возьмёшь меня ни сетью,
Ни сталью в спину. Я тесак
Отбил бутылью просто так.
Да я б отбился даже плетью!
Разбойник с ножиком – пустяк,
Будь хоть француз он, хоть поляк!
Я б после двух секунд на третью
Совсем отвадил бы от драк
Такого увальня – мой враг
С тем тесаком ушёл бы вряд ли
От мести выхваченной сабли.
Француз задумался, мудак.
Надысь в успехе-то, простак,
Не сомневался он ни капли
И не гадал попасть впросак.
Мол, коль уж из засады граблю,
То с нападеньем со спины
Заочно шансы учтены.

Их двое было, мародёров.
Второй массивен был, как боров.
Но я ж не трус, мне хоть бы хны!

Гляжу, а боров тот премило
Решает, что моя кобыла
Ему отдастся в руки враз.
Но лошадь – с норовом и в глаз
Копытом получил гад живо.
Вмиг окочурился, вражина,
И даже охнуть не успел.
В бою кобыла, как машина!
Соперник мой оторопел
От наших общих ратных дел:
Тесак отбросил, как препону,
И запросил, хитрец, пардону.
Тут на него и пистолет
Наставил я – авторитет
У пули выше, чем у сабли.
Задрал французик кверху грабли,
А я командую: буди
Свою мадам и уходи,
Коль можешь, самым быстрым бегом.
Растёр лицо он бабе снегом,
И распахнула та глаза,
А в них сверкнула бирюза.

Ретировался враг мой спешно,
А маркитантка неизбежно
Осталась пленницей моей,
И прискакал в отряд я с ней.
Была податлива бабёнка
И похотлива – крайне ёмко
Её заправили своим
Горячим семенем гусары,
До баб охочи и не стары.

Едва врата ей отворим –
Досель мне помнится та дырка –
Так сразу и сливаем пылко.
На их Париж – наш третий Рим!
Мол, хоть одну осеменим,
Коль есть для семени копилка.

Вполне жива была кобылка,
Всех осчастливив жеребцов.
«Почаще б нам таких гонцов! –
Явились с бабой в лес не званы,
А вот по полной оправдал
Себя визит. Глубокий дар! –
Шутили вслед мне партизаны,
Когда отряд я покидал. –
Где были в житие изъяны,
Там наступила благодать.
Не всё ж овец в лесу е…ть».
Что, впрочем, было делом частым.

Ну, а пакет с письмом… был частным.
В отряде младший брат служил
Того полковника из штаба.
Приказ я выполнил. А баба
Осталась пленницей гусар.
Не то чтоб локти я кусал,
Оставив им свою добычу,
Но ревность ревностью я кличу.
По ней я после горевал.
Едва, дурак, не перенял
Манеру не снегу спать пьяным.
Не сразу, в общем-то, воспрянул
Я снова духом. Баб менял,
Но очень часто вспоминал
В былые годы эту кралю…
– Неутешительный финал.
– Решил, что хата моя с краю,
Оставил бабу на отряд,
Чему был сам потом не рад.
Эх, знал бы я, кого теряю!
Поставить ежели всех в ряд –
Жаннету, Катю, Зою, Раю –
Кого бы выбрал бы, я знаю.
Изящна формами, крепка,
А усладит и мужика,
И франта графского разлива,
Поскольку очень уж смазлива.
– Что ж стало с ней, коль всем подряд
Она у вас принадлежала?
И для кого она рожала?
– В неё, как я, влюблён был брат
Того полковника из штаба.
– С таким поклонником хотя бы,
Ей лучше стало?
       – Говорят,
Забрал он вскорости бедняжку
С собой в поместье. Ранен тяжко
Он был и враз лишён ноги.
Она крест няньки и слуги
При нём несла так беззаветно,
Что после стала жить безбедно
В поместье ключницей, когда
Он вскоре умер. Господа
Красу и службу оценили
И вряд ли сильно приуныли
Цинично после похорон,
Ей предложив со всех сторон
Свою заботу и опеку.
Как бабе и как человеку
Я ей сочувствую, ей-ей.
Совсем не дал ей Бог детей…

Без них и жизнь-то стала пресной.
Всех дел-то – случка да минет.
Приплода не было и нет
От красоты её небесной.
Ну, баста! Знать мне интересней,
На что решился ты, Онег.
– Пора, Саш, вновь мне на ночлег
К известной, то бишь неизвестной
По сей день Катиной сестре.
Ночной таинственной игре
По жёстким правилам я верен
И нарушать их не намерен.
Я честным словом связан впрок.
Чуть что, и для меня, дружок,
Кредит доверия потерян.
А шило всё же наш мешок
Таил недолго. Факты мутны,
Но к тайне сделан хоть шажок.
– От баб порой впадаю в шок.
Больны иль дьявольски распутны,
Не все-то бабы хороши,
Пусть и красивы, и доступны.
Ни куча денег, ни гроши
С тебя не спросятся, представь-ка!
У них совсем иная ставка.
Ты отвори в мой опыт дверь.
Две нимфоманки, верь не верь,
Признались, что блудливы очень,
Что впору им идти в бордель,
Чтоб без мужчин ни дня, ни ночи…
Ну, в общем, до того дошли,
Что аж с поклоном до земли
Меня просили, в самом деле:
Спаси, мол, от нужды в борделе.
Мол, коль искусен, ниспошли
На нас блаженство ты в постели.
«Когда бы гуси Рим спасли,
А сами б тоже уцелели!
Но… их на радостях и съели», –
Пусть нимфоманок и не рать,
Такой я предпочёл им дать
Ответ, призрев их аппетитность.
И та, и та не просто ****ь:
В очах – сплошная ненасытность!
Е…аться, хоть весь век, е…сь,
Но нимфоманок берегись!
       * * *
Основы крепкого здоровья
Не в том, чтоб меру ужимать,
Не в том, чтоб чаще в изголовье
Вторгалась к нам Природа-мать,
А в том, чтоб за наш вольный выбор
Могли б себе лишь мы спасибо,
А не посреднику сказать.
Примерно также, иль похлеще,
Смотрел на этакие вещи
Евгений, чтоб козлом скакать.
       . . .
Путь от прихожей в царство спальной
Сам по себе уж возбуждал.
Дух любопытства, дух опальный,
С напрасной резвостью блуждал
По всей незримой анфиладе,
Где чуток был к любой преграде.
Тут каждый новый аромат
Мог преумножить ряд преград.

Гость был романтик небездарный
И пел в душе на все лады.
Любовь, подпитываясь тайной,
Не потеряла остроты.
Как человек сентиментальный
Онегин о хозяйке спальной
Воображал себе черты
Невероятной красоты.
Объятий кайф дороже злата.
Тут пир страстей, греха печать.
Есть повод похоть воспевать
И не нужна ума палата,
Чтоб с чувством свой полёт сверять
И до рассвета от заката,
За ночью ночь, кайф продлевать.
Всё так же у заветных врат
Мила таинственность и клята.
От черт самца не оторвать
Азарт любовника и хвата.
Хоть это многим и чревато
Для той, кому есть что скрывать,
Груз тайны сбросив на кровать –
Но страсть впускает делегата
Любви к распутнице опять.
Ночь предвкушеньями богата
И всем, что только может дать.

Опять любовники при встрече
Друг другу, не жалея губ,
Целуют лица, грудь и плечи.
А гость, в мечтах пусть и не груб,
Опять зажечь мечтает свечи.
Но и во тьме он сам не свой
От наслажденья, как впервой.

Наверно так при сильных болях
Мутится разум у обоих.
А тут, взяв старт на сладкий миг,
Уж всяк из них свой кайф постиг
Из ощущений для двоих.

Тут бурно властвуют рефлексы,
Вновь в деле опыт из коллекций
Всех наслаждений прошлых дней
И нет лишь жизни для теней.

Тут место есть лишь чёрной краске.
Тьма преисподней ей – сестра.
Тут Сладострастье в тесной пляске
С людьми ведёт их в мастера.
Жадна любовница до ласки,
Но и сама на страсть щедра
Почти до самого утра.

Тут антиподы тел пастозных.
Тут страсть не знает выходных.
Тут сладость на губах и дёснах.

Как кладезь щедрых наградных
Хозяйка – губка тем скабрёзных,
И гость каких-то уж иных
Не ждёт тут проявлений постных.

Её насущную, как воздух,
Потребность в членах костяных
Он удовлетворял, но роздых
Полезен и ему порой,
Когда уж член не костяной
И можно нежиться устало
И вспоминать, как непрестанно
Переполняло счастье их,
Как их сближал сладчайший миг.

Коль в рай открыт путь напрямик,
Обнажены все чувства резче,
Грань половых противоречий
Вмиг стёрта и едина плоть.
Всё тот же род их человечий.
Но есть (бессилен мой дар речи)
И запредельного щепоть.

Уж до рассвета вовсе мало
Осталось времени; густел
Гул за окном – люд не без дел.
Хозяйка за ночь не дремала.
Устав к утру, резвилась вяло,
Но нынче что-то не в чести
Намёк: пора уж, мол, иди.

Хозяйку нынче всё пленяло,
Но кое-что ждёт впереди.

Прощаться не было сигнала –
У гостя мыслей – пруд пруди.

Переходя от ласк груди
(Не доводя их до финала)
На поцелуи всех фаланг
Нежнейших пальчиков метрессы:
«Париж, – шептал он, – стоит мессы».

Решился гость пойти ва-банк.
Заманчив шантажиста ранг.

– Во избежание кошмара,
Мне не нужна меж вами свара, –
Он начал сходу заливать. –
Но мне сестра твоя сказала,
А Катя лучшая из Кать,
Ну, в общем, мне известно стало,
Кто ты, и где тебя искать.

Когда любовники под стать
Друг другу, кто же хитроватей?

За краткой паузой в кровати
Хозяйкин следовал ответ:
– С сестрой я виделась в обед.
И вовсе не знаком ей, кстати,
Мой тайный этот кабинет.
Что ж про меня сестрице… Кате
Не лень вытаскивать на свет?
По интонациям насмешку
Гость даже в шёпоте ловил:
– Не затевать за мною слежку
Ты ж слово дал! Иль это в спешку?
Нет, ты душою не кривил.

Смерть от стыда жду, коль погубишь.
Меня и мёртвую полюбишь?
Быть может, кто-то некрофил?!
А ты-то мне, напротив, люб лишь
Живым, колеблющим эфир.

Что, суетой ты огорошен?!
Ещё не каждый ведь расспрошен,
Коль ты меня средь дев и жён
Всё ж ищешь? Помни – честь дороже!
Следи за данным словом строже!
Заочно не был устрашён
Моей загадкой ты, так что же
Сейчас стремишься лезть из кожи,
Чтоб слову быть не верным всё же!
       
Нет, не полез гость на рожон.
Дух любопытства раздражён,
Но повод слаб, чтоб оскорбиться.
Гость понял: к цели не пробиться
Столь примитивным шантажом,
И в тайну дверь не отворится.

Ночная ушлая царица,
Боясь соперницы в родне,
Не повелась, когда наш рыцарь
Сыграть пытался на брехне.
Он тему сам сменил, вполне
Поняв, что лучше бы смириться.
– О вашей с Катей трепотне
Я предпочёл бы заостриться.
Наговорила уж сестрица
Тебе чего-то обо мне?
О том, как вёз её в столицу…
– Нет. Вообще наедине
С ней пообщаться невозможно,
Как будто повод есть безбожно
Ей обижаться на меня.
С момента, как гостит родня,
Мать между нами что посредник
И первый глас всех дней последних.
За нами – тенью! Тет-а-тет
С сестрой побыть нам шанса нет.
А тем нимало заповедных…
– Поди, летят из сил последних
Мужчины к ней, как комарьё?
– Мужчины есть мужчины: вред в них
Для нас – избытки черт наследных.
Так что же Катя? Чем её
Ты заслужил расположенье?
Подозреваю я сближенье…
– Сближенье с Катей – это миф!
Флирт, но без головокруженья
И уж тем паче без сближенья.
Банальный, знаешь ли, мотив, –
Вернулся поневоле Женя
На путь лукавства. – Я учтив
И показался ей приятным
Во всём попутчиком занятным.
В беседах я не примитив.
Каких других альтернатив,
Не важно, денно или нощно,
Ждать от меня ей было можно?
– Ну, ты, я знаю наперёд,
По части прелестей, красот
Всегда дотошен, как таможня.
Должна тебе так осторожно
Я доверяться, что не жди
Моих уступок впереди.
  Есть правды ли хоть половина
В твоих словах?
 – А ты представь.
– А что про миф мне плёл невинно?
– Считай, что он совсем старинный?
– Я разберусь, где миф, где явь.
Ты признавайся, не лукавь!
Пленён красою Катерины?!
Ведь ты прошедшие смотрины
Всё ж тратой времени не счёл?
Наверно каждый бы вечёр
К ней заезжать готов на ужин?
Она – вдова и друг ей нужен.
Не охламон и не садист.
Хотел бы ближе с ней сойтись?
Иль с ней на лёгкий флирт горазд лишь?
– Ты провоцируешь, иль дразнишь?
И в чём твоей заботы соль?
Взять на себя ты хочешь роль
Нас искушающего беса?

Таким же шёпотом метресса
Произнесла:
       – Рассвет изволь,
Как прежде ты, встречать в дороге.
Тебе повязку на пороге
Слуга повяжет на глаза.
Как скажет Ржевский, делай ноги,
Пока не грянула гроза.
И не подглядывай украдкой!
Ну всё. До новых встреч, мой сладкий.
Не отпускала бы вовек,
Чередовала случки с негой,
Когда б не сам месье Онегин.
– Чем неугоден имярек?
– Излишне ветрен человек.
       * * *
Хвалите в даме недостатки,
Их вслух достоинством назвав,
И вы разгладите те складки,
В которых преет женский нрав.

Грызёт подобье геморроя
Ревнивиц души, в ад загнав
По самый хвост их Я второе.
       . . .
В лучах зари – луны анклав
Средь звёзд бледнеющего роя…
Вновь из гостей везёт героя,
Его у нимфы переняв,
В карете жертвенница Зоя.

Русалки из своих канав,
От лиц проезжих не устав,
С них не спускают глаз липучих.
В карете Зоя морщит нос,
Вкушая анекдотов воз,
Но ревность, верный ей попутчик,
Опять грызёт её всерьёз.
Ночь для самца промчалась бурно,
И он провёл её недурно.

Конечно, состоит гламурно
Весь из забав ночной устав.
У Жени после тех забав
Вниз опустились даже руки,
И дышит, руки распластав,
Он ровно к утренней подруге.
Бесплодны Зоины потуги
Всё ж навести к самцу мосты.
– Устал я, Зой, и на досуге
Рад отдохнуть бы от п…ды.
Усталость – это полбеды,
Но не вспахать мне борозды –
К твоим желаньям яйца глухи.

Твои желания просты,
Но каковы твои заслуги!
Как повезло твоей подруге
С такой посредницей, как ты!
Не так уж, женщины, вы слабы,
Когда стервозны и горды!

Вот я в твои попался лапы…
Я – мэтр по части пахоты,
Но ты лишь знаешь все ходы,
Где лишь топчусь я косолапо.

Иная б блудного Приапа
До места и не довезла бы
Иль истощённым привезла.
А ты, забывши про разлады,
Ради подружкиной услады,
Пьёшь чашу ревности без зла.

А нимф природных, между прочим,
Чтоб без притворств и червоточин,
Таких естественных, как ты,
Я не встречал. Одни – горды,
Ну а другие – сплошь манерны
И в роли нимф фальшивы, скверны.
С тобой сравнима лишь одна,
Но маскируется она.

Коль различать одной лишь кожей,
На ощупь, то весьма с пригожей…
Я тешусь. Молоды лета.
Но… в тайне всё. Так на черта!?
В толк не возьму я, для чего ж ей
Была нужна вся суета
Со встречей матери?! Отчасти
Произошла огласка, но
Ужель милашке всё равно?

Мамаша, кстати, погрудастей.
Вот у сестры, у Кати, грудь
Не отличается ничуть…

Герой, насмешливо зубастый,
Мстил Зое за отказ вздремнуть,
Когда отнюдь не близок путь:
– Опять вот даме на прощанье
Держать я клялся обещанье
В её инкогнито не лезть,
Чему порукой чья-то честь.
Но коль взглянуть на слово плёво,
Что если бы из-под покрова
Добытых сведений я сам
Нашёл бы тайный ваш бедлам?

Не то чтоб стало ей херово,
Но Зоя скисла:
       – Ты ж не хам.
Бедлам у нас иль не бедлам,
Ты – джентльмен. Держишь своё слово.
Не опустился до подлова
Тебе доверившихся дам
На их же слабостях.
       – К годам,
К каким ещё не знаю точно,
Жизнь наша станет так порочна,
Что станет незачем скрывать,
Кто с кем делил тайком кровать.
Ты рождена, дружок, для счастья,
Как для полёта мотылёк.
– Ты целиком меня привлёк.
Теперь, увы, мне, кобелёк,
Не жить без твоего участья!
– Да как могла ты – вот те здрасте –
Своё душевное ненастье
Принять за… жизни эпилог?! –
Ты ж не способна на подлог.
Вот на меня раздражена ты,
Как будто мы с тобой женаты,
А бес меня во блуд вовлёк.
– Прослыл бы ты оригиналом,
Когда бы в браке мне, милок,
Не изменял ты под шумок.
Но ты мне гож с любым финалом!
Мне лишь бы был ты рядом сам.
Мне счастья нет ни тут ни там.
До экзальтированных дам
Я не дотягиваю в малом:
Хожу за счастьем по пятам,
Но в багаже невзгод навалом
И жизнь свела с кумиром вялым.
Препятствий не было герою,
Чтоб сам себя он удивил.
Затейка малая порою
Перерастала в водевиль.

Уж коль герой свои хотелки
Не расположен упростить,
Не мудрено и в переделки
На почве секса угодить.

В начале жизни в Петербурге
Евгений нравился одной
Богатой женщине-хапуге
И уроженке коренной.

Богачка не без оптимизма
Определённо увлеклась
Смазливым парнем, чья харизма
И ведьме б по сердцу пришлась.

Рабыня собственных капризов
Искала в жизни остроты.
Ей лишь Судьбе бы бросить вызов,
Сорвав запретные плоды!

Когда ж зациклилась на сладком,
То и Онегина к повадкам
Своим постельным и ухваткам
В масть приобщить была не прочь.

Но вот, попробуй, приурочь
Свой пик желания к тем ****кам,
Где и Евгений стал бы падким
До зрелых дам, чтоб превозмочь
Всю нелюбовь к седым их прядкам.

О, как же молод он – точь-в-точь,
Как и она была лет этак…
Тому назад. С неё кокеток
В своих комедиях охоч
Был выводить один уебок…

Так как же с Женькой быть? Шанс редок
И упускать его нельзя:
Страсть разгорелась в ней не зря.
Но для него её глаза
Совсем, увы, не лучезарны.

«Да, вожделенья колоссальны,
Но раз уж мы не псы на псарне,
Мозги себе же не морочь
Надеждой на взаимность! Жаль, но
Его добиться обожанья
Смогла бы только моя дочь.

Ну, как самой себе помочь?
Купив не на одну лишь ночь
Его в постели прилежанье
И взяв юнца на содержанье,
Его в любовники завлечь?
Но деньги хочется сберечь», –
Так дни свои она влачила,
В сужденьях противоречива,
Груз лет не в силах сбросить с плеч,
До денег жадная на диво.
Саму себя не обкради!
Что ожидает впереди?
Ужели милости Господни?
Одни, возможно, что на сотни,
Затраты. А каков навар?
Сочтёшь убытки – бросит в жар!
Не обойтись ведь и без сводни,
А ей – особый гонорар.

Казалось бы, мечты бесплодны,
Но изворотлив женский ум.
Процесс обхаживанья, шум
Огласки крайне неугодны.
Их нужно вовсе исключить,
Направив Женечкину прыть
По ложному пути свободно,
Пускай уж даже принародно.

Нельзя сказать, что баба – мразь,
Но выше интересов личных
Она ничто уже цинично
Знать не желала, а звалась
Она Анфисой от рожденья.

Итак, по скуке и безделью
Анфисе вздумалось поймать
Юнца ловушкою с постелью.
Анфиса думала неделю.

А накануне её мать
Уговорила, пошумевши,
Кров бедной родственнице дать –
Младой, красивой, обедневшей,
Чей дед, испанец обрусевший,
Дал внучке редкую красу.
Её родителей в лесу
Разбойный люд ухлопал разом.
Дочь Дуся, не моргнув и глазом,
Внезапно стала сиротой,
Живою по причине той,
Что в страшный день осталась дома.

Судьбой сиротскою ведома,
Безропотна, наивна и
Услужлива, чтоб стать сильнее,
Молилась Богу Дульсинея.

Прок с сироты – почти ноли,
Но, опекунство взяв над нею,
Богачка, ей не став роднее,
Бедняжку горничной своей,
По сути, сделала, ей-ей.

Для Дульсинеи или Дуси
Онегин был, коль речь о вкусе,
Её сложившейся мечтой.
И вдруг с чудесной прямотой
Онегин, оказавшись рядом,
Восторг свой выразил ей взглядом.
За комплиментом комплимент –
Он обаял её в момент.

И завертелось, закружилось:
Онегин проявил всю живость
И стал напрашиваться в дом.
А благодетельница в том
Не отказала бедной Дусе.

«Спасибо, Господи Иисусе
За ниспослание любви»! –
Шептала Дуся. Ей с людьми
Такими, как её Анфиска,
Впервой случилось знаться близко.

Простушка Дуся! Ей самой
Не свойственно коварство злое.
Она могла быть озорной,
Могла, как нитка за иглою,
За милым виться по пятам
Иль вновь, тиха не по летам,
В себе самой вдруг затворяться.
В одной из этих вариаций
Она, урвав у Счастья клок,
Порхала, словно мотылёк.
       . . .
Что за натура у Анфисы!
Боготворит свои капризы
И не идёт на компромисс!

Для Дульсинеи у Анфисы
Не вдруг задуман был сюрприз.
Елейным голосом актрисы
Она играла с первых слов:
– В жизнь начинай вникать с основ.
Чтоб состоялся выбор мужа.
Не полагайся, дорогуша,
На пустомель и простаков.
В семнадцать не до пустяков.
В ходу все шансы: или-или.
Имея вид на женихов,
Как ты считаешь, пустяки ли
Для женщин – выбор их духов?
А погляди-ка, Дусь, какие
Духи я выписала! Вот
Возьми себе, будь смелой в тратах
Для завлеченья тех господ,
Что поведутся и на запах,
Помимо видимых красот.
– Спасибо, тётушка! Вот радость!
– Тебе усвоить надлежит,
Что, привлекает их и младость,
И красота мозги кружит…
И в первой близости – вся сладость…
Но… шлейф духов приворожит
На век – мужчина не сбежит.
Эффект… ну невообразимый!
Их аромат неотразимый
Мужчин притягивает враз!
Ждёшь, чтобы клюнул и красивый,
И при деньгах? – да хоть сейчас!..
        . . .
       
Вот прикатил на таратайке
Онегин. Прибыл, как презент.
Анфиса на правах хозяйки
Упустит ли такой момент!?

По сути, Дуськин он клиент,
Но, сладострастна без утайки,
Анфиса, слушать не лентяйка,
Ждёт лишь в свой адрес комплимент.

Анфиса рада гостю рьяно,
Но темперамент, как ни странно,
Свой удержать смогла в узде,
Пусть томный взор блуждал везде.

И не рвалась ведь в непоседы,
Но вдруг ушла хозяйка вмиг,
Прервав салонный тон беседы,
Вдвоём оставив молодых.

Чуть позже им прислала даже
Она в графинчике вино,
Как будто бы была без блажи
В их чувствах с ними заодно.

Онегин в Дусины покои
Самою Дусей приглашён.
И ни надзора, ни погони –
Весь дом в затишье погружён,
Где никаких, из ряда вон,
Нет ни помехи, ни участья.

А задыхавшейся от счастья
Девице жарко: «Боже мой!
Ужели это всё со мной»!?

Гость – ухажёр небесталанный.
И пьётся вкусное вино,
И мир стал райскою поляной,
И, очевидно, суждено
Свершиться близости желанной.
Налажен чувственный обмен
Меж ними токами восторга.
Пусть Дульсинея не Кармен,
Но страсть в ней выше чувства долга.

Страсть без жеманства – вот те на! –
Продукт редчайших проявлений.
– Ещё вина? – спросил Евгений.
– Мне хорошо и без вина, –
Светилась радостью она.
Без тоста в несколько мгновений
Гость выпил свой бокал до дна.