Стареют фотографии углами,
палитра ярких красок потускнела,
но лики узнаёт немая память,
накалывая сердцу их, на тело.
И сердце, словно зоны завсегдатай,
в наколках, цвета старой мокрой сажи,
бросает в топку жизни кровь лопатой,
не грезя эрмитажным эпатажем.
Нет времени судьбу поведать миру,
а всех её ударов не упомнить:
как недруги стреляли, будто в тире,
патронами насмешек и злословий.
Как резали страстями, не жалели
(ночами душат слёзы, и поныне),
в ристалищах кабацких и постельных,
в дурмане вожделенья и гордыни.
Но, грех стенать, была у сердца радость,
когда-то, от заката до рассвета
ему о счастье искреннем мечталось
и детство было матерью согрето.
Любило, невзирая на законы,
без устали боролось, с упоеньем,
за каждую наколочку-икону,
за каждое прожитое мгновенье.
Закрыта для зевак та галерея,
нет повода укорам и восторгам;
расписанное сердце душу греет,
негласно, от роддома и до морга…