Sid Night…
Религия желаний
Посвящается…
2005 г.
Часть I.
Осенние.
Цыганская осень.
…А мне так хотелось тебе рассказать
Сказку странствий своих по дорогам.
Судьбы – нитки, из них только феньки вязать,
А потом разговаривать с Богом…
Обо всём рассказать, обо всех. Без имён –
Чтобы знать – никого не обидела.
Не так, как всё было. Как книжку. Как сон.
Вот так вот, как я это видела.
Не про холод и боль, а про мир и любовь.
Не про грязь и говно с унитазами,
А про корни травы и про шляпки грибов,
И про вечную Люси с алмазами.
Правы только счастливые. День ото дня,
Если жизнь раскололась на части…
Когда-то я думала, что у меня
Тоже есть право на счастье.
Ночи стали длиннее, и звёзды зажглись
Над облезлыми шапками сосен.
Листья падают, слёзы по стокам стеклись
В сказку странствий. В цыганскую осень.
Письма бабочек, тех, что еще не погибли
На холодном дыхании этой земли,
И повсюду лежат лепестки моих Библий
И резные листки конопли.
Сотни рек, извиваясь, текут между нами.
Мы вернёмся и руки протянем к огню,
И в глазах отразится прозрачное пламя.
А ты знаешь, я, может, тебе позвоню
В декабре. В веренице столетий
Мы песок на ветру, что уносит нас прочь.
Всё неважно. Тебе – год пойдет тридцать третий,
А я всё равно буду осень. И ночь.
22.08.2005.
Не упрекайте за несовершенство,
Коль сами Вы - не идеал…
Ни на покой, ни на блаженство
Никто мне права не давал.
И мне не надо тыкать пальцем
В мои неверные дела.
Я так и остаюсь скитальцем
Дорожек битого стекла.
Перемешались все картинки
В холодном воздухе к утру.
Уже летают паутинки –
Паучьи слюни на ветру.
Луч солнца, ломтик вечности,
Вечерняя прохлада.
Нет в мире безупречности,
А впрочем, и не надо.
23.08.2005.
С безысходной вкрадчивой тоской
Вышла под последний
ливень летний.
Не запоминай меня такой:
Сумасшедшей и двадцатилетней.
Дай мне Бог до тридцати дожить,
Я буду с законченною вышкой,
При деньгах, с работой, может быть,
С сигаретой и с короткой стрижкой.
Взгляд холодных глаз, где стынет соль,
И никто в них заглянуть не вправе,
Потому что в глубине – тоска и боль,
Где-то там, за стёклами в оправе.
Никому туда смотреть нельзя,
Никому и никогда на свете, дабы
Не увидеть, что это глаза
Одинокой и несчастной бабы.
25.08.2005.
Мне холодно. Двери мои замело
Листвой, этим мусором осени ранней,
И вряд ли теперь уже будет тепло.
Вода виснет жирною каплей на кране.
По городу всюду помойки горят,
И пламя бежит, как пророки за тварью,
И мусорных баков ржавеющий ряд
Чернеет и пахнет прогорклою гарью.
И каждый из нас одинок, словно труп
В забитой на лето квартире.
А Солнце – ржавеющий винтик, шуруп
В этом свернутом трубочкой мире.
И кто-то раскурит огромный косяк,
И станет немного теплее.
И мы не кричим, умирая вот так,
Уже ни о чём не жалея.
26.08.2005.
Солнце едва заметно
Меняет цвет.
Льётся холодный, тщетный
Солнечный свет.
Скрюченные листочки
Липнут мне на кроссовки.
В небе – чёрные точки,
Дырочки от винтовки…
26.08.2005.
Облетает полумёртвая листва
С переломанных корявых веток.
Нежнейшие на свете существа
Мозолят лапы на железных прутьях клеток.
Горе, улетая в облака,
Стало еще более нелепым,
Стало кляксой цвета молока,
Полупереваренного небом.
Чай горячий и прозрачный, как слеза.
По стакану трещинки – от чая ли?
Хочется плеснуть тебе в глаза,
Чтобы наконец они оттаяли.
26.08.2005.
…И кто-то с крыльями сидит
На опалённой солнцем крыше.
Наверно, это просто Сид,
Мечтающий взлететь повыше.
И дымом в небе облака…
В подвале пьют единоверцы,
С настойчивостью кулака
Стучит упрямо чьё-то сердце.
За облаками – синева,
Летящих сказок птичьи перья,
Сухая горькая листва
В комки сбивается под дверью.
Прекрасный и печальный нарк
Спит на асфальтовой дороге.
Там, где замусоренный парк,
Траву жуют единороги.
Кругом всклокоченные панки –
Послеполуденные тени.
Сидит на крыше грустный ангел,
Руками обхватив колени.
Ведь надо с крыльями родиться
И знать их плавные движения.
А может, это просто птица,
Или игра воображения.
Но он встряхнет своё крыло,
Блестя ажурными цепями,
И постучит крылом в стекло,
Обосранное голубями…
26.08.2005.
Захватанная липкими руками,
Как лифчик, как любовь, как булка хлеба,
Она висела между облаками,
Верёвочная лестница на небо.
А с ней уже играл осенний ветер,
По ней взобраться было всё трудней.
В мерцающем вечернем свете
Дорога становилась холодней.
Она висела, и по ней взбирались,
Но только удержаться не могли,
И падали, и насмерть разбивались,
И кровь их превращалась в соль земли.
Они не понимали одного:
На земле никто не загостился.
А лестница висит здесь для того,
Чтобы по ней кто-нибудь спустился.
29.08.2005.
Измяты крылья простыни,
Одеяло сбилось к изголовью,
Он так легко сказал: «Звони!»,
Что сердце заблестело кровью…
Когда холодный лунный свет
Потёк по тьме осенней ночи,
Он так легко сказал: «Привет!»,
Что сердце стало кровоточить…
Когда рассветная река
Блеснула солнцем на постели,
Он так легко сказал: «Пока!»,
Что раны разом потемнели…
И слёзы алые из глаз.
Люблю и ненавижу.
Я умираю каждый раз,
Когда его увижу.
29.08.2005.
Закаты.
Я пропустила это время дня,
Я не увижу тающее солнце,
Которое оставило меня,
И никогда, пожалуй, не вернётся…
И руки не согреет никогда:
Я их от чьей-то крови не отмыла.
Под вечер день исчезнет без следа,
Сгорая от стыда за всё, что было.
Но крови солнечной мы выпили за всё,
Что будет с нами может быть когда-то,
Когда уже никто нас не спасёт
От кровоточащего временем заката,
Где солнце лишь оплывшая свеча,
И облака – куски кровавой ваты.
Так вспоминаются порою по ночам
Огнём небес пылавшие закаты.
29.08.2005.
P.S.
Пусть мы не будем счастливы вдвоём
На фото в рамке с траурной каймою,
Ты просто позабудешь обо всём,
А я свою печаль слезами смою…
Мне всё равно.
Я никогда не буду
Лезть руками к чуду.
Оно кусается.
Всё, что ни совершается,
Давно
Когда-то было.
Сценарий – полное говно,
И автора – на мыло.
Мне все равны.
Я никогда не стану
Лезть руками в рану
Чужой души.
Всё, что ни напиши –
Всё чьи-то сны
И тайны,
Так же важны,
Как и случайны.
Мне всё едино:
Выстрел в спину,
Петля, ступень,
Последний день
Моей Помпеи.
Мне наплевать
(Или насрать?...)
Что убивать,
Что умирать.
Жизнь – всё тупее…
1.09.2005.
Когда над городом летят драконы,
Светлеет, освещаясь их огнём,
Темнеющее небо над балконом,
И вмиг становится светло, как днём.
Когда над городом летают феи,
То оживают сцены и подмостки,
И сыплются, искрясь и пламенея,
С их крыльев вниз сверкающие блёстки.
А мы – ночами пролетаем над домами,
Чтобы не видеть человечьих рыл.
И тишина, опутанная (с)нами,
И слышен только шелест чёрных крыл…
1.09.2005.
Осень вечна, и плачущий дождь,
Исступлённо целующий руки…
Ты уже никогда не придёшь,
А я слышу тебя в каждом звуке.
Сердце бешено сладко стучит…
Обозналась. Бывает. Поглючило.
А на сердце – замок, и ключи –
За борт лодки, чтоб боль не замучила.
А с дождями тускнеет, как тень,
Солнце, луч в листопад окунает,
И сжигает мой выцветший день.
Но об этом никто не узнает.
Тайный мир моих снов и потерь –
Он такой же жестокий, как этот,
Но в него заколочена дверь,
В нём навеки растаяло лето.
Там скрипят на ветру тополя,
Там дожди, и все крылья – бумажные.
Грязью стали вода и земля.
Осень вечна. И это не страшно.
2.09.2005.
Листья плыли по чёрной воде,
Грязно клеились к берегам.
Каждую ночь – по звезде
С неба – к твоим ногам.
В небе таяли рваные тучи.
Ослепительное пятно
Ледяного низкого солнца,
Феи, спящие крепким сном.
Вряд ли кто-то из них проснётся.
И сентябрьская луна
В ясном небе мерцает кварцем.
Заблудилась в тревожных снах
Вместе с чёрным своим Ангмарцем.
Что же будет теперь со мной –
Что же будет, никто не знает,
Если солнце вслед за луной
Почернеет и засверкает?
22.09.2005.
В очищенной от алкоголя
Крови не стало меньше воли,
И оттого всё меньше грязи
В любой произнесённой фразе.
А сердце так и не согрето,
И тлеет в пальцах сигарета
Без поцелуев и затяжек,
Как ворох вспыхнувших бумажек.
Едва ли стало меньше веры,
Но мыльно-радужные сферы
Разорвались на клочья пены,
Плевком осевшие на стены.
А в прошлом столько сил осталось,
Что временами бьёт на жалость,
Но слёзы сохнут моментально,
И, что позорно и печально,
В слезах, очищенных от соли,
Увы, не стало меньше боли,
Что вызывающе заметно,
Но, как обычно, безответно.
Я стеклянной хрупкой рыбкой
Бьюсь в сцепившихся зубах,
И застывшая улыбка
На искусанных губах.
Эти знаки на иконах
Посылают нас подальше
От бессмысленно влюблённых,
От предательства и фальши.
Мы так больше не играем
В мировую круговерть,
Мы уже не умираем,
Мы теперь встречаем смерть.
Безобразно холодная лунная дрянь,
Стынет Ночь в ожидании снега.
Одинокие мы – без вина и ночлега
Топчем тлеющих трав пожелтевшую ткань.
Только Ты – где-то Там,
Только Я – где-то Здесь.
Ты же знаешь всё сам:
Не твоё – так не лезь,
И давай обойдёмся без схем,
Если взял – забирай насовсем.
20.10.2005.
Часть II.
Обещанный снег.
26 октября 2005 года.
Под снежной крошкой на руках
Кровавые браслеты.
Лучами солнца в облаках
Сквозят обрывки лета.
Полупрозрачный снег с небес,
Насквозь пронзённый солнцем лес
Полупрозрачный снег – он весь
Из перхоти и перьев
Господних подмастерьев.
И снова будут замерзать
Осколки ревности в глазах,
Сквозь снег и пепел, снежный прах
Предназначенье – исчезать.
Земная наледь – снег и кровь
С холодных мутных облаков
В прозрачных клочьях света
Летят обрывки лета.
27.10.2005.
Стекает
Подсолённая вода
И намокает
Грязная футболка.
Я буду ждать тебя.
Я буду ждать всегда
Пронзающего радужку осколка.
27.10.2005.
Сегодня будет карнавал.
Кладбищенский банкет.
Меня никто не целовал
Уже пять сотен лет.
Поэтам мёртвым этот свет –
Как бывшая жена.
А я, хотя и не поэт,
Но – я приглашена.
Не жалко времени и сил
Для них устроить что-то.
Кто мёртвых гениев любил?
Живые идиоты.
Для исковерканных судьбой –
Достойная работка.
И пойло здесь на вкус любой:
И лунный свет, и водка.
Стекает что-то солью с губ –
Слеза или сопля?
Здесь каждый – Бог. Плевать, что труп.
Промёрзшая земля,
Ограды, камни и кресты
За двадцать первым веком.
И свод небесной пустоты
Темнеет первым снегом.
И расставляют по гробам
Печатные машинки,
И прижимаются к губам
Безмозглые снежинки…
3.11.2005.
…А в чёрствых небесах дыра протёртая
И твёрдая земля над головой.
Никто не понимает, что я мёртвая,
Я людям до сих пор кажусь живой.
Я улыбаюсь яркими улыбками,
Сверкая драгоценными клыками,
Становятся холодными и зыбкими
Глаза, затянутые облаками.
Лицо – полиэтиленовая плёнка.
И страшно говорить, лишая сил,
Что: «Мама, ты пережила ребёнка!»,
И что: «Любимый, ты же некрофил!».
А лучезарней всех я улыбаюсь
Тому, кого без памяти люблю.
Тому, с кем никогда не просыпаюсь,
Хотя ни с кем, кроме него, не сплю.
Он лучше всех. И я ему не верю.
Но с ним прикольней, чем с самой собой.
Он смерть мою воспримет как потерю
Кредитной карточки и номера PLAYBOY.
А я смеюсь в счастливом упоении,
Покуда разлагается основа.
Моё необратимое гниение,
И внутренние похороны – снова.
Покрылись веки ледяными корками,
И губы всё чернее с каждым днём.
Я говорю с гламурными мажорками,
Помалкивая, впрочем, о своём.
Вернуть – возможно. Мне никто не нужен.
А вот себя уже не обрести.
Он был ко мне спокойно равнодушен,
Но только он и мог меня спасти.
Земля, как небо. Мёрзлая и твёрдая.
Слегка прикрыта умершей травой.
Никто не видит, что я тоже мёртвая.
В их памяти я остаюсь живой.
3.11.2005.
Посвящается Б.Г.
Мой ангел, нам с тобой не по пути.
Мне – самый вероломный из ветров.
И только за одно меня прости:
Что я пила твою сияющую кровь.
Я думала, мы были заодно,
До дна пила стаканы беззаконий,
И языком вылизывала дно,
И сложенные лодочкой ладони…
Ты веришь мне. Я никому не верю.
Случайно не добившись своего,
Я отворяла вены будто двери,
Не для тебя, а только для Него.
И в ожидании какого-то ответа
Я становилась обескровленной немой.
Я у тебя брала те капли света,
Которых не хватало мне самой.
Не обижайся. Это бесполезно.
Увы, не запретить и не заставить.
Двоим в одном темно и слишком тесно,
Да так, что даже крыльев не расправить.
Мой ангел, нет. Меня любить не нужно.
Ты знаешь сам, насколько это больно.
И если станет вдруг моей душе так душно,
Она покинет тело добровольно.
4.11.2005.
Отстирала кровавые пятна…
То, что делала я поневоле,
Мне теперь это даже приятно,
Наслаждение с капелькой боли.
Мне-то что. Сохраняю спокойствие.
Можешь сбоку, и сверху, и сзади.
Так и быть, получай удовольствие,
Только в душу не лезь, Бога ради…
4.11.2005.
Осень – поздняя. Сухо и солнечно.
Неформалки играют в разбойниц.
Я смотрю порнофильмы про горничных,
Медсестёр и хорошеньких школьниц.
Люди ходят, презренные вайшьи.
У меня разрывается сердце,
Посыпаются раны свежайшие
И корицей, и солью, и перцем.
Солнышко – ослепительно жуткое,
Жжёный сахар в дыму пожелтелом.
А сияет оно – промежутками
Между строчками, делом и телом.
Ослеплённые чёрным сиянием,
Осыпаются стёкла очков.
С Вознесенки навстречу желаниям
Прётся стадо ролевиков.
Мы с тобой снова стали похожими,
Мы с тобой презираем закон.
Ролевички с ужасными рожами
Шьют одежды на Зиланткон.
Цену жуткую ломят частники.
Да, общественный транспорт – сила!
И вокруг все чужие праздники,
За которые я не платила.
4.11.2005.
Любые двери отворяются,
Едва услышав голос мой,
И приступы не повторяются
Сюрпризом для меня самой.
Чернее кровь на светлом фоне,
Безжалостней, сильней, интимней,
Как тёмный шар на небосклоне
Холодном и почти что зимнем.
И на щербатом подоконнике
Четыре слова нацарапаны,
И мои нищие поклонники
Вином и кровью все заляпаны.
Распахнутой оконной рамы
Белеют светлые кресты,
И городская панорама
Не заполняет пустоты.
Не назначайте безответственных
На эту должность «Местный гений».
Мне страшно думать о последствиях
Чужих прыжковых упражнений.
Незаживающей рукою
Они вливают в глотку яд.
Да я сама была такою
Сто тысяч лет тому назад.
4.11.2005.
Ты сливаешь кровь через воронку
В тёмные бутылки про запас.
…Истеричные красивые девчонки
С яркой слизью подведённых глаз.
Юные неопытные сопли
Корчат из себя прожжённых баб.
Слушаю отчаянные вопли
Тех, кто нынче оказался слаб.
Естественный отбор, а не утраты.
Хотела – сдохни. Нет – пока живи.
Их не жалко, сами виноваты.
Это роскошь – так хотеть любви.
Я ведь чуть сама такой не стала,
Гордость на хрен вышвырнув свою.
Почему тебе меня так мало?
Всё до капли я не отдаю.
Каждая достойная награда,
Каждая надкушенная шея…
Мне это давно уже не надо,
Я без вас без всех прожить сумею.
4.11.2005.
С тобой – сама – себе – заламываю руки
И посылаю на *** всех богов.
В ночном, дверном, сердечном стуке
Я слышу звук твоих шагов.
И кофе дрянь, и собеседники занудны,
И смысла нет, и разговоры муть.
Я жду тебя ежеминутно,
И не дождусь когда-нибудь.
Наверное, тебе виднее.
Но если я уйду сейчас,
В твоих глазах не потемнеет
Ни в первый, ни в последний раз.
5.11.2005.
Если ты свою душу однажды
Приоткроешь хотя бы на треть
(На такое способен не каждый),
Я смогу за тебя умереть.
С неформальских кроваво-сопливых
Золотых незабвенных времён
Я осталась такой терпеливой,
Что смотрю эту жизнь, словно сон.
Помутневший, бредовый и страшный
Эротический долгий кошмар.
От воды поднимается влажный
Кровью пахнущий вьющийся пар…
А тебя переделывать поздно.
А меня переделывать жалко.
Восприми я всё это серьёзно,
До сих пор бы была неформалкой.
Со времён незабвенного Хлодвига
До великих костров инквизиции
Новый век снова требует подвига.
Новый век. Перемена позиции!
Привкус губ моих – ню-металлический,
Под глазами канавы чернеют.
Наплевать! С этой болью физической
Я прекрасно справляться умею.
А меня – сожрут, не подавятся.
А со мной уже всё решено.
Так и быть, если что-то не нравится,
Выпей йаду и выйди в окно!
Но ответь, как скрижалью завета
Да по шапке тому, кто прощен:
ПОЧЕМУ Я ДОЛЖНА ЗНАТЬ ВСЁ ЭТО,
И ДЕЛИТЬ ТЕБЯ С КЕМ-ТО ЕЩЕ?!
5.11.2005.
Перед тем, как выйти на сушу,
Где лето и чай с пирожками,
Прошу вас, зашейте мне душу
Большими кривыми стежками.
7.11.2005.
Самый лучший обезбол –
Пальцы в рот, рогами в пол.
Самый лучший алкоголь –
Неразбавленная боль.
На груди следы зубов
Значат «здесь была любовь…»
Самый лучший поцелуй –
Это вставить в глотку ***.
Самый лучший траходром –
Поебаться вчетвером.
А солёные глаза
Значат: кровь – почти роса.
Самый лучший из богов
Вытирает пыль с рогов.
Самый лучший из людей
Ждёт меня. Да только где?
7.11.2005.
Вот солнышка блеснул лучик
В дымящейся дерьма куче.
Вот небушка клочок синий
В сплетении кривых линий.
Огромный человеческий рынок.
Глаза из голубых льдинок.
И губы словно алые слизни
Вне смысла человеческой жизни.
Течет вода из водопровода
В пределы человечьей свободы.
Течёт вода из сточной канавы –
Предела человеческой славы.
Одних я постоянно ругаю,
Других – всегда бесстыдно хвалю.
Вторым я иногда помогаю,
А первых – безнадёжно люблю.
7.11.2005.
Представь меня
стоящей на краю.
Представь меня
Как что-то удивительное.
Представь меня,
когда я выдаю
желаемое за действительное.
8.11.2005.
В этом котелке
Варили
манагу,
А один
Долбоёб
постирал в нём
Свои
Трусы.
Теперь котелок
Навозом будут
Чистить,
Как
Осквернённую
Святыню…
8.11.2005.
****ец.
Грыстный ****ец
В куче хвои.
Как леденец
Губы твои.
Чёрный огонь
Мировых катастроф.
Липнет ладонь
В клубничную кровь.
И распахнута дверь
Часами.
****ец – это зверь
С большими глазами.
Это цветок
В моём палисаднике,
Это зверёк
В трёхцветном хайратнике.
Он не может
Предупредить.
Ему – тоже
В лом приходить.
И грызный и грыстный ****ец
Глядит с нескрываемой грыстью
На то, что теперь, наконец,
Осталось от умерших листьев.
8.11.2005.
Посвящается Х…
Вы все, наверно, видели,
Как над плоскостью круга
Сидят друг напротив друга
И ждут наступления Нового года
Два представителя
Богоизбранного народа?
8.11.2005.
Когда противны почти все
Из человечьих рыл,
Не замечаешь, кто где сел
И кто что говорил.
И все слова пусты, как звон
Ста тысяч подстаканников
Или размоченный картон,
Прилипший к пяткам странников.
Вся в крупных оспинах, луна
Стоит в кольце светил.
Господь был явно с бодуна,
Когда наш мир творил.
8.11.2005.
И ночь внутри,
И сны как явь.
Всех забери,
Его – оставь…
Я не пойму,
Что изменилось.
Ему – к чему
Такая милость?
Я не пойму,
Что поменялось.
Ему – к чему
Такая малость?
А фонари
Сверкают в луже,
И ночь внутри,
И ночь снаружи.
9.11.2005.
Когда в четырнадцать, наивная, как слюни,
Я убедилась раз и навсегда:
Нет смысла. Кто пройдет, тот плюнет.
Вся жизнь пошла куда-то не туда.
В шестнадцать я колёсами давилась,
А через год пластала в мясо руки.
И мне еще явилась Божья милость,
Как выжившему в этой мясорубке.
Так, копыта не откинув раньше срока,
Учатся не жить, а выживать:
Можно за уши потрогать Бога,
И в глаза его поцеловать.
10.11.2005.
Желания сбываются.
Желания сбываются всегда.
Просто – забывается,
Что загадал и когда.
Судьбы не повторяются.
Судьбы не повторяются никогда.
Просто – растворяются
Люди – в больших городах…
10.11.2005.
Ты мне снишься.
Вино пополам с закатом.
И снежинки в стакане.
Фортуна. Фатум?
Оправданье моих ожиданий?
Сны о безумных шестидесятых.
Нас тогда не было.
Даже тебя. Вопрос
в том лишь, откуда
затерявшийся в гуще моих волос
Аромат безумного чуда?
11.11.2005.
Окольцевали Птицу.
Бутылки вмёрзли в тонкий лёд,
В гранитные границы.
Попали в твёрдый переплёт
Промёрзшие страницы.
Заиндевевшей бронзой век
У памятников людям.
Так исчезает человек,
Которого забудем.
А крыльев сломанных размах
Мне снова будет сниться.
Вот так вот на моих глазах
Окольцевали птицу.
Но почему-то всё скорей
Летят теперь недели.
Вот так когда-то в январе
Мне фенечку надели…
12.11.2005.
Чёрные запавшие глаза
И низкое лохматое солнце –
Сквозь слипшиеся ресницы.
Зимний закат,
Наполовину скрытый
Снеговыми облаками.
13.11.2005.
Правда бывает разная:
Голая, горькая, чистая, грязная…
Правда порой убивает,
Если внезапно всплывает.
И неотступное вечное,
Прущее сквозь неё
Мутное, бесконечное
Гибельное враньё.
23.11.2005.
А по ночам во мраке
Звёзды и светлячки:
В каждом помойном баке
Жгут желтизной зрачки
Грязных бродячих кошек.
Глухо шуршат их лапы.
И до кровищи рожу
Хочется расцарапать.
Тихо ползут над миром
Вечные облака.
Пахнет каким-то сыром
Чашечка у цветка.
С острыми, как неврозы,
Звёздами небосвод.
И водяные слёзы
Льются в стеклянный пот.
На лепесточках рваной,
Словно отбитый чек,
Алой кошмарной раны
Свежий искрится снег…
23.11.2005.
Только губы спеклись, как корки,
Хоть ты плачь, хоть ты пей, хоть пой.
Я оставила что-то в морге
Перед тем, как уйти с тобой.
Мы бежали по тёмным улицам,
Даже за руки не держась.
Там, где небо с землёй целуется,
Под ногами чернеет грязь.
И в каком-то чужом подъезде,
Где по стенам всё «***» да «Цой»,
До рассвета мы были вместе.
На рассвете ты мне в лицо
Посмотрел вдруг с таким испугом
От того, что вот это вот
Ты когда-то звал своим другом,
Или может, наоборот?
Было утро. Пошли трамваи
Сквозь рассветный кровавый крем.
«Ты сказала ведь, что живая.
Зачем соврала? Зачем?»
Дневной безжалостный свет.
Во всем виноваты сами.
И я смотрю тебе вслед
Вытекшими глазами.
23.11.2005.
Оставаясь пацифистом,
Запивать таблетки твистом.
Танцевать на острой грани
Ощетинившихся звёзд,
Но на ровном месте ранить
Слишком нежный рыбий хвост.
Разве больно – вены вскрыли?
Может кровь свободно течь.
Больно – это след от крыльев
Сигаретою прижечь.
Я люблю тебя как прежде
Без рискованной надежды.
Это – больно. Это – видно –
Безоглядно и бесстыдно.
Как по лезвию, по краю,
Режет уши тишина.
Ада нет, но нет и рая.
Мы вдвоём, но я одна.
28.11.2005.
Религия желаний.
Темнеют глаза от невытекшей чёрной тоски,
Сил нет, как хочется водки…
Дурные сюрпризы декабрь зашивает в носки,
Хорошо, не в колготки…
И алые ангелы с кровью кипящей, не в силах терпеть,
Вгоняют пластиночки лезвий в красивые руки,
Как будто от этого кровь перестанет кипеть,
И тают их крики в любом неразгаданном звуке.
В немыслимо острых углах переломанных тел
Подтаявший снег, тёплый пар над кровавою баней.
И перья – клочками. Чего же еще ты хотел,
Отвергнув как ересь религию наших желаний?
И мёртвые ангелы в нежном каком-то бессилье
Распластаны, словно триумф торжествующей боли.
Но им не нассали на грудь и не выдрали крылья,
И кубики льда им в горячую кровь не кололи…
5.12.2005.
Часть III.
Травяная лирика.
(женские стишки)
Я на ночь смываю косметику
С хари, с ресниц и с губ,
Как гримированный труп,
Помнящий об эстетике.
Закидываю рюкзак
За плечи небрежным жестом
И в белых клешах невесты
Иду заливать глаза.
Сегодня зашла в Прессуху –
Хлобыстнуть стопарик водки.
Глядят, как на идиотку.
Спасибо, не как на шлюху.
В субботу за универом
Я помню, вино пила.
Там всюду куски стекла
Лежат, как осколки веры.
Мы пили вино Венеры
И огненный Марсов спирт
Мы пили, не зная меры,
Мы переступили флирт,
Подарки, цветы по почте,
Простите меня за то, что
Привязана слишком прочно
Приклеена слишком крепко
Хотя лишь одна зацепка
Была. Но не вырвать. Точно.
Завернутое в синтетику,
Прожженное небо спящих:
Глаза, как у настоящих,
С претензией на эстетику.
И речь твоя бесконечная,
Слова, как рулон бумаги,
Как ногти в бесцветном лаке,
Прозрачно-недолговечные.
Опять беспорядок в комнате,
И солнце такое ватное,
Компьютерное, плакатное…
Звоните мне, если вспомните…
…А поутру прозрачная роса
И радуга, и все ее оттенки,
И мёртвый одуванчик в волосах,
И качественно кромсанные венки,
Всё насмерть позабудется в пути,
И никогда не будет вспоминаться.
А ветер можно в волосы вплести,
И только лишь ему во всём признаться:
И в снах своих, и в тупости своей,
Когда идешь, судьбы не замечая,
И на пути своём случайно встречая
Совсем не тех, кому с тобой светлей.
Но если ты дожил до этих дней,
Останься и возьми с собой меня
Мне своего давно не жаль огня
Среди твоих сияющих огней.
Среди твоих болотных огоньков,
И гиблых мест, где только грязь и топи
Говно под колесницами богов,
О, мой герой, давно ль мы в этой жопе?!
И всё, что вниз пока не ****ётся,
Я буду долго бережно хранить,
А летний вечер пылью захлебнётся
И мёртвой мышью будет где-то гнить.
Ты мне сказал, что я цивилка
А я ответила – проверь!
Мне надоело лезть в бутылку
От поражений и потерь.
Ты мне сказал: «Я не хочу
И за тебя в ответе быть»,
Я, смачно плюнув на свечу,
Ушла, но не смогла забыть.
А ты спросил: «Ты за меня
Смогла бы жизнь свою отдать?»
Два бесконечно долгих дня…
Кто я? Попробуй угадать…
И я тогда
Сказала: «Да»,
Не думая о том, что мы
В неравной схватке.
Ты у меня просил взаймы,
С тебя же – взятки гладки.
Я умерла бы за тебя.
Да так и будет всё равно.
Безропотно губя себя,
Я влезла в вечное говно,
Долги и прочие дела,
Не всё столь безутешно,
Я за тебя бы умерла,
Ты – никогда, конечно.
Я буду ждать. Ты заходи
Когда-нибудь не скоро.
У нас с тобою впереди
Постель и разговоры.
Зачем мне все, когда ты есть,
Неважно, где и с кем.
Когда-нибудь ты будешь здесь
Без лишних слов и схем.
О стёкла бьются обезумевшие птицы,
И ночь вливается потоками в глазницы,
Нам с ней опять патологически не спится,
Что исключает для тебя возможность
Сегодня ночью мне опять присниться –
Природа проявляет осторожность.
Я бы пошла бродить, вернулась бы под утро
Перебродившая, как крепкое вино,
Смешная, как конспекты «Камасутры»,
Усталая и пьяная в говно.
Я бы приехала и выла под балконом,
Блестя слезами на прохожих и собак,
Устав играться с мёртвым телефоном,
Сама швырнула бы его в помойный бак.
Я бы смотрела на светлеющее небо,
На грязных птичек, на антенны крыш,
На то, что ты со мною так и не был,
И слушала клубящуюся тишь.
А утром ты бы вышел из подъезда,
Увидел спящую в пылюге под окошком,
И ты бы посмотрел на это место,
Как повелитель Амбера на мандавошку.
Тебе же, в общем, никакого дела,
До нас, в любви и ревности погрязших,
И я сама бы одного хотела:
Чтоб ты ушёл и позабыл тотчас же.
А я домой пойду одним из бывших
Твоих существ, бухущая в говнище
И отольются слёзы полюбивших
Горячей кровью пафосных, но нищих.
Мне снился пьяный Моррисон
И теплые ветра
Мне шумно лезли в волосы,
Он звал меня «сестра»
Охрипшим клёвым голосом
Он звал меня «принцесса»,
В глазах плясали бесы
И искры от костра.
Мы так долго в этом городе жили…
Я жестоко и печально взрослела,
Листья мертвые над грязью кружили,
Осень сыпалась, пока не истлела.
И зима над бесконечным пространством
С крыши виделась мороженым грязным,
Было трудно обрести постоянство,
Привыкая к безразличным и разным.
И при мне всегда тебя вспоминали,
А дороги наши все не стекались.
Просто раньше мы друг друга не знали,
Просто раньше мы не пересекались.
А весной трещат оконные рамы,
И дождями промывает стекло.
Я врала, ты отвечал тем же самым,
Ты сказал, что скоро будет тепло.
А сегодня только первый день лета,
Сердце хлюпает в пробитой груди,
Та же надпись на дверях туалета:
«Если будешь на земле – заходи…»
Я мятым, белым, окровавленным комком
Шла между каплями дождя,
Чтоб повернуть, не доходя
До остановки,
Чтобы под сбитым каблуком
Окурки плющить, чтоб глотать
Холодный воздух и мечтать
Напялить старые кроссовки…
В слезоточивых небесах
Летели клочья ***ты
Пустели мокрые мосты
И заполнялись переходы,
И льдинки таяли в глазах
От пустоты и от свободы…
Часть IV.
Вишнёвое небо.
Вы пили портвейн под Вивальди?
Вы писали стихи на асфальте?
Не краской, грязью…
Где от крови разбухло небо
Рисовать цветы на стекле бы
Вязью…
Это вне безъязыкой речи,
Это магия первой встречи,
Постижение глазами огромными,
Глубокими, влажными, тёмными –
Это вечность в одно мгновение –
Прикосновение.
Проникновение.
В глаза и в душу
Грациозного нежного зверя…
Я тебе верю.
Осушая тебя,
Себя
Не разрушу.
Застыли губы, руки, лица
За этой влажной роговицей
Ты это чувствуешь. Простое,
И вместе с тем неясное,
Прекрасное,
Бесстыдное и скромное,
Широкое и тёмное,
И тёплое, густое,
Словно кровь, которое,
Однако,
Ждёт только знака.
Ждёт только правильного слова,
Чтоб дать понять – готова.
Шагнуть к тебе, доверчиво до боли
Губами ткнуться в шею - больно, что ли?
Невольно… Не видать мне воли,
Да я и не пойму,
К чему?..
И стать покорною рабыней и невестой,
Уверенным, но осторожным жестом
Сложить ладони. Только знак судьбы –
И слёзы кайфа, и бессвязные мольбы.
Я отдаю тебе себя -
Живую.
А если нет тебя –
Я не живу. Я существую.
Я для тебя – открытое окно.
Я без тебя – безликое оно,
И сны, как мухи на говно,
Все к моему слетелись изголовью,
И небо, переполненное кровью
Вишнёвым цветом протекает на стихи.
А траурные солнечные блики,
Кривозеркальны и двулики
С мохнатым солнцем закатились в лопухи…
А если вдруг я стану лишней,
Я на губах твоих растаю соком вишни…
Часть V.
Плюшки и бонусы…
От догорающих костров
Летели искры светлячками,
Текла в кроссовки рыбья кровь
Харчками.
Не надо уши преклонять
Натянутой улыбкой Солнца.
Она придёт меня обнять
И улыбнётся.
Мне в рожу пыльные цветы
И пятки сливы в босоножках.
Охуевать от пустоты.
Всё небо в белых кошках.
Мне очень трудно говорить
О том, что будет… будем… были…
Зашли в чужой подъезд курить,
Бессмысленно любили.
Когда запутался совсем,
Нет сил сопротивляться,
Нет смысла спрашивать: «Зачем?»
Нет смысла удивляться.
А может в чём-то он и прав,
Но, ****ь, чего же ради?
And everybody fuck my love,
My love fucks everybody.
Когда я камнем падал вниз,
Башкой сшибая звёзды,
Мне все кричали: «Берегись!»,
Да только было поздно.
Был нежный шепот: «Заебись…»
В расслабленные уши.
А поебались – разошлись.
Час от часу всё хуже.
Уставший от подобных встреч,
Поверивший в свиней…
Пойми, игра не стоит свеч,
Подумаешь, больней…
Однажды крылья на ***,
Но было не однажды.
Свобода – с крыльями свинья,
Ну я тогда не каждый!
Сквозь плёнку слёз холодный свет
От охуенной боли.
Дождаться снега и в ответ
Уснуть в открытом поле.
Сначала страшно и сладко,
Потом лишь больно и сыро.
И вновь ночная палатка,
И снова чёрные дыры,
Оставленные ушедшими…
А завтра больно не будет,
Всё атрофируется,
И всякий просто забудет,
Перефотографируется.
Дома стоят сумасшедшими,
Все лица в окнах знакомы,
Кривые все и корявые.
Я на пороге дурдома
Кусаю вены дырявые.
Да, я такой.
Я улыбаюсь закатно.
Будем считать, что это был кто-то другой,
И он ушёл безвозвратно.
Ведь тех, кто ушёл безвозвратно,
Можно любить безболезненно.
Мы заполняем мир ***ми,
Пытаясь жизнь наполнить светом,
И вряд ли замечаем сами,
Что получается при этом…
Однако нам необходимо
Еще сильней, чем просто нужно,
А время протекает мимо
Всё так же больно-равнодушно…
И снова будет год от года
Мир с обгоревшими краями.
Пытаясь обрести свободу,
Мы заполняем мир ***ми.
В рай.
На запад с востока –
Дорога.
Сквозь снежную вьюгу –
К югу.
Дорога, как водосток,
Стекается на восток.
Сквозь степь, где ковыль и клевер –
На север.
Никто и не знает даже –
Куда же.
Идём, без конвоя –
Двое.
Откуда – давно забыли.
Снег падает нам на крылья –
Окровавленные бинты.
Куда – не знаем ни я, ни ты.
Километр за километром
Рвёт ветром.
Кто светел – свят.
Что делать? Кто виноват?
Над нами, наверно,
Воронка инферно –
Кружат вороны,
Смотрим в стороны.
Нет бы в объятия –
Наше проклятие.
Нежность – тёплая слизь.
Пальцы сплелись.
Гордые и свободные
Животные.
Морды в крови перемазаны,
Всё – сказано.
Ты – первый.
Вырваны нервы,
Сердце – точат черви.
С неба – тысячи сверкающих иголок.
В груди у меня – осколок
Застывшей зеркальной влаги.
Чувства – клочья бумаги
Исчезнувших красно-белых афиш,
Слёзы – капли с крыш.
Земля под ногами – стонет,
Небо в глазах – тонет,
Гляди, загорелся край!
Светает… Идём – в рай.
От разлуки до разлуки
Тело помнит твои руки,
От измены до измены
Пальцы помнят твои вены.
От психоза до психоза
Губы помнят твои слёзы.
От потери до потери
Открывались эти двери,
От заката до рассвета,
От раската до завета
Ни ответа, ни привета.
Конопляные туманы
И расхлюпанные раны.
Дальше будет только хуже.
Странно… тело помнит душу.
Посвящается Арбенину.
В объятиях Города одна
Лежит огромная луна,
И все помойки в сизарях,
И слепнут мыши в фонарях,
Всё как всегда.
Как много лет тому назад,
Иду, не ведая преград,
Под облаками.
И я опять пойду туда,
Туда, где чёрная вода
Лизала камень.
Так безнадёжно, словно бы
Эти гранитные столбы
Могли воскреснуть.
Эти гранитные гробы,
Окаменевшие грибы
Не могут треснуть.
Только упрямая вода
Со всею нежностью стыда
Целует камни вновь и вновь,
Всё ищет каменную кровь,
Чтоб ей напиться.
Так ты целуй и лёд и грязь
Сквозь дней причудливую вязь,
И превращайся в снег и в дождь,
И помни: то, чего ты ждёшь,
Должно случится.
Верёвки слёз, туманы слёз
У наглотавшихся колёс,
И превращает их мороз
В хрустальный бисер.
Из хладнокровной синей мглы
Чернеют мрачные углы,
И переполнены мосты,
И устремляются кресты
К небесной выси.
Внутри диковинного сна
Лежит волшебная страна,
Где губы тают на губах,
Где рвутся петли на столбах –
Страна чудес.
И мне в глаза, тебе в мечты
И с потемневшей пустоты,
Где лунный свет течёт с лица,
Сырые звёзды нам в сердца
Глядят с небес.
Нас заебали обстоятельства,
Мы пали жертвой обстоятельств,
Любя способных на предательство,
Но не лишённых обязательств.
Мы извели стихотворения
На туалетную бумагу,
А это тоже точка зрения,
Которая подходит магу.
Но ты опять другого мнения,
Уходишь, двери не прикрыв,
И это тоже точка зрения,
Гонящаяся, как нарыв.
Мы захлебнулись этой вечностью,
Вливаемой с горячим чаем
Столкнувшимся с бесчеловечностью,
И ничего не означаем.
Разбив о камни стен случайных
Несовершенные черты,
Что долгожданных, что нечаянных
Зовём по-прежнему на «ты».
Но все дороги в небо брошены,
И нет ни хвостиков, ни ушек,
Лишь только вопли недоношенных
Из переполненных психушек.
Ты раздавал свои автографы,
Как пластиковые ***.
И слёзы сбоку от ризографа –
И кто поверит, что твои?..
А кто-то пьёт горячий глинт,
А кто-то прётся на сансару,
А кто-то длинный рваный бинт
Наматывает на гитару.
Однако холод всё равно
Скрипит по струнам, стынет, стонет
И хлещет красное вино
Из перечеркнутых ладоней.
А кто-то плачет о своём,
А кто-то ходит до помойки
И с одиночеством вдвоём
На чьих-то хатах делит койки.
С небес летят осколки звёзд,
Снег разлетается как блёстки.
Там, где веселье в полный рост,
Соседи дохнут от извёстки.
Я наблюдаю их полёт
Через горбатые перила,
Дождь не придёт, а снег не в счёт,
Что бы я там не говорила.
И в трёх словах весь смысл всего,
Связка ключей от всей Вселенной.
Я пью бутылку в одного
И залезаю в ванну с пеной.
Одиночество.
У Курта – Кортни, у Джона – Йоко,
У Зю – её волшебные картинки,
У зимней ночи – флейта водостока,
У Ричи Блэкмора – его блондинка.
Вот Джим и Пэм. Вот Питер Пэн и Вэнди,
Вот свет от солнечных сплетений и систем,
Вот философские возвышенные бредни…
У каждого бумажный ангел за плечами,
У каждого невиданные сны,
А у меня – кусок луны,
Своими мутными лучами
Чуть освещающий кусок стены.
Недосказанные сказки,
Позабытые легенды,
Солнца масляная краска
В небе цвета изоленты.
А вокруг камней и палок
Пальцы грубого помола.
Консервировать русалок
В луже мутного рассола.
Тёплый борщ венозной крови
Потемневший и прокисший,
Уровень сырой моркови
Никогда не станет высшим.
Край рептилий подколодных
И колодезного эха,
Добрых тёпленьких животных,
Сшитых из обрезков меха.
Кисти синие прожилки,
Люди, что уже мертвы,
И зелёный – цвет бутылки,
Но никак не цвет травы.
С неба падает чего-то,
Разъедающее воздух.
Лужи кислого компота
Отражаются на звёздах.
Вечность я грызу зубами,
А она с меня смеётся.
Сны и глюки под грибами –
Это всё, что остаётся.
Смысл жизни в вечных сбоях
И в бумажных голубях,
Мир прекрасен лишь с тобою,
Мир ничтожен без тебя.
Как жаль, что не исчезнуть никуда мне,
Я крыльями приклеена к стене,
И бронзовой русалочкой на камне
Застыло всё, отпущенное мне…
Из раритетных книжек хрупкие страницы,
Что рассыпаются под пальцами богов,
Пространства, заключенные в границы,
Очерченные мелом до кругов,
Бездонных жутких глаз глубокие колодцы,
Кривая рана рта и две дорожки слёз,
Загаженной души гниющее болотце
Никто и никогда не принимал всерьёз
Сопливые стихи о суицидных корчах,
Картинки на полях рассыпавшихся книг.
Никто не скажет мне, насколько я испорчен.
Я ко всему готов, я ко всему привык.
Огромные мечты, разбившиеся насмерть
О ледяную грань оскаленной скалы
Окрасили её сомненьем ярко-красным
В том, что отмыть смогли мне пальцы от смолы.
И похороны дня проходят на закате,
И Солнышко визжит, цепляясь за карниз,
Желания толпой доходят до кровати
И дальше не идут, стекая только вниз.
И светлая ладонь в кровавых крупных крапинах
Ложится темнота сюрпризом на глаза,
И рассекает лоб тончайшая царапина,
Невидимая взглядами живая полоса.
А если что не так – прошу прощения, сударь.
Я так и не пойму, что это – смерть или полёт?
И назгулье дыханье проникает прямо внутрь,
И всё едино – ранящий и безграничный лёд.
Скоро осень уже,
Только листья летают,
Сохнут ивы,
И гривы свои расплетают.
Я опять обвожу
Глазки чёрными рыбками,
Потому что слежу
За своими ошибками.
Я тоскую без снов,
И в кармане штанов
Две последние сотни,
Чтоб не выглядеть дурой
И сверкать в подворотнях
Идеальной фигурой.
Пусть никак,
Чем вот так.
И полный заплечный мешок перспектив,
И осень близка. Мысли: только б скорее…
Ивы сохнут в лианах запутанных грив.
Я цепляюсь за жизнь. Я, наверно, старею...
Я смотрю на отвратительное небо
С вспухшею закатной полосой.
Смутное дыхание совдепа
В воздухе, пропитанном грозой.
Чудятся лоскутья школьной формы –
Ленточки на завитках оград,
И за отклонения от нормы
****ят так, что сам уже не рад.
Вид на Уралмашевскую площадь
Из распахнутого вечером окна.
Ветер в солнечной пыли полощет
Флаги, тряпки и заплаты на штанах.
А на подоконнике пластинка
Тех недосягаемых битлов.
На конверте выцвела картинка,
В записи уже не слышно слов.
Старый маг, гитара, тёплый свитер,
Стрелки слёз из-под ресниц скользят.
Вот сейчас бы… автостопом в Питер!
Но теперь уже… теперь уже нельзя.
Расплывается краска видения
И на струнах блестит канифоль.
Девятнадцать секунд наслаждения
Вытекают в безбожную боль.
Превратится в чугунную статую
Позволяющий лишние звуки.
Я люблю эту сволочь крылатую,
У меня просто связаны руки.
В ночь уносятся крики пронзительных
Сумасшедших существ несъедобных,
Каждый ищет себе охуительных,
Каждый ищет себе бесподобных…
6.12.2005.
Горячею горечью светлой слезы
Воздух пахнет как крем для ботинок…
Я нахально попала к тебе на язык
Россыпью сладких снежинок.
Небо цвета разорванных птичьих сердец
И рассыпчатый пепел дорог…
В звёздном сахаре ломтики лунных колец
Прилипают к пергаменту ног.
Я обрывками ветра живу в волосах
Тех, кто здесь управляет парадом,
Потому что темнеет уже в полчаса,
Да еще перед снегопадом…
Лёд на кровоподтёки – вообще благодать
И белесые нити метелей…
Оттого ли, что больше-то нечего ждать
Капли в глазах заблестели?..
10.12.2005.